|
ИОСИФ АЛЕКСАНДРОВИЧ БРОДСКИЙ
(1940 – 1996) |
| |
|
I
Три старухи с вязаньем в глубоких
креслах[2]
толкуют в холле о муках крестных;
пансион «Аккадемиа» вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под
рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.
II
И восходит в свой номер на борт по
трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
III
Венецийских церквей, как сервизов
чайных,
слышен звон в коробке из-под случайных
жизней. Бронзовый осьминог
люстры в трельяже, заросшем ряской,
лижет набрякший слезами, лаской,
грязными снами сырой станок.
IV
Адриатика ночью восточным ветром
канал наполняет, как ванну, с верхом,
лодки качает, как люльки; фиш,
а не вол в изголовьи встает ночами,
и звезда морская в окне лучами
штору шевелит, покуда спишь.
V
Так и будем жить, заливая мертвой
водой стеклянной графина мокрый
пламень граппы, кромсая леща, а не
птицу-гуся, чтобы нас насытил
предок хордовый Твой, Спаситель,[3]
зимней ночью в сырой стране.
VI
Рождество без снега, шаров и ели,[4]
у моря, стесненного картой в теле;
створку моллюска пустив ко дну,
пряча лицо, но спиной пленяя,
Время выходит из волн, меняя
стрелку на башне – ее одну.
VII
Тонущий город, где твердый разум
внезапно становится мокрым глазом,
где сфинксов северных южный брат,
знающий грамоте лев крылатый,[5]
книгу захлопнув, не крикнет «ратуй!»,
в плеске зеркал захлебнуться рад.
VIII
Гондолу бьет о гнилые сваи.
Звук отрицает себя, слова и
слух; а также державу ту,
где руки тянутся хвойным лесом
перед мелким, но хищным бесом
и слюну леденит во рту.
IX
Скрестим же с левой, вобравшей когти,
правую лапу, согнувши в локте;
жест получим, похожий на
молот в серпе, – и, как чёрт Солохе,[6]
храбро покажем его эпохе,
принявшей образ дурного сна.
X
Тело в плаще обживает сферы,
где у Софии, Надежды, Веры
и Любви нет грядущего, но всегда
есть настоящее, сколь бы горек
не был вкус поцелуев эбре’ и
гоек,[7]
и города, где стопа следа
XI
не оставляет – как челн на глади
водной, любое пространство сзади,
взятое в цифрах, сводя к нулю –
не оставляет следов глубоких
на площадях, как «прощай» широких,
в улицах узких, как звук «люблю».[8]
XII
Шпили, колонны, резьба, лепнина
арок, мостов и дворцов; взгляни на-
верх: увидишь улыбку льва
на охваченной ветров, как платьем,
башне,
несокрушимой, как злак вне пашни,
с поясом времени вместо рва.
XIII
Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым
лицом, сравнимым во тьме со снятым
с безымянного пальца кольцом, грызя
ноготь, смотрит, объят покоем,
в то «никуда», задержаться в коем
мысли можно, зрачку – нельзя.
XIV
Там, за нигде, за его пределом
– черным, бесцветным, возможно, белым –
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
скорость света есть скорость зренья;
даже тогда, когда света нет.
1973 г.
|
|
1. Лагуна («Три старухи с вязаньем в глубоких креслах...»)
Комментарий Бродского: «Первое итальянское стихотворение.
Я в Венецию приехал из Мичигана на зимние каникулы и там же стал писать "Лагуну". Отметиться желание было. Но написал только наполовину, поскольку был
в Венеции всего семь или восемь дней — жил в пансионе "Аккадемиа". Дописывал в Анн-Арборе» (ПМ, 170). ( вернуться)
2. Три старухи с вязаньем в глубоких креслах... — старухи из холла пансиона
соотносятся с тремя греческими богинями судьбы — Мойрами (в римской мифологии — Парками), прядущими и обрезающими нить жизни.
Это Лахесис («дающая жребий»), Клото («прядущая») и Атропос («неотвратимая»). ( вернуться)
3. предок хордовый Твой, Спаситель... — рыба — не только эволюционный
«предок» человека, но и древнейший христианский символ, ср. обычай ранних христиан толковать слово «рыба» как аббревиатуру священной формулы
«Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель», написанной по-древнегречески. ( вернуться)
4. Рождество без снега, шаров и ели... — возможная отсылка к стихотворению
Пастернака «Рождественская звезда» из романа «Доктор Живаго»: «Все елки на свете,
все сны детворы <...> Все яблоки, все золотые шары». ( вернуться)
5. ...сфинксов северных южный брат, знающий грамоте лев крылатый... — лев евангелиста Марка,
символ Венеции.
Ср.: «Потому что я этого зверя очень люблю. Во-первых, это Евангелие от Марка. Оно меня интересует больше других Евангелий. Во-вторых, приятно:
хищный зверь — и с крылышками. Не то чтобы я его с самим собой отождествлял, но все-таки... В-третьих, это лев грамотный, книжку читает. В-четвертых, этот
лев, если уж на то пошло, просто замечательный вариант Пегаса, с моей точки зрения. В-пятых, этот зверь, ежели без крылышек, есть знак зодиака,
знак одной чрезвычайно милой моему сердцу особы <...> этот лев венецианский — явно другой вариант ленинградских сфинксов.
Вот почему на обложке «Конца прекрасной эпохи» — ленинградский сфинкс, и на обложке «Части речи» — венецианский лев. Только ленинградский сфинкс
куда более загадочный.
Лев Венеции не такой уж загадочный, он просто говорит: «Paxtibi, Магсе» (Беседы с Волковым, 203). ( вернуться)
6. как черт Солохе — ср. комментарий М. Крепса:
«К данной описательной конструкции жеста имеется и пояснительный ключевой контекст «как черт Солохе».
Черт и Солоха — гоголевские герои из повести «Ночь перед Рождеством», находившиеся в интимных отношениях, отсюда ясно, что черт мог показать
своей возлюбленной, хотя у Гоголя такой сцены и нет» (Крепе М. О поэзии Иосифа Бродского. Анн-Арбор: Ардис, 1984. С. 67). ( вернуться)
7. вкус поцелуев эбре и гоек... — эбре (от искаж. итал. ebreo) — еврейки; гойки (идишизм)
— не еврейки. ( вернуться)
8. ...как площадях, как «прощай» широких, / в улицах узких, как звук «люблю» — повторяющееся
регулярно в поэзии Бродского сравнение объектов окружающей действительности с буквами и звуками в данном случае может быть типологически
соотнесено со строчками Давида Бурлюка:
Звуки на а широки и просторны,
Звуки на и высоки и проворны,
Звуки на у, как пустая труба,
Звуки на о, как округлость горба,
Звуки на е, как приплюснутость мель,
Гласных семейство смеясь просмотрел. («Звуки на а широки и просторны...»)
Подробный анализ стихотворения см.: Крепе М. О поэзии Иосифа Бродского. Анн-Арбор: Ардис, 1984. С. 62-69. ( вернуться)
|
| |
|
Иocиф Бpoдcкий в Вeнeции. 1974 гoд. Фото Дианы Майерс.
Диана Майерс (англ. Diana Myers, 1937 — 2012) — британский филолог российского происхождения.
Со времён своей работы в Ленинграде Диана Майерс была дружна с Иосифом Бродским. Ей (единолично или вместе с мужем) посвящён ряд стихотворений
Бродского, в том числе цикл «В Англии» (1977).
В личном архиве Майерс хранилось значительное количество важных материалов, связанных с Бродским. |
| |
|
| |
|
| |
|
|
|
