А.А.Ахматова. Реквием
Литература для школьников
 
 Главная
 Зарубежная  литература
 Ахматова А.А.
 
А.А.Ахматова. Портрет работы А.Г.Тышлера, Ташкент, 1943 г.
Источник: Ахматова А.А. От царскосельских лип: Поэзия и проза. – М.: ЭКСМО-Пресс, 2000.- С. 406.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Анна Андреевна Ахматова
(1889 – 1966)
РЕКВИЕМ[1]

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
[2]
1961

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ[3]

В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):
— А это вы можете описать?
И я сказала:
— Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.
1 апреля 1957 года
Ленинград

ПОСВЯЩЕНИЕ[4]

Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат —
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжелые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
Приговор . . . И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет . . . Шатается . . . Одна . . .
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный свой привет.
Март 1940

ВСТУПЛЕНИЕ[5]

Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.

1
Уводили тебя на рассвете,[6]
За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе… Не забыть!
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.
[Ноябрь] 1935 г., Москва

2
Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.

Входит в шапке набекрень.
Видит желтый месяц тень.

Эта женщина больна,
Эта женщина одна.

Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
1938



3
Нет, это не я, это кто-то другой страдает.[7]
Я бы так не могла, а то, что случилось,
Пусть черные сукна покроют,
И пусть унесут фонари . . .
             Ночь.
1939

4
Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей —
Как трехсотая, с передачею,
Под Крестами[8] будешь стоять
И своей слезою горячею
Новогодний лед прожигать.
Там тюремный тополь качается,
И ни звука — а сколько там
Неповинных жизней кончается . . .
1938

5
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой.
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пыльные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.[9]
1939

6
Легкие летят недели,
Что случилось, не пойму.
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят.
1939

7
ПРИГОВОР


И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить, —
А не то . . . Горячий шелест лета,
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.
1939. Лето

8
К СМЕРТИ


Ты все равно придешь — зачем же не теперь?
Я жду тебя — мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом.
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем до тошноты знакомой, —
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Мне все равно теперь. Клубится Енисей,
Звезда полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
19 августа 1939
Фонтанный дом

9
Уже безумие крылом[10]
Души закрыло половину,
И поит огненным вином
И манит в черную долину.
И поняла я, что ему
Должна я уступить победу,
Прислушиваясь к своему
Уже как бы чужому бреду.
И не позволит ничего
Оно мне унести с собою
(Как ни упрашивай его
И как ни докучай мольбою):
Ни сына страшные глаза —
Окаменелое страданье,
Ни день, когда пришла гроза,
Ни час тюремного свиданья,
Ни милую прохладу рук,
Ни лип взволнованные тени,
Ни отдаленный легкий звук —
Слова последних утешений.
4 мая 1940
Фонтанный дом

10
РАСПЯТИЕ
[11]

«Не рыдай Мене, Мати,
во гробе сущу».[12]

I
Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: «Почто Меня оставил!»
А Матери: «О, не рыдай Мене...»

II
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
1940-1943

10
ЭПИЛОГ

I
[12]
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной,
Под красною ослепшею стеною.

II
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:

И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,

И ту, что, красивой тряхнув головой,
Сказала: «Сюда прихожу, как домой».

Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.

Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.

О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,

И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,

Пусть так же они поминают меня
В канун моего поминального дня.

А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,

Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем — не ставить его

Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,

Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,

А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.

Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,

Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.

