|
Александр Сергеевич Грибоедов
(1795-1829)
ГРИБОЕДОВ
в Петербурге |
|
| |
|
| |
В 1829 ГОДУ
|
Где он? Где друг? Кого спросить?
Где дух?.. Где прах?.. В краю далеком!
О, дайте горьких слез потоком
Его могилу оросить...
............
Исполнюсь весь моей утратой,
И горсть земли, с могилы взятой,
Прижму, как друга моего!
Как друга... Он смешался с нею,
И вся она родная мне...
А. Одоевский
«Элегия на смерть Грибоедова»
|
18 марта 1829 года во французской газете «Journal de St. Petersbourg», издававшейся в Петербурге, появилось сообщение, перепечатанное на следующий день другими
столичными газетами:
«По письмам из Тегерана узнали мы об ужасном происшествии, случившемся там 30 января, вследствие сильной драки между людьми посланника нашего, г. Грибоедова, и
несколькими простыми персиянами. Праздные люди, собравшиеся во время сей драки перед домом посланника, вздумали вмешаться в оную, и, когда некоторые из них были притом
убиты, несметная толпа черни, прибежавшая с базара для отмщения за своих земляков, выломила ворота и перелезла через стены... Разъяренная чернь ворвалась во внутренние
покои и изрубила всех, кого только встретила... Грибоедов и его свита сделались жертвами убийц...»
Основано было это сообщение вовсе не на «письмах из Тегерана». Оно было инспирировано Министерством иностранных дел, осведомленным о трагическом событии Паскевичем,
причем все подробности, изложенные в корреспонденции, были попросту присочинены. Нужно было внушить публике мысль о случайном и частном характере тегеранского инцидента,
не имеющего якобы под собой никакой политической подоплеки.
На самом же деле преступление, выглядевшее внешне как стихийный бунт, было обдуманно подготовлено: муллы во всех частях Тегерана проповедовали, что русским послом,
возвращавшим на родину армян, поругана мусульманская вера; бросить же искру в народ (задавленный поборами на выплату куруров российскому правительству) потребовал от
священнослужителей мирза Месих — высшее духовное лицо в Тегеране; в свою очередь, он знал, что Фетх-Али-шах жаждет проучить непокорного русского посла, и, наконец,
акция эта во многом была предопределена советами английских дипломатов, опасавшихся усиления влияния русской миссии и постоянно подстрекавших персидское правительство
к конфликту с Россией.
Николаевское Министерство иностранных дел было достаточно хорошо информировано, но хранило молчание. Осложнение дипломатических отношений с Персией в условиях
Русско-турецкой войны было нежелательным.
Одновременно был пущен слух, порочащий Грибоедова. «При сем горестном событии, — внушал Паскевичу вице-канцлер Нессельроде, — его величеству отрадна была бы уверенность,
что шах персидский и наследник престола чужды гнусному и бесчеловечному умыслу и что сие происшествие должно приписать опрометчивым порывам усердия покойного Грибоедова,
не соображавшего поведение свое с грубыми обычаями и понятиями черни тегеранской...»
На весах большой политики доброе имя гениального писателя и выдающегося дипломата значило очень мало, и кто бы посмел сейчас напомнить Нессельроде о том, что всего
несколько месяцев назад он сам превозносил дипломатические способности Грибоедова и знание им персидских обычаев, насильно назначая его посланником в Персию? Зависть,
возбужденная в свете быстрым возвышением Грибоедова, еще не остыла. В петербургских гостиных, где еще недавно восторженно принимали «попавшего в случай» любимца
фортуны, теперь шелестело: «Как жаль, как жаль... А что я говорил?.. Да, конечно, молод, самоуверен... А какая была карьера!.. Вот уж подлинно — горе от ума...»
Клевета, которая хорошо известна была Грибоедову при жизни и тупую силу которой он показал в своей комедии, снова преследовала его — за могилой. Однако нашлось немало
людей, которые воспротивились клевете. Газетам было запрещено сообщать иные известия о тегеранской трагедии, кроме приведенного выше, но имя Грибоедова снова облетело
всю Россию, замелькало в частной переписке и дневниках:
«Все люди живо переживают мрачную судьбу, которая отняла у нас человека столь достойного...»
«Вам, я чаю, известно из газет ужасное происшествие с нашим послом и посольством в Персии? Бедный Грибоедов! дорого заплатил он за свое повышение...»
