В 1791 г., вскоре после выхода в свет революционной книги А. Н. Радищева, начало печататься описание путешествия другого автора, которое сыграло очень важную, но совсем иную роль в развитии русской литературы. Это были «Письма русского путешественника» молодого писателя Николая Михайловича Карамзина.
Карамзин, хотя и был значительно моложе Радищева, принадлежал к той же эпохе русской жизни и литературы. Обоих глубоко волновали одни и те же события современности. Оба были писателями-новаторами. Оба стремились свести литературу с отвлеченно-мифологических высот классицизма, изобразить реальную русскую жизнь. Однако по своему мировоззрению они резко отличались друг от друга; непохожа, а во многом прямо противоположна была и оценка ими действительности. Поэтому столь различно и все их творчество.
Сын небогатого симбирского помещика, воспитанник иностранных пансионов, недолгое время офицер столичного гвардейского полка, Карамзин нашел свое истинное призвание, лишь выйдя в отставку и сблизившись с основателем «Типографической компании» Н. И. Новиковым него кружком. Под руководством Новикова Карамзин участвует в издании первого в нашей стране детского журнала «Детское чтение для сердца и разума».
В 1789 г. Карамзин путешествует по странам Западной Европы. Поездка и послужила ему материалом для «Писем русского путешественника» (1791). В русской литературе еще не было книги, которая так живо и содержательно рассказывала бы о быте и нравах европейских народов, о западной культуре. Карамзин описывает свои знакомства и встречи с выдающимися деятелями европейской науки и литературы; восторженно рассказывает о посещении сокровищниц мирового искусства – Дрезденской картинной галереи, дворца и садов Версаля, Вестминстерского аббатства в Лондоне. Пытливое внимание писателя привлекает общественная жизнь народов Западной Европы. Своего рода откровением для русских читателей были встречающиеся в «Письмах...» Карамзина тонкие и поэтичные зарисовки природы, окрашенные, как и все в «Письмах...», настроением «чувствительного путешественника».
Особую чуткость сердца, «чувствительность» (сентиментальность), Карамзин считал основным качеством, необходимым для писателя. Повышенное внимание к своим чувствам и переживаниям, своего рода любование ими дают себя знать и в его «Письмах русского путешественника». В заключительных словах «Писем...», обращаясь к своим друзьям, Карамзин как бы намечал программу своей последующей литературной деятельности: «А вы, любезные, скорее приготовьте мне опрятную хижинку, в которой я мог бы на свободе веселиться китайскими тенями моего воображения, грустить с моим сердцем и утешаться с друзьями».
«Чувствительности» придавал важнейшее значение и Радищев. Но в его «Путешествии из Петербурга в Москву» она перерастала в грозное и гневное чувство социального возмущения, протеста, становилась высоким революционным пафосом.
Чувствительность Карамзина, напуганного французской революцией, которую он ощущал как предвестие «всемирного мятежа», в конечном счете уводила его от русской действительности в мир сентиментального воображения.
Вернувшись на родину, Карамзин приступил к изданию «Московского журнала». Помимо «Писем русского путешественника», в нем были опубликованы его повести из русской жизни – «Бедная Лиза», «Наталья – боярская дочь» и очерк «Фрол Силин». В этих произведениях с наибольшей силой выразились основные черты сентиментализма Карамзина и его школы.
Как и Радищев, Карамзин выводит в своих повестях крестьян, но сам характер изображения крестьянской жизни и отношения к ней у обоих писателей резко противоположен.
Знаменитое утверждение Карамзина в «Бедной Лизе»: «И крестьянки любить умеют!», прославление в качестве героя зажиточного крестьянина Фрола Силина: «Пусть красноречивые льстецы хвалят великодушие знатных! Я буду хвалить Фрола Силина, простого поселянина...» – не выходят за пределы прекраснодушных эмоций чувствительного барина. Если Радищев показывал ужасы рабства, крепостной эксплуатации во всей их страшной обнаженности, то Карамзин всячески старается сгладить социальное зло крепостничества. У Карамзина ни в одной из «Российских повестей» нет и намека на крестьянские тяготы. Зато в них очень много вздохов и слез умиленного наблюдателя.
Из остальных повестей Карамзина наиболее значительна овеянная романтической атмосферой таинственности и недосказанности повесть «Остров Борнгольм» и историческая повесть «Марфа-Посадница, или Покорение Новагорода». Написанная на тему борьбы древней русской вольности с самовластием, она вызывала самое подозрительное внимание реакционных мракобесов. На самом деле ничего революционного в ней нет. Но образ «гражданки новагородской» Марфы, защитницы вольности, с большой силой созданный Карамзиным, был первым ярким героическим женским образом в нашей литературе.
Очень важное значение имело творчество Карамзина для развития литературного языка. Взамен далекой от живого, разговорного языка книжной речи он стремился создать один язык «для книг и для общества, чтобы писать, как говорят, и говорить, как пишут». Он освободил литературный язык от славянизмов – тяжелых и обветшалых слов и оборотов, упростил синтаксис, создал и ввел в употребление большое число необходимых новых слов, таких, как будущность, промышленность, общественность, влюбленность, человечный.
Но консервативное мировоззрение Карамзина наложило свой отпечаток и на проводимую им языковую реформу. Его «новый слог» носил светско-салонный характер. Из живой, народной речи Карамзин заимствовал лишь то, что соответствовало его представлениям о прекрасном как о «чувствительном».
Только А. С. Пушкин, снявший те плотины, которые Карамзин ставил на пути народной языковой стихии, открывший ей свободный доступ в литературу, сумел стать подлинным создателем русского литературного языка. Однако карамзинский период истории нашей литературы, сменивший ломоносовское «книжное направление», по справедливому суждению В. Г. Белинского, непосредственно предшествовал пушкинскому. В творчестве Карамзина, отмечает Белинский, впервые в нашей литературе нашла отражение «жизнь сердца», он «создал на Руси образованный литературный язык» и тем сумел «заохотить русскую публику к чтению русских книг».
В начале XIX в., когда за языковую реформу Карамзина энергично боролась литературная молодежь – Жуковский, Батюшков, Пушкин-лицеист, сам он все больше отходил от художественной литературы. В 1803 г., по его собственным словам, Карамзин «постригается в историки». Последние двадцать с лишним лет своей жизни он посвятил грандиозному труду – созданию «Истории Государства Российского». Смерть застала его за работой над двенадцатым томом «Истории...», рассказывающим об эпохе «смутного времени».
