Анализ поэмы А.А.Блока "Двенадцать"
Литература для школьников
 
 Главная
 Блок А.А.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Александр Александрович Блок
(1880 – 1921)
 
Поэма Александра Блока
"Двенадцать"
 
С момента создания поэмы «Двенадцать» – завещания А. Блока – прошло более семидесяти лет: она была написана в январе-феврале 1918 года. В 1920 году была поставлена последняя точка – написана «Заметка о «Двенадцати»».

Но и в 1918, и в 1920, да и сейчас, отношение к поэме несколько однозначное. Мы так привыкли определять ту или иную сторону баррикады, что вольно или невольно все равно решаем один и тот же вопрос: одобряет Блок революцию или осуждает ее. Блок никак не оценивал революцию. А. Блок отнесся к ней с историческим фатализмом Л. Толстого. Поэма не случайное явление в поэзии Блока, а естественное и закономерное ее завершение.

К ней стягиваются все нити его поэзии.

Он был готов создать ее.

В статье «Интеллигенция и народ» (1908 год) он пишет: «Гоголь и многие русские писатели любили представлять себе Россию как воплощение тишины и сна; но этот сон кончается; тишина сменяется отдаленным и возрастающим гулом, непохожим на смешанный городской гул.. Тот гул, который возрастает так быстро, что с каждым годом мы слышим его ясней и ясней... Что если гоголевская тройка, вокруг которой «гремит и становится ветром разорванный воздух», – летит прямо на нас? Бросаясь к народу, мы бросаемся прямо под ноги бешеной тройке, на верную гибель».

В 1914:

Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России –
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы –
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота – то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах востроенных когда-то
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье, –
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят царствие Твое!

И еще раньше – в 1911:

И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи.

И когда это настало, когда – помните три ключевые слова: круг, тайна, стихия, с которыми Блок обращался к России? – круг разомкнулся, тайна оказалась открытой, явной, стихия, которая, по Блоку, всегда права, прорвалась, изверглась и именно он написал поэму «Двенадцать» через два месяца после октября. Это эпос, суровый и строгий.

Название, как и полагается названию хорошему, многозначно: двенадцать глав, двенадцать красногвардейцев в патруле, двенадцать учеников у Иисуса Христа. А еще – трижды совершенное число по пифагорейской школе, смутный час между сутками, наконец, время, когда появляется нечистая сила...

Первая глава. Гигантская сфера. Определяется время –

Черный вечер.
Белый снег.

Место – «божий свет». Персонажи – не герои. Хор, как в греческой трагедии. Цвета – черный, белый, красный (плакат).

Ветер, ветер:
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер –
На всем Божьем свете!

Какая-то гигантская покатость, как будто действие происходит на сфере всего земного шара, потому и трудно удержаться на ногах.

Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком – ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит – ах, бедняжка!
От здания к зданию протянут канат.
На канате – плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймет, что значит.
     На что такой плакат,
     Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут.

Это точка зрения масс. Воздержимся сейчас от оценки — хорошо это или дурно – будем следовать в этом Блоку, но одно очевидно: говорят массы. Почти одновременно с поэмой была написана Блоком статья «Катилина», в которой есть такие примечательные строки: «Представьте себе теперь темные улицы большого города (дальше он скажет: «Революция, как все великие события, всегда подчеркивает черноту»), в котором часть жителей развратничает, половина спит, немногие мужи совета бодрствуют, верные своим полицейским обязанностям, и большая часть обывателей, как всегда и везде, не подозревает о том, что в мире что-нибудь происходит. Большая часть людей всегда ведь просто не может себе представить, что бывают события. В этом заключается один из важнейших соблазнов нашего здешнего существования. Мы можем спорить и расходиться друг с другом во взглядах до ярой ненависти, но нас все же объединяет одно: мы знаем, что существует религия, наука, искусство; что происходят события в жизни человечества: бывают мировые войны, бывают революции; рождается Христос. Все это, или хоть часть этого, для нас – аксиома; вопрос лишь в том, как относиться к этим событиям. Но те, кто так думает, всегда – меньшинство. Думает меньшинство и переживает меньшинство, а людская масса – вне всего этого; для нее нет такой аксиомы; для нее событий не происходит».

Ветер хлесткий!
Не отстает и мороз!
И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.

Пока просто обратим на это внимание и отметим резкую и безапелляционную точность – Буржуй. Единственный, кто стоит. Ждет своего часа.

А это кто? – Длинные волосы
И говорит вполголоса:
– Предатели!
Погибла Россия!
Должно быть писатель –
Вития...