«Я был сильно поражен ужасным жребием несчастного Грибоедова. Давно ли видел я его в Петербурге блестящим счастливцем, на возвышении государственных удач; давно ли
завидовал ему, что он едет посланником в Персию, в край, который для моего воображения имел всегда приманку чудесных восточных сказок, обещал ему навестить его в
Тегеране! Как судьба играет нами и как люто иногда! Я так себе живо представляю пылкого Грибоедова, защищающегося от иступленных убийц. И тут есть что-то похожее на
сказочный бред, но бред ужасный и тягостный...»
«Участь Грибоедова действительно может поразить того, кто мыслит и чувствует. Как он восхищался ясностью персидского неба, роскошью персидской поэзии! И вот какое нашел
там гостеприимство! и какое даже в земляках своих оставил впечатление! Может быть, два-три почтут его память искренним вздохом, а десять скажет, что ему горе не от
ума, а от умничанья...»
«Кто из нас не удивлялся и не радовался, что почти всегда слепая фортуна улыбнулась наконец любимцу муз, в короткое время осыпала его с головы до ног своими дарами? Я
говорю о Грибоедове, — чины, кресты, деньги, звание императорского полномочного министра, молодая прелестная жена, — право, не шутка! Но увы! всеми этими благами он
наслаждался слишком недолго. В тегеранских гаремах слишком много христианок, по прибытии единоверного посланника начались побеги, и дом его был убежищем несчастных
жертв насилия, — варвары перетолковали это в дурную сторону и ночью врасплох напали на дом нашего посольства, которое все, начиная от Грибоедова, до последнего казака
истреблено...»
«Я... остаюсь уверенным, что Грибоедов в Персии был совершенно на своем месте, что он заменял нам единым своим лицом двадцатитысячную армию и что не найдется, может
быть, в России человека, столь способного к занятию его места. Он был настойчив, знал обхождение, которое нужно было иметь с персиянами, дабы достичь своей цели,
должен был вести себя и настойчиво относительно англичан, дабы обращать в нашу пользу персиян при доверенности, которую имели англичане в правлении персидском...
Поездка его в Тегеран для свидания с шахом вела его на ратоборство со всем царством Персидским. Если б он возвратился благополучно в Тавриз, то влияние наше в Персии
надолго б утвердилось, но в сем ратоборстве он погиб, и то перед отъездом своим одержав полную победу. И никто не признал ни заслуг его, ни преданности своим
обязанностям, ни полного и глубокого знания своего дела!»[2]
Фон Фок, по долгу службы представивший Бенкендорфу записку о «разных рассуждениях и толках между короткими друзьями Грибоедова», сообщал, что, по мнению последних,
«Грибоедов есть жертва политической интриги». Шеф жандармов переправил донесение министру иностранных дел. Тот отвечал: «Я возвращаю вам, любезный друг, суждения
несчастного Грибоедова. Его друзья, приводя их для его оправдания, не проявляют большой прозорливости. Они должны производить впечатление совершенно противоположное и
доказывают, что, несмотря на несколько лет, проведенные в Тавризе, и беспрестанные столкновения с персами, он плохо узнал и плохо оценил народ, с которым имел дело».
Впрочем, нужно было соблюсти некоторые формальности извинения шаха перед царем. Условились, что в Петербург прибудет сын наследника персидского престола Аббас-Мирзы с
извинительным письмом и искупительными подарками. В конце концов для этой миссии был избран седьмой (из двадцати шести) сын наследника, 23-летний Хозров-Мирза.
Царское правительство сделало вид, что не замечает несолидности посланника. В мае 1829 года посольство Хозров-Мирзы пересекло границу, и началась его
«увеселительно-дипломатическая прогулка».
Лишь 10 августа персидский принц достиг Петербурга, и был в высшей степени поражен пышностью ожидавшего его приема.
«В 10 часов утра, — сообщали на следующий день газеты, — назначенный на должность предводителя генерал-адъютант Сухтелен, получив повеление его императорского
величества, отправился за послом из Зимнего дворца в Таврический со всем назначенным для посла кортежем, и оттуда началось шествие по установленному церемониалу.
