Сайт
"К уроку литературы"

Не я, и не он, и не ты,
И то же, что я, и не то же:
Так были мы где-то похожи,
Что наши смешались черты.

В сомненьи кипит ещё спор,
Но, слиты незримой четою,
Одной мы живём и мечтою,
Мечтою разлуки с тех пор.

Горячешный сон волновал
Обманом вторых очертаний,
Но чем я глядел неустанней,
Тем ярче себя ж узнавал.

Лишь полога ночи немой
Порой отразит колыханье
Моё и другое дыханье,
Бой сердца и мой и не мой…

И в мутном круженьи годин
Всё чаще вопрос меня мучит:
Когда наконец нас разлучат,
Каким же я буду один?

Источник: Ник. T–о. Тихие песни. С приложением сборника
стихотворных переводов «Парнасцы и проклятые». – СПб.: Т-во художественной печати, 1904, стр. 7. (далее будут указываться только страницы).

Сонет

Когда весь день свои костры
Июль палит над рожью спелой,
Не свежий лес с своей капеллой,
Нас тешат: демонской игры

За тучей разом потемнелой
Раскатно-гулкие шары,
И то оранжевый, то белый
Лишь миг живущие миры;

И цвета старого червонца
Пары сгоняющее солнце
С небес омыто-голубых,

И для ожившего дыханья
Возможность пить благоуханья
Из чаши ливней золотых.
(стр. 16)

Облака плывут так низко,
Но в тумане всё нежней
Пламя пурпурного диска
Без лучей и без теней.

Тихо траурные кони
Подвигают яркий гнёт,
Что-то чуткое в короне
То померкнет, то блеснёт…

…Это было поздним летом
Меж ракит и на песке,
Перед бледно-желтым цветом
В увядающем венке,

И казалось мне, что нежной
Хризантема головой
Припадает безнадежно
К яркой крышке гробовой…

И что два её свитые
Лепестка на сходнях дрог –
Это кольца золотые
Ею сброшенных серёг.
(стр. 18)

Раззолочённые, но чахлые сады
С соблазном пурпура на медленных недугах,
И солнца поздний пыл в его коротких дугах,
Невластный вылиться в душистые плоды.

И жёлтый шёлк ковров, и грубые следы,
И понятая ложь последнего свиданья;
И парков чёрные, бездонные пруды,
Давно готовые для спелого страданья…

Но сердцу чудится лишь красота утрат,
Лишь упоение в заворожённой силе;
И тех, которые уж лотоса вкусили[1],
Волнует вкрадчивый осенний аромат.
(стр. 20)

Сонет

Как тускло пурпурное пламя,
Как мёртвы жёлтые утра!
Как сеть ветвей в оконной раме
Всё та ж сегодня, что вчера…

Одна утеха, что местами
Налёт белил и серебра
Мягчит пушистыми чертами
Работу тонкую пера…

В тумане солнце, как в неволе…
Скорей бы сани, сумрак, поле,
Следить круженье облаков, –

Да, упиваясь медным свистом,
В безбрежной зыбкости снегов
Скользить по линиям волнистым…
(стр. 21)

Перестал холодный дождь,
Сизый пар по небу вьётся,
Но на пятна нив и рощ
Точно блеск молочный льётся.

В этом чаяньи утра
И предчувствии мороза
Как у чёрного костра
Мёртвы линии обоза!

Жеребячий дробный бег,
Пробы первых свистов птичьих
И кошмары снов мужичьих
Под рогожами телег.

Тошно сердцу моему
От одних намёков шума:
Всё бы молча в полутьму
Уводила думу дума.

Не сошла и тень с земли,
Уж в дыму овины тонут,
И с бадьями журавли,
Выпрямляясь, тихо стонут.

Дед идёт с сумой и бос,
Нищета заводит повесть:
О, мучительный вопрос!
Наша совесть… Наша совесть…
(стр. 24)

Первый фортепьянный сонет

Есть книга чудная, где с каждою страницей
Галлюцинации таинственно свиты:
Там полон старый сад луной и небылицей,
Там клён бумажные заворожил листы,

Там в очертаниях тревожной пустоты,
Упившись чарами луны зеленолицей,
Менады белою мятутся вереницей,
И десять реет их по клавишам мечты.

