Из цикла «Заклятие огнём и мраком»*
О, весна без конца и без краю...[
1]
О, весна без конца и без краю –
Без конца и без краю мечта![
2]
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха – позорного нет!
Принимаю бессонные споры,
Утро в завесах темных окна,
Чтоб мои воспаленные взоры
Раздражала,
пьянила весна!
Принимаю пустынные веси![
3]
И колодцы земных городов!
Осветленный простор поднебесий
И томления рабьих трудов!
И встречаю тебя у порога –
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем бога
На холодных и сжатых губах…
Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита…
Никогда не откроешь ты плечи…
Но над нами – хмельная мечта!
И
смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
*
За мученья, за гибель – я знаю –
Все равно: принимаю тебя!
24 октября 1907
(стр. 89–90)
Работай, работай, работай...*
Работай, работай, работай:
Ты будешь с уродским горбом
За долгой и честной работой,
За долгим и честным трудом.
Под праздник – другим будет сладко,
Другой твои песни споет,
С другими лихая солдатка
Пойдет, подбочась, в хоровод.
Ты знай про себя, что не хуже
Другого плясал бы – вон как!
Что
мог бы стянуть и потуже
Свой золотом шитый кушак![
4]
Что ростом и станом ты вышел
Статнее и краше других,
Что та молодица – повыше
Других молодиц удалых!
В ней сила играющей крови,
Хоть смуглые щеки бледны,
Тонки ее черные брови,
И строгие речи хмельны...
Ах, сладко, как сладко, так сладко
Работать, пока рассветет,
И знать, что лихая солдатка
Ушла за село, в хоровод!
26 октября 1907 (стр. 91)
Из цикла "Возмездие" (1908 – 1913)*
О доблестях, о подвигах, о славе...*
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твоё лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино
и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,[
5]
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слёзы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты и́з дому ушла.
Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не мечтать о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твоё лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
30 декабря 1908 (стр. 112)
Шаги Командора[
6]
В. А. Зоргенфрею[
7]
Тяжкий, плотный занавес у входа,
За ночным окном – туман.
Что теперь
твоя постылая свобода,
Страх познавший Дон-Жуан?[
8]
Холодно и пусто в пышной спальне,
Слуги спят, и ночь глуха.
Из страны блаженной, незнакомой, дальней
Слышно пенье петуха.
Что́ изменнику блаженства звуки?
Миги жизни сочтены.
Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,
Донна Анна видит сны…
Чьи черты жестокие застыли,
В зеркалах отражены?
Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?
Сладко ль видеть неземные сны?
Жизнь пуста, безумна и бездонна!
Выходи на битву, старый рок!
И в
ответ – победно и влюблённо —
В снежной мгле поёт рожок…[
9]
Пролетает, брызнув в ночь огнями,
Чёрный, тихий, как сова, мотор.
Тихими, тяжелыми шагами
В дом вступает Командор…
Настежь дверь. Из непомерной стужи,
Словно хриплый бой ночных часов –
Бой часов: «Ты звал меня на ужин.
Я пришел. А ты готов?..»
На вопрос жестокий нет ответа,
Нет ответа – тишина.
В пышной спальне страшно в час рассвета,
Слуги спят, и ночь бледна.
В час рассвета холодно и странно,
В час рассвета – ночь мутна.
Дева Света!
[10] Где ты, донна Анна?
Анна! Анна! – Тишина.
Только в грозном утреннем тумане
Бьют часы в последний раз:
Донна Анна в смертный час твой встанет
Анна встанет в смертный час.
Сентябрь 1910 –
16 февраля 1912 (стр. 164–165)
Ямбы (1907 – 1914)[11]
О, я хочу безумно жить...[12]
О, я хочу безумно жить:
Всё сущее – увековечить,
Безличное – вочеловечить,
Несбывшееся – воплотить!
Пусть душит жизни сон тяжелый,
Пусть задыхаюсь в этом сне, –
Быть может, юноша весёлый
В грядущем скажет обо мне:
Простим угрюмство – разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь – дитя добра и света,
Он весь – свободы торжество!
5 февраля 1914 (стр. 189)
Я – Гамлет. Холодеет кровь...
Я – Гамлет. Холодеет кровь,[
13]
Когда плетёт коварство сети,
И в сердце – первая любовь
Жива –
к единственной на свете.
Тебя, Офелию мою,[
14]
Увёл далёко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю,
Клинком отравленным заколот.
6 февраля 1914 (стр. 190)
Да, так велит мне вдохновенье...
Да, так велит мне вдохновенье:[
15]
Моя свободная мечта
Всё льнет туда, где униженье,
Где грязь, и мрак, и нищета.
И я люблю сей мир ужасный:
За ним сквозит мне мир иной,
Обетованный и прекрасный,
И человечески-простой.
И если ты не жнёшь не сеешь,
Коль ты "так просто - человек",
То что ты знаешь? Что ты смеешь
Судить в безумный этот век?
Ты был когда-нибудь унижен
Болезнью,
голодом, нуждой?
Ты видел ли детей в Париже?[
16]
Иль нищих на мосту зимой?
На непроглядный ужас жизни
Открой скорей, открой глаза,
Пока великая гроза
Всё не смела в твоей отчизне,
И пусть разит твой гордый гнев
Не тех, кто тащит жизни бремя...
Иной и злое сеял семя,
Но не бесплоден был посев...
Он прав хоть тем, что жизни этой
Румяна жирные отверг,
Что, как пугливый крот, от света
Зарылся в землю, там померк,
Всю жизнь жестоко ненавидя
И проклиная этот свет,
Пускай грядущего не видя,
Дням настоящим молвив: Нет!
Сентябрь 1911 (7 февраля 1914) (стр. 158–159)
В огне и холоде тревог...[
17]
В огне и холоде тревог –
Так жизнь пройдёт. Запомним оба,
Что
встретиться судил нам Бог
В час искупительный – у гроба.[
18]
Я верю: новый век взойдёт
Средь всех несчастных поколений.
Недаром славит каждый род
Смертельно оскорбленный гений.
И все, как он, оскорблены
В своих сердцах, в своих певучих.
И всем – священный меч войны
Сверкает в неизбежных тучах.
Пусть день далёк – у нас всё те ж
Заветы юношам и девам:
Презренье созревает гневом,
А
зрелость гнева – есть мятеж.
Разыгрывайте жизнь, как фант.[
19]
Сердца поэтов чутко внемлют,
В их беспокойстве – воли дремлют,
Так точно – чёрный бриллиант
Спит сном неведомым и странным,
В очарованья бездыханном,
Среди глубоких недр, – пока
В горах не запоёт кирка.
Январь 1911 (6 февраля 1914) (стр. 146)