Впереди ехал дивизион конной гвардии, засим унтер-шталмейстер двора его императорского величества верхом; 2 берейтора и 12 дворцовых заводных верховых лошадей в
богатом уборе; придворная карета предводителя; четыре дворцовые кареты, в коих сидели персидские чиновники; 6 дворцовых конюхов верхом; 4 скорохода, 2 камер-лакея и 24
лакея пешком; дворцовая карета цугом; в оной сидел на первом месте посол, а напротив его предводитель; подле кареты ехали два камер-пажа и 4 кавалергардских и
конногвардейских офицера верхом. Шествие заключалось дивизионом кавалергардов».
После некоторого отдохновения, во время которого подали кофе, десерт и щербет, Хозров-Мирза проследовал в Георгиевский зал и продекламировал составленную в канцелярии
Нессельроде речь. Ему отвечал Нессельроде — по-французски. Потом царь взял принца за руку и возвестил: «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие».
Как-то так случилось, что ни Хозров-Мирза, ни Нессельроде, ни Николай I не произнесли при этом имени Грибоедова. Персии была прощена невыплаченная часть контрибуции.
Спустя несколько дней Хозров-Мирза преподнес подарки: алмаз «Шах», 20 древних персидских рукописей, два кашмировых ковра и жемчужное ожерелье для императрицы, саблю
для наследника и несколько менее драгоценных предметов для великих княжен.
До середины октября столица развлекала Хозров-Мирзу. Ему показывали Эрмитаж и Академию художеств, Литейный завод и коллекции Горного корпуса, кадетский корпус и
военные маневры, Смольный институт и воспитательный дом. Присутствуя на подъеме одной из колонн Исаакиевского собора, принц положил в основание ее медаль, отчеканенную
в его честь при посещении Монетного двора. Наблюдал он и полет Робертсона на воздушном шаре. По вечерам Хозров-Мирза появлялся в театрах или на балах. Петербургские
дамы были в восторге от персидского посла: «он был среднего роста, строен, имел очаровательные глаза и необыкновенно приятную улыбку; держал себя с достоинством,
обладал живостью в разговоре и был замечательно приветлив в обхождении». Можно ли было представить, что люди, подобные ему, способны были разгромить русское посольство?
Другое дело — толпа, чернь... Да и напоминать в разговоре о резне в Тегеране было бы в высшей степени неучтиво.
15 августа в одной из петербургских газет было перепечатано сообщение из «Тифлисских ведомостей»:
«Тело покойного Российского полномочного министра в Персии, статского советника Грибоедова, привезенное из Тегерана со всеми почестями, приличными сану, в который он
был облечен, по выдержании всех карантинных сроков, 17-го июля перевезено из Тифлисского карантина в Сионский кафедральный собор, где оное поставлено было на нарочито
для сего изготовленный великолепный катафалк... По окончании обычных обрядов бренные останки Александра Сергеевича Грибоедова в сопровождении его высокопреосвященства
экзарха Грузии и всех присутствовавших отнесены в монастырь святого Давида, где преданы земле, согласно с волею, неоднократно объявленною покойником при жизни».
Иным виделся в эти дни Грибоедов узнику Динабургской крепости Кюхельбекеру.
...только раз единый
Передо мной полночный мрак
Воззвал возлюбленный призрак —
Не в страшный ль час твоей кончины?
Но не было глубоких ран,
Свидетелей борьбы кровавой,
На теле избранного славой
Певца...
В виденье оной вещей ночи
Твои светлее были очи,
Чем среди смехов и забав,
В чертогах суеты и шума,
Где свой покров нередко дума
Бросала на чело твое, —
Где ты прикрыть желал ее
Улыбкой, шуткой, разговором...
В памяти друзей Грибоедов не умирал.
|
|
«УМ И ДЕЛА ТВОИ
БЕССМЕРТНЫ В ПАМЯТИ РУССКОЙ...»
|
Жизнь продолжалась.
«Комедия «Горе от ума»!.. — писал в 1830 году «Московский телеграф». — Кто из грамотных россиян не знает ее наизусть, несмотря на то, что она до сих пор не напечатана
и на сцене не была поставлена вполне; и кто не сознается в том, что эта известность есть самое убедительное доказательство высокого достоинства сей пьесы и совершенно
уничтожает все шипения «Вестника Европы», который в дни оны, общими силами своих клевретов, острил жало на бессмертное творение Грибоедова? Литературные подьячие
никакими крючками не могут опровергнуть суда целой нации».