Но, изумрудами запястий залитая,
Меня волнует дев мучительная стая:
Кристально-чистые так бешено-горды.

И я порвать хочу серебряные звенья…
Но нет разлуки нам, ни мира, ни забвенья,
И режут сердце мне их узкие следы…
(стр. 30)

В тёмном пламени свечи
Зароившись, как живые,
Мигом гибнут огневые
Брызги в трепетной ночи,
Но с мольбою голубые
Долго теплятся лучи
В тёмном пламени свечи.

Эх, заснуть бы спозаранья,
Да страшат набеги сна,
Как безумного желанья
Тихий берег умиранья
Захлестнувшая волна.
Свечка гаснет. Ночь душна…
Эх, заснуть бы спозаранья…
(стр. 39)

Это – лунная ночь невозможного сна,
Так уныла, желта и больна
В облаках театральных луна;

Свет полос запылённо-зелёных
На бумажных колеблется клёнах.

Это – лунная ночь невозможной мечты…
Но недвижны и странны черты:
– Это маска твоя или ты?

Вот чуть-чуть шевельнулись ресницы…
Дальше… вырваны дальше страницы.
(стр. 40)

Уже лазурь златить устала
Цветные вырезки стекла,
Уж буря светлая хорала
Под тёмным сводом замерла;

Немые тени вереницей
Идут чрез северный портал,
Но ангел Ночи бледнолицый
Еще кафизмы не читал…[2]

В луче прощальном, запылённом
Своим грехом неотмолённым
Томится День пережитой,

Как серафим у Боттичелли,[3]
Рассыпав локон золотой…
На гриф умолкшей виолончели.
(стр. 49)

Источник: Ник. T–о. Тихие песни. С приложением сборника
стихотворных переводов «Парнасцы и проклятые». – СПб.: Т-во художественной печати, 1904, стр. 7–49.

* В 1904 году выходит в свет книга стихов "Тихие песни" с приложением переводов французских лириков XIX века «Парнасцы и проклятые». Она была издана под своеобразным псевдонимом "Ник. Т-о" ("Никто"). "Никто" (по-древнегречески "утис" от "большие уши" – "ота") – так называл себя Одиссей, взятый вместе со своими спутниками в плен в пещере Полифема.
"Тихие песни" Анненский напечатал на свои средства в типографии местного книжного магазина купца Митрофанова в Царском Селе. Лишь немногие знали, что под псевдонимом скрывается директор Царскосельской Николаевской мужской гимназии. В официальных кругах посчитали бы просто неудобным, что директор гимназии пишет лирические стихи.

Вс. Рождественский, поэт, ученик Царскосельской Николаевской гимназии 1903-1906 гг.: "Первая книга стихов Иннокентия Анненского вышла под нарочито скромным, неприметным названием «Тихие песни» с загадочным, лукавым псевдонимом "Ник. Т-о" (Никто – "утис" по-гречески – так назвал себя Одиссей, желавший скрыть свое подлинное имя от страшного Циклопа). И действительно, поэзия и директорство в сознании всех тогдашних «трезвых» людей были понятиями несовместимыми. Единственное, что мог себе официально позволить Иннокентий Федорович, – это стихотворные переводы трагедий Эврипида, да и то потому, что всем был известен как исключительный знаток античной литературы. Эти переводы печатались отдельными брошюрами в типографии министерства народного просвещения. Автор охотно раздавал оттиски своим сослуживцам, и в скромной библиотеке моего отца долго сохранялись две-три тоненькие серые книжки с учтивыми, хотя и суховатыми посвящениями, набросанными необычайно изящным и тонким почерком." (Источник: Всеволод Рождественский. Страницы жизни. Из литературных воспоминаний. – М.-Л.: Сов. писатель. 1962. – С. 30-31.)

1. И тех, которые уж лотоса вкусили... – по верованиям древних греков, цветок лотоса заставлял забыть о прошлом и даровал блаженство. (вернуться)

2. Кафизмы – в богослужебной традиции византийского обряда раздел Псалтири. Название происходит от греческого слова, означающего «сидение». Т.е. псалмы произносятся, ныне большей частью читаются, с наименьшею торжественностью и в более спокойном положении тела, сидя. У греков кафизмы называются просто "стихологиями". (вернуться)

3. Сандро Боттичелли  (1445–1510) – великий итальянский живописец. (вернуться)