Адамович Г. В.
на сайте
"К уроку литературы"

Единство (1967)[1]

***
По широким мостам... Но ведь мы все равно не успеем,[2]
Этот ветер мешает, ведь мы заблудились в пути,
По безлюдным мостам, по широким и черным аллеям
Добежать хоть к рассвету, и остановить, и спасти.

Просыпаясь дымит и вздыхает тревожно столица.
Окна призрачно светятся. Стынет дыханье в груди.
Отчего мне так страшно? Иль может быть все это снится,
Ничего нет в прошедшем и нет ничего впереди?

Море близко. Светает. Шаги уже меряют где-то.
Будто скошены ноги, я больше бежать не могу.
О, еще б хоть минуту! Но щелкнул курок пистолета.
Не могу... все потеряно... Темная кровь на снегу.

Тишина, тишина. Поднимается солнце. Ни слова.
Тридцать градусов холода. Тускло сияет гранит.
И под черным вуалем у гроба стоит Гончарова,
Улыбается жалко и вдаль равнодушно глядит.
1921 г. (с. 83)


***
Ну, вот и кончено теперь. Конец.[3]
Как в мелодраме, грубо и уныло.
А ведь из человеческих сердец
Таких, мне кажется, немного было.

Но что ему мерещилось? О чем
Он вспоминал, поверяя сну пустому?
Как на большой дороге, под дождем,
Под леденящим ветром, к дому, к дому.

Ну, вот и дома. Узнаешь? Конец.
Все ясно. Остановка, окончанье.
А ведь из человеческих сердец...
И это обманувшее сиянье!
(с. 93)


***
Когда мы в Россию вернемся... о Гамлет восточный, когда? –[4]
Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода,
Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком,
Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредем...

Больница. Когда мы в Россию... колышется счастье в бреду,
Как будто "Коль славен"[5] играют в каком-то приморском саду,
Как будто сквозь белые стены, в морозной предутренней мгле
Колышутся тонкие свечи в морозном и спящем Кремле.

Когда мы... довольно, довольно. Он болен, измучен и наг,
Над нами трехцветным позором полощется нищенский флаг,

И слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернемся... но снегом ее замело.

Пора собираться. Светает. Пора бы и трогаться в путь.
Две медных монеты на веки. Скрещенные руки на грудь.

1921 г. (с. 94)


***
Наперекор бессмысленным законам,[6]
Наперекор неправедной судьбе
Передаю навек я всем влюбленным
Мое воспоминанье о тебе.

Оно, как ветер, прошумит над ними,
Оно протянет между ними нить,
И никому не ведомое имя
Воскреснет в нем и будет вечно жить.

О, ангел мой, холодную заботу,
Сочувствие без страсти и огня
Как бы по ростовщическому счету
Бессмертием оплачиваю я.
(с. 100)


***
Один сказал: «Нам этой жизни мало».[7]
Другой сказал: «Недостижима цель».
А женщина привычно и устало,
Не слушая, качала колыбель.

И стертые веревки так скрипели,
Так умолкали, – каждый раз нежней!
Как будто ангелы ей с неба пели
И о любви беседовали с ней.
(с.106)


***
Есть, несомненно, странные слова,[8]
Не измышленья это и не бредни.
Мне делается холодно, едва
Услышу слово я "Последний".

Последний час. Какой огромный сад!
Последний вечер. О, какое пламя!
Как тополя зловеще шелестят
Прозрачно-черными ветвями...
(с. 117)

***
         День был ранний и молочно-парный.
                                             Ин. Анненский

Так тихо поезд подошел,[10]
Пыхтя, к облезлому вокзалу,
Так грустно сердце вспоминало
Весь этот лес и частокол.

Все то же. Дождик поутру,
Поломанные георгины,
Лохмотья мокрой парусины
Все бьются, бьются на ветру,

А на цепи собака воет,
И выбегает на шоссе...
Здесь, правда, позабыли все,
Что было небо голубое.

Лишь помнит разоренный дом,
Как смерть по комнатам ходила,
Как черный поп взмахнул кадилом
Над полинявшим серебром.

И сосны помнят. И скрипят,
Совсем, как и тогда скрипели, –
Ведь к ночи ранние метели
Уж снегом заметали сад.
(с. 130)


Анне Ахматовой
Так беспощаден вечный договор![11]
И птицы, и леса остались дики,
И облака, – весь незапевший хор
О гибели, о славе Эвридики.

Так дни любви обещанной прошли!
Проходят дни и темного забвенья.
Уже вакханок слышится вдали
Тяжелое и радостное пенье.

И верности пред смертью не тая,
Покинутый, и раненый, и пленный,
Я вижу Елисейские поля,
Смущенные душою неблаженной.
(с. 131)

***
Сухую позолоту клена
Октябрь по улицам несет,
Уж вечерами на балконах
Над картами не слышен счет,

Но граммофон поет! И трубы
Завинчены, и круг скрипит,
У попадьи ли ноют зубы
Иль околоточный грустит.

Вертись, вертись! Очарованьям
И призракам пощады нет.
И верен божеским сказаньям
Аяксов клоунский дуэт.

Но люди странны, – им не больно