Комедия Грибоедова органически вошла в историю русской культуры не только в качестве признанного шедевра, подобного музейному сокровищу, обозначившему определенную
стадию в развитии русского художественного гения. Пьеса стала нескудеющим арсеналом публицистических образных средств, школой мастерства многих русских писателей,
произведением, активизирующим русскую художественную и общественную мысль. Время доказало справедливость пророческих слов А. Бестужева, сказанных еще в 1825 году:
«Будущее оценит достойно его комедию и поставит ее среди первых творений народных».
«Горе от ума» пришло на казенную сцену поистине с черного хода. 2 декабря 1829 года в Большом театре вдобавок к драме «Иоанн, герцог Финляндский» была дана
«интермедия-дивертисмент, составленная из декламации, пения, танцев и плясок» под названием «Сцена позади сцены». Это было изображение театральной репетиции, в ходе
которой Сосницкий, Борецкий, Н. Семенова и Монготье представили отрывок из комедии Грибоедова (7—10 явления первого действия).
Лед был сломан, и в течение последующих лет «Горе от ума» несколько раз появлялось на сцене петербургского театра в различных отрывках. Наконец 26 января 1831 года, в
бенефис Брянского, в Большом театре была поставлена комедия Грибоедова целиком с блестящим составом исполнителей: Чацкого играл В. Каратыгин, Фамусова — Рязанцев,
Софью — Н. Семенова. С тех пор было разрешено ставить «Горе от ума» в Петербурге и в Москве, для постановок же пьесы в провинции каждый раз требовалось разрешение
генерал-губернатора.
Шло «Горе от ума» в театрах, конечно, с пропусками и цензурными поправками. «Был я в театре на представлении комедии Грибоедова «Горе от ума», — записал 16 февраля
1831 года в дневнике А. В. Никитенко. — Некто остро и справедливо заметил, что в этой комедии осталось одно только горе: столь искажена она роковым ножом
бенкендорфовской литературной управы».
В том же 1831 году рукопись комедии была представлена в цензуру и получила благожелательный отзыв цензора, однако на этот раз издание не было разрешено. Только спустя
два года в Москве вышло первое издание комедии после высочайшего разрешения «печатать слово от слова, как играется, можно; для чего взять манускрипт из здешнего
театра». В том же виде пьеса была опубликована вторым изданием в 1839 году в Петербурге, а потом вплоть до 1854 года комедия не печаталась в России, хотя, конечно,
была известна читателям по многочисленным спискам. До нас дошли также два бесцензурных издания, изготовленные в полковых типографиях.
Только после отмены крепостного права стали возможны хлопоты о пропуске комедии в печать без цензурных искажений. Петербургский издатель Н. Л. Тиблен, тесно связанный
с руководителями «Земли и воли», в октябре 1861 года обратился с прошением на имя министра народного просвещения. В частности, он писал: «Имея в виду, что выпущенные
цензурою из комедии места делаются с каждым годом более и более известны, что почти вся публика знает их наизусть.., я позволяю обратиться снова с просьбою о пропуске
означенной комедии в целом ее виде». Цензурный комитет, на основании этого прошения, составил особое «Мнение», в котором отмечалось, что «исключение некоторых
отдельных мест, искажая только текст автора, не может иметь результатом своим ослабление того влияния, которое производится целою комедией вообще». В то же время в
«Мнении» значилось: «Места, подвергшиеся до сего времени исключению, Цензурный комитет полагал бы возможным восстановить в печати.., не дозволяя их, однако, к
сценическому представлению, так как чтение комедии доступно только для лиц, по большей части уже несколько развитых и одаренных правильным тактом понимания, тогда как
представление комедии на сцене доступно всем без исключения». Иными словами, комитет вынужден был считаться, что грамотной России текст «Горя от ума» был хорошо
известен: число списков комедии к этому времени достигло нескольких тысяч... Тиблен наконец выпустил полное издание комедии тиражом 5 тысяч экземпляров по неслыханно
дешевой цене 10 копеек за экземпляр.
В 1913 году во втором томе Академического полного собрания сочинений Грибоедова, вышедшего под редакцией Н. К. Пиксанова, текст комедии был впервые напечатан по
авторизованным спискам «Горя от ума» и тем самым в полном соответствии с авторской волей, которая искажалась в предыдущих изданиях, так как за основу их брались
случайные списки комедии, содержащие многие искажения, внесенные копиистами.