И пусть с неподвижных и бронзовых век
Как слезы струится подтаявший снег,

И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.
1940. Март



1. Реквием — траурное музыкальное произведение, а также богослужение по умершему в католической традиции. В названии поэмы произведения использовано слово, которым начинается заупокойное католическое богослужение. Аналогом католическому ритуалу выступает в православной традиции — плач.
Как и музыкальное произведение, поэма имеет сложную многочастную композицию: «Реквием» состоит из 10 стихотворений, автоэпиграфа, которое Ахматова назвала «Вместо предисловия», посвящения, вступления и двухчастного эпилога. Стихотворных размер варьируется, придавая поэме неоднородное звучание; меняется и образ лирической героини; поэт Иосиф Бродский отмечал, что при чтении текста поэмы слышатся разные голоса: «…то просто бабий, то вдруг поэтессы, то перед нами дева Мария».
Композиция:
Первые две главы образуют пролог, а две последние — эпилог. Они несколько отличаются от всей остальной части поэмы. «Реквием» полон лирических переживаний, а эти четыре стиха более тяготеют к обобщению, к эпосу.
После пролога следуют четыре первых главы. Это своеобразные голоса матерей из прошлого — времен стрелецкого бунта, глава будто из шекспировской трагедии и собственный ахматовский голос из 10-х годов.
V и VI главы — кульминация поэмы, апофеоз страдания героини.
Следующие четыре стиха посвящены теме памяти.
Основной текст поэмы "Реквием" Ахматовой был написан в период 1935—1940 гг. Эпиграф и "Вместо предисловия" датированы 1961 и 1957 годами.
Бóльшая часть цикла «Реквием» связана с двукратным арестом и осуждением сына Ахматовой, Л. Н. Гумилева (1912 — 1992).
Долгие годы эта поэма из отдельных стихов существовала только в памяти нескольких доверенных лиц, которым Ахматова доверяла больше, чем себе. Только 1962 году, после того, как «Новый мир» опубликовал повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», А.А.А. позволила друзьям ее переписывать.
О том, как это происходило, вспоминает поэтесса Наталья Горбаневская: «У нее дома – не дома, конечно, а на тех московских квартирах, где она жила в ту зиму, – переписывали десятки людей, и почти каждый из них, разумеется, продолжал распространение.
От меня одной в течение зимы – весны 1963 года (хоть у меня и не было своей машинки) разошлось не менее сотни экземпляров… По моей оценке, уже в течение 1963 года самиздатовский тираж „Реквиема“ исчислялся тысячами».
Л. Чуковская, близкая подруга поэта в 1930-40-е годы, писала: «Это был ритуал: руки, спичка, пепельница». «Реквием» знали наизусть еще одиннадцать человек, но ни один не предал Ахматову – писать, читать и даже слушать поэму о «страшных годах ежовщины» было опасным занятием. Именно об этом и говорил О. Мандельштам: «Только у нас в стране уважают поэзию – за нее убивают».
Лишь три стихотворения из «Реквиема» были напечатаны в России при жизни Ахматовой.
Одно из них («Приговор») появилось без названия в журнале «Звезда» (1940, № 3—4) и в сборнике «Из шести книг»; в этом последнем оно дано с ложной датой: 1934.
Другое (второе из двух, озаглавленных «Распятие») — в сборнике «Бег времени» (без эпиграфа и с другой датой: 1939).
Стихотворение «Уже безумие крылом» было напечатано без четвертой строфы и под названием «Другу» в сборнике «Избранное» (Ташкент, 1943).
В СССР поэма была опубликована в 1987 г. в журналах «Октябрь» № 3 и «Нева» № 6.
Впервые поэма была опубликована полностью за границей (мюнхенское издание 1963 г.).
В очерке известного прозаика Б. К. Зайцева, напечатанном в газете «Русская мысль», говорится:
«На днях получил из Мюнхена книжечку стихотворений, 23 страницы, называется «Реквием»… Эти стихи Ахматовой – поэма, естественно. (Все стихотворения связаны друг с другом. Впечатление одной цельной вещи.) Дошло это сюда из России, печатается «без ведома и согласия автора» – заявлено на 4-й странице, перед портретом...» (вернуться)

2. Эпиграф к поэме — взят из стихотворения самой Ахматовой «Так не зря мы вместе бедовали...» впервые опубликованного в «Знамени» (1987). С самого начала автор подчеркивает, что поэма затрагивает не только ее несчастья как матери, но касается общенародного горя. Этот сплав личного и общего выделен в афористических строчках эпиграфа:
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был. (вернуться)

3. «Вместо предисловия» — в поэме «Реквием» Ахматова оплакивает жертв массовых репрессий 1937—1938 гг. Данный период советской истории часто называют «ежовщиной» по имени народного комиссара внутренних дел Н. И. Ежова. (вернуться)

4. «Посвящение» — вводит в поэму других героинь – «невольных подруг … осатанелых лет». В этой главе Ахматова пишет не только о своем горе, но и о горе Родины, о горе всех людей. Поэтому лирическое «я» поэта превращается в «мы». (вернуться)

5. «Вступление» — «Вступление» к «Реквиему» рисует образ Ленинграда того времени.
В традиции изображения города Ахматова близка Достоевскому, называвшему Петербург «самым умышленным городом на земле». Это город, в котором существуют только тюрьмы. Он изображен кровавым и черным («под кровавыми сапогами и под шинами черных марусь»). Звуки города – паровозные гудки, люди в нем – осужденные. Это безумный город, над которым стоит звезда смерти.
В дальнейших частях поэмы развивается образ лирической героини – матери, потерявшей своего сына. (вернуться)

6. Уводили тебя на рассвете... — известно, что бóльшая часть цикла «Реквием» связана с двукратным арестом и осуждением сына Ахматовой, Л. Н. Гумилева. Но это не относится к стихотворению «Уводили тебя на рассвете», датированному 1935 годом.
Как раскрыла сама А. А., это стихотворение обращено к ее мужу, H. H. Пунину (1888 — 1953), известному искусствоведу и критику. Арестованный в 1935 году, он был вскоре освобожден, но позднее снова арестован и скончался в 1953 году в лагере (по некоторым сведениям, на Северном Урале). Известно одно письмо его к А. А. из Самарканда в Ташкент, написанное в 1942 году. (вернуться)