О, это очень знакомая фигура! Это он писал листовки, наверное, гордился своей оппозицией правительству и никому не позволял это забывать! Но вот революция (которую он же по мере сил готовил!) произошла. И что же? Он рассердился на нее и на народ, страсти которого он же сам помог развязать, потому что, оказывается, кто бы мог подумать, во время революции – убивают. И – как всегда бывает с такими – быстро находит виновных, как та самая старушка: «Ох, большевики загонят в гроб!» Блок напишет в 1918 году статью «Интеллигенция и революция»: «Что же вы думали? Что революция – идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своем пути? (Здесь сквозит воспоминание об известных словах Радищева – «Революция есть творчество народа».) Что народ – паинька? Что сотни жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так «бескровно» и так «безболезненно» и разрешится вековая распря между «черной» и «белой» костью, между образованными и «необразованными», между интеллигенцией и народом?» Закон революции: сначала – фанатики, потом функционеры, потом клопы.

Появляется еще один персонаж.

А вон и долгополый, –
Сторонкой – за сугроб...
Что нынче невеселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?

Блок был человеком верующим, хотя и не ортодоксально. Впрочем, есть и другая точка зрения. В тезисах отца Павла Флоренского о Блоке утверждается демоническая природа поэзии Блока, даже кощунственно-пародийная: «Генетическая зависимость культуры от культа заставляет искать тем культуры в тематике культа, то есть в богослужении.

В нем – все начала и концы, исчерпывающие совокупность общечеловеческих тем в их чистоте и отчетливости.

Культура же, от культа оторвавшись, обреченно их варьирует, обреченно искажая. Так служанка, оставшись одна, повторяет, как свое, фразы и жесты госпожи. Творчество культуры, от культа оторвавшегося по существу, – ПАРОДИЙНО.

Пародийность предполагает перемену знака при торжестве тем.

Пародийный характер поэмы «Двенадцать» непосредственно очевиден. Поставлены под знак отрицания священник и иконостас, то есть тот и то, без кого и без чего не может быть совершена литургия».

Но мне кажется, что Блок мучился не сомнениями, но тем, что было так очевидно для Л. Толстого и не только для него: противоположностью заветов Христа и казенной русской церкви.

В 1927 году он, конечно, не написал бы таких строк (когда громили церковь). Но в этой главе определены причины революции. Революции происходят тогда, когда силы Добра, предназначенные для того, чтобы творить это самое Добро, бездействуют. Дворянство русское, то самое, которое было предназначено самой судьбой «хранить народа честь и просвещение», о народе забыло. Церковь, по существу, предала свою паству.

Недовольство организовывалось и направлялось. И – мировой сквозняк.

В 1914 году Блок написал стихотворение. (Из цикла «Пляски смерти».)

Вновь богатый зол и рад,
Вновь унижен бедный.
С кровель каменных громад
Смотрит месяц бледный.
Насылает тишину,
Оттеняет крутизну
Каменных отвесов,
Черноту навесов...
Все бы это было зря,
Если б не было царя,
     чтоб блюсти законы.
Только не ищи дворца,
Добродушного лица,
     золотой короны.
Он – с далеких пустырей
В свете редких фонарей
     Появляется.
Шея скручена платком,
Под дырявым козырьком
     Улыбается.

Если бы царь осуществлял свою обязанность – блюсти законы! Но на смену государственной пустоте и ничтожности придет другая историческая фигура.

Главное действующее лицо первой главы – ветер.

Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
– Уж мы плакали, плакали...
Поскользнулась
И – бац – растянулась!
Ай, ай!
Тяни, подымай!
Ветер веселый
И зол и рад.

(В процитированном стихотворении богатый – «зол и рад».) Теперь они поменялись местами. Они верх и низ. В этом трагическая ограниченность революции: кто был ничем, тот станет всем. Перевернулись. А середина?

Ветер веселый
И зол и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит,
Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию...»
И слова доносит:
...И у нас было собрание...
...Вот в этом здании...
...Обсудили –
Постановили,
На время – десять, на ночь – двадцать пять...
И меньше – ни с кого не брать...
...Пойдем спать...

Это немного комично — профсоюз проституток, но вполне понятно: а почему бы нет. Но самое главное – заявлена среда, откуда выйдет героиня поэмы, Катька. Она пока – голос из хора.

Поздний вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер...
Эй, бедняга!
Подходи –
Поцелуемся...
Хлеба!
Что впереди?
Проходи!

Вопрос задан – что впереди? Откроем последнюю, двенадцатую главу и посмотрим на последнюю строчку. Вот и ответ. Но до него еще одиннадцать глав. Первая заканчивается:

Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди...
Черная злоба, святая злоба…
Товарищ! Гляди
В оба!

Композиция поэмы – древесный срез, составленный из полукружий. Первая глава смыкается с двенадцатой, вторая – с одиннадцатой, третья – с десятой и так далее. Шестая с седьмой. Сердцевина – преодоление тоски по Катьке.