Постоянно «Горе от ума» ставилось и на столичной сцене. В конце XIX века каждый новый сезон в Александринском театре открывался традиционно комедией Грибоедова.
Замечательным качеством комедии Грибоедова оказалось то, что глубина ее содержания становилась все ощутимее с ходом времени. Прошел всего год со времени первого
знакомства читателей с пьесой, как смысл ее неизмеримо укрупнился: комедия осветилась трагическим отблеском декабристского восстания, за хлесткой злободневностью ее
фраз стало различимо принципиальное значение конфликта. В столкновении пылкого правдолюбца Чацкого с фамусовским миром обнажилась пропасть, отделившая революционно
настроенную дворянскую интеллигенцию от основной массы крепостнического дворянства. «Горе от ума» стало художественным документом декабризма.
Вместе со стихотворным романом Пушкина «Евгений Онегин» комедия Грибоедова положила, по словам В. Г. Белинского, «прочное основание новой русской поэзии, новой русской
литературе... она, как произведение сильного таланта, глубокого и самостоятельного ума, была первою русскою комедиею, в которой нет ничего подражательного, нет
ложных мотивов и неестественных красок, но в которой и целое, и подробности, и сюжет, и характеры, и страсти, и действия, и мнения, и язык — все насквозь проникнуто
глубокою истиною русской действительности».
Откликаясь на 100-летие со дня гибели драматурга, А. В. Луначарский скажет: «Давайте говорить, что Грибоедов жив, и мы должны сделать его еще лучше, еще более живым...
В ознаменование 100-летия со дня рождения А. С. Грибоедова по инициативе прогрессивной общественности в доме № 177 по Екатерингофскому проспекту (ныне пр.
Римского-Корсакова) была открыта городская бесплатная читальня имени великого русского драматурга. В год основания книжный фонд читальни насчитывал 1140 томов — на 4
тысячи читателей. В настоящее время это библиотека имени А. С. Грибоедова (Садовая ул., 33) с полуторастатысячным книжным фондом и семнадцатью тысячами читателей.
В первые годы Советской власти имя Грибоедова дано бывшему Екатерининскому каналу: здесь он некогда поселился, впервые приехав в наш город; здесь же располагались
Театральная школа, где была предпринята первая попытка поставить «Горе от ума» на сцене, и бывший дом Голидея, где жили многие выдающиеся артисты, друзья Грибоедова.
В 1945 году, когда город отмечал 150-летие со дня рождения писателя, на здании, в котором находилась последняя петербургская квартира Грибоедова (ул. Герцена, 14),
установлена мемориальная доска. Тогда же школе № 203 Дзержинского района присвоено имя автора «Горя от ума»; в настоящее время силами учеников здесь создан его музей.
23 ноября 1959 года на Загородном проспекте против строившегося тогда здания Театра юных зрителей состоялось торжественное открытие памятника А. С. Грибоедову
(скульптор — народный художник СССР В. В. Лишев, архитектор — В. И. Яковлев).
На митинге писательница В. К. Кетлинская в своем выступлении сказала:
...Когда мы говорим — Ленинград, когда люди по всей стране говорят — Ленинград, когда за рубежом друзья и недруги говорят — Ленинград, в это название входит все, что
составляет добрую славу города, прошлое, настоящее и будущее...
Прежде чем раскачается народное море, прежде чем массы придут в движение, чтобы изменить свою жизнь, — всегда звучали голоса его лучших сынов, подобные набату — голос
Грибоедова был набатом, прозвучавшим на пороге декабристского движения.
Сила прозрения и отрицания всего уклада тогдашней жизни подняла Грибоедова высоко над уровнем своего времени и сделала его предтечей революции — а острота и глубина
таланта придала его слову немеркнущую ценность.
Память о писателе, конечно, заключена не в памятниках, память о писателе — это жизнь его творений, чудесная живучесть образа и слова, всегда свежая и звучащая для
новых поколений...
Но есть и еще одна очень важная форма признания — когда облик человека, так много сделавшего для народа и выражающего дух народа, вливается в город, дополняя и
обогащая его.
Это не «бронзы многопудье».