7. Нет, это не я, это кто-то другой страдает... — настроение всеобщей скорби о погибающих людях на уровне ритмики выражается в верлибре (нерифмованном стихе), основа которого – интонационное членение строк автором. (вернуться)

8. Под Крестами будешь стоять... — «Кресты́» — бывший следственный изолятор в Ленинграде и Санкт-Петербурге, один из наиболее известных и крупных в России.
В период Большого террора 1937-38 годов «Кресты» были переполнены лицами, обвинёнными в контрреволюционных преступлениях. В каждой камере одиночного содержания площадью 7 м² размещалось 15—17 обвиняемых. В эти годы в «Крестах» находились в заключении видные представители отечественной науки и культуры: поэт Николай Заболоцкий, историк Лев Гумилёв, востоковед Теодор Шумовский, маршал Константин Рокоссовский и многие другие. На небольшой площади между Шпалерной улицей и Воскресенской набережной (напротив «Крестов»), стоит памятник поэтессе Анне Ахматовой, у которой в «Крестах» были заключены муж (в 1921 году) и сын (в 1938—1939 гг.). Он воздвигнут здесь в декабре 2006 года скульптором Г. Додоновой и архитектором В. Реппо. На гранитном пьедестале высечены строки из «Реквиема» Ахматовой:
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною
И в лютый холод, и в июльский зной,
Под красною, ослепшею стеною. (вернуться)

9. ...И скорой гибелью грозит /Огромная звезда. — образ звезды, взятый из Библии, у Ахматовой обозначает не рождение, а смерть главного героя – сына. (вернуться)

10. Уже безумие крылом... — тема смерти 8-го стихотворения обусловливает тему безумия: «Уже безумие крылом // Души накрыло половину...». Безумие выступает как последний предел глубочайшего отчаяния и горя, невыносимого здравым умом, а потому отстраненного: «Прислушиваясь к своему // Уже как бы чужому бреду». (вернуться)

11. «Распятие» — в главе «Распятие» Ахматова переосмысляет библейскую ситуацию распятия. Эта история представляется Ахматовой не только как трагедия Христа, но и трагедия матери, о которой в Библии не сказано ни слова.
Трагедия лирической героини изображена реалистично – это трагедия самой Ахматовой. Трагедия матери становится общечеловеческой, частная история получает национальное звучание. Параллельное построение поэмы (сравнение частного и общечеловеческого) обусловлено темой эпиграфа:
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был… (вернуться)

12. «Не рыдай Мене, Мати, во гробе сущу». — слова из богослужения (ирмос 9-й песни канона Великой Субботы) «Не рыдай мене, Мати, зрящи во гробе, его же во чреве без семени зачала еси сына; восстану бо и прославлюся и вознесу со славою, непристанно, яко Бог, верою и любовию тя величающая».
В день Великой Субботы Церковь воспоминает погребение Господа Иисуса Христа, пребывание Его тела во гробе, сошествие в ад для возвещения там победы над смертью и избавления душ, с верою ожидавших Его пришествия, введение разбойника в рай. Вместе с тем предуказывается и славное Воскресение Христово. (вернуться)

13. Эпилог — первая часть эпилога вновь возвращает читателя к «красной ослепшей стене» тюрьмы, где начиналось повествование. Но в отличие от предисловия поэмы, первая часть эпилога насыщена изобразительно-выразительными средствами: эпитетами («сухонький смешок, «ослепшая стена»), экспрессивной глагольной лексикой («улыбка вянет», «дрожит испуг»). Все эти тропы обусловлены появлением в эпилоге мотива памяти.
Во второй части эпилога центральным становится образ памятника. Но это памятник не только жертвам репрессий, но и поэту, самой Ахматовой, стоящий, по ее завещанию, не возле моря, а рядом с Крестами. Поэтому эпилог звучит торжественно и возвышенно. Благодаря библейским мотивам, в нем несколько смысловых уровней, которые звучат здесь, – это мотив погребения («в канун моего поминального дня»), покрова («для них соткала я широкий покров»), появления образа зверя («выла старуха, как раненый зверь»). Автор берёт образы не только из Библии, но и обращается к фольклорным образам – она ищет фольклорную основу в своем страдании. Однако эпилог звучит не трагично, а, наоборот, одухотворенно. Возникает образ голубя, который связан с образом духовной свободы. Лирическая героиня Ахматовой благодарит Бога и жизнь за все, что с ней случилось: за тюремные очереди, в которых простояла семнадцать месяцев, за горе, за «окаменелое страданье» и распятие. (вернуться)

 
 




 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
РЕКВИЕМ
Содержание
 
 
Литература для школьников
 
Яндекс.Метрика