Во второй главе появляются герои. Идут обыкновенные люди, может быть, даже слишком обыкновенные. Нет в них ничего от твердокаменных героев будущих революционных произведений: ни кожаных курток, ни каменных скул с играющими желваками. Все обыденно. И разговоры обыденные.

– А Ванька с Катькой – в кабаке...

Ванька просто не с ними, а потому – против них.

Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!

Сначала отказ от запретов. Заявлена цель их движения: «Неугомонный не дремлет враг».

Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь –
В кондовую,
В избяную.
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!

Вот и сущность нового, революционного времени: без креста. Достоевский считал, что сущность социализма ни в коем случае не экономическое учение, а атеистическое: Бога нет – и все дозволено. Вот они и вышли в великий поход – антикрестовый.



Третья глава – чудо! Состоит из двенадцати строк, трех четверостиший. Диапазон – от солдатской песни до молитвы. Частушка и марш. Неожиданно тютчевское: Боже мой, приди на помощь моему неверью. Цель огромна – «Мировой пожар в крови». Это явно перекликается со словами Иисуса Христа: «Построить храм новой веры в душах ваших». Пожар именно в крови, а не на всей земле только. Новое кровообращение, новая природа человека. Но для этого надобно отрешиться от старого. И вдруг – «Господи, благослови!» Сейчас он и переступит, как все герои русской литературы, через главное: «Не убий!»

Четвертая и пятая главы.

Дважды вспомянется героиня толстовского «Воскресения» Катюша Маслова в поэзии Блока. Один раз – «Под насыпью, во рву некошеном», а второй раз – здесь.

"Вечные Сонечки Мармеладовы, жаль вас", – скажет Раскольников. А тишайший Паша Антипов из романа Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» именно из-за того, что женщина в этом обществе оскорблена изначально, пойдет в революцию и станет комиссаром Стрельниковым, а потом – Расстрельниковым. Для таких, как Катька, и делалась революция. Но что изменилось в ее жизни? Да только клиенты: «С юнкерьем гулять ходила, с солдатьем теперь пошла», в шестой главе – сердцевине поэмы о социальной революции – она просто гибнет.

Что, Катька, рада? – Ни гу-гу...
Лежи ты, падаль, на снегу...

И бестрепетно перешагивают через нее, устремляясь вперед, на встречу с таинственным и неугомонным врагом, ибо Катька – не враг, она случайная жертва, предусмотренная теорией уличных жертв и теорией больших чисел. Через нее перешагнули и забыли.

Глава седьмая – горчайшее и высочайшее прощание. Воспоминание Петрухи о Катьке живо трепетно и телесно, его слова – одни из самых проникновенных в блоковской любовной лирике вообще:

Ох, товарищи, родные,
Эту девку я любил...

Но в этой главе убивается любовь к Катьке и тоска. «Не такое нынче время». Полное пренебрежение к личности.

Глава восьмая. Выжженное пространство. Отъединенность от всех. Надо привыкнуть к своей богооставленности.

Уж я времячко проведу...

Выходит плебс – это те, для кого нет ничего святого. И. Бунин говорит о том, что Петербург погребен под слоем семечек. Лицо пренебрежительно-хамское у солдата. Нелогично и вполне иррационально. Молитва произносится вполне механически.

Глава девятая. Романс. Ничего нет. Безначалие и унылость.

Глава десятая. «Снег воронкой завился». Пушкинские «Бесы». П. Флоренский назвал поэму «Бесовидение в метель». «Али руки не в крови...» Оказывается, они шли на это сознательно. Катька – средство. Теперь эти люди, повязанные кровью, – единомышленники.

Глава одиннадцатая. Все преодолели. Рыцари – антикрестоносцы. Уже никто не заговорит про керенки в чулке. Цель определена. Эта цель страшная и зловещая – неизбежность встречи с лютым и неугомонным врагом.

Глава двенадцатая. Встреча произошла. Смысл в этой самой встрече. Отношения между двенадцатью и Христом до элементарности просты. Эти двенадцать стреляют в него. Они от Христа отказались. А он «с кровавым флагом». Принял на себя все – и всю будущую кровь. Страшное блоковское пророчество. Предвидел все бесконечные жертвы. Христос от нас не отказывается.

Вот почему так и заканчивается поэма, заканчивается призраком, увиденным Блоком в революционную бурю, в метель. Блок не осуждает революцию и не оправдывает ее. Он занял самую трудную позицию – показал революцию во всей круглости и антиномичности. Может быть, поэтому она во многом непостижима для нас.
Источник: Грачева И.С. Уроки русской литературы:
Методическое пособие. – СПб.: "Велень", 1994. – стр. 130–139.

Блок А.А. Двенадцать
на сайте "К уроку литературы"    >>>





 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Литература для школьников
 
 
Яндекс.Метрика