Это — овеществленная, запечатленная в камне и металле память народа, честь и слава народа, поднимающего над собой любимые имена, имена тех,
без кого история и культура народа были бы не полны...[3]
Бронзовый Грибоедов с высокого постамента смотрит на открывающуюся перед его глазами перспективу. Некогда по этой улице его друг штабс-капитан Бестужев, поэт и
декабрист, вел на Сенатскую площадь Московский полк... Глаза драматурга устремлены вдаль, туда, где блестит на солнце знакомый ему Адмиралтейский шпиц. А вокруг
новыми, незнакомыми звуками шумит Пионерская площадь, родной Грибоедову город — Ленинград.
|
|
|
ПЕТЕРБУРГСКИЕ АДРЕСА
А. С. ГРИБОЕДОВА |
Годы |
Исторический адрес |
Современный адрес |
Современное состояние дома |
1815—1816? |
Офицерская ул., дом Лефебра |
Ул. Декабристов |
Не сохранился |
Ноябрь 1816 — август 1818 |
Екатерининский канал, дом Валька |
канал Грибоедова, 104/25 |
Перестроен |
Июнь — июль 1824 |
Мойка, дом Тиран (трактир Демута) |
наб. р. Мойки, 40 |
Перестроен |
Июль — август 1824 |
Стрельна (дача А. Одоевского) |
Местонахождение неизвестно |
Местонахождение неизвестно |
Август — ноябрь 1824 |
Торговая ул. дом Погодина |
ул. Союза Печатников, 5 |
Надстроен |
Ноябрь 1824 — январь 1825 |
Благовещенская наб., дом Усова |
наб. Лейтенанта Шмидта, 13 |
Перестроен |
Февраль — июль 1825 |
Исаакиевская пл., дом Булатова |
Исаакиевская пл., 7 |
Надстроен |
Июнь 1826 |
Мойка, дом Эгермана (Военно-счетная экспедиция) |
наб. р. Мойки, 82 |
Перестроен |
Июнь — июль 1826 |
Сампсониевский пр., дом Калугиной |
|
Не сохранился |
Март — май 1828 |
Мойка, дом Тиран (трактир Демута) |
наб. Мойки, 40 |
Перестроен |
Май — июнь 1828 |
Большая Морская ул., дом Косиковского |
|
Сохранился |
|
|
|
1. Источник: С. А. Фомичев. Грибоедов в Петербурге. – Л.: Лениздат, 1982, – 207 с.
– (Выдающиеся деятели науки и культуры в Петербурге – Петрограде – Ленинграде).
Все важнейшие события в жизни А. С. Грибоедова, одного из крупнейших русских драматургов XIX века, поэта и государственного деятеля, связаны с Петербургом. О
творчестве Грибоедова тех лет, о его друзьях, взаимоотношениях с декабристами, с литераторами различных направлений, о памятных местах, связанных с жизнью Грибоедова,
рассказывает автор книги С. А. Фомичев – кандидат филологических наук, научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР.
( вернуться)
2. Цитируются следующие документы, в которых содержатся отклики на смерть Грибоедова:
письмо А. Голенищева-Кутузова Н. А. Муханову от 18 марта 1829 года (Отдел письменных источников Государственного исторического музея);
письмо В. Каратыгина Катенину (Библиографические записки, 1861, т. 3, № 18, с. 600);
письмо Вяземского И. И. Дмитриеву; письмо Дмитриева Вяземскому (оба – по кн.: Грибоедов в воспоминаниях современников, с. 362);
письмо Аладьина Н. М. Языкову (Центральный государственный архив литературы и искусства);
дневник Н. Н. Муравьева (по кн.: Грибоедов в воспоминаниях современников, с. 69–70). ( вернуться)
3. Текст выступления В. К. Кетлинской впервые публикуется с любезного разрешения П. С. Краснова,
которому писательница передала текст речи для его Грибоедовского собрания. ( вернуться)
4. пр. К. Маркса – мае 1918 года в честь столетия Карла Маркса Сампсониевский проспект
переименовывается в его честь (по другим данным это произошло в 1925 году), и носит имя немецкого философа и экономиста до 4 октября 1991 года, когда на волне
возвращения к старым названием на карте города вновь появляется Большой Сампсониевский проспект. ( вернуться)
5. ул. Герцена – улица Герцена (с 1918); участок за Исаакиевской площадью именовался Малой
Морской улицей (со 2-й половины XVIII века), участок от Арки Главного штаба до Невского проспекта – Луговой (Малой) Миллионной. В 1993 году улице было возвращено
название «Большая Морская», которое она носила до 1902 года. ( вернуться)
|
| |
|
| |
|
| |
|
| |
|
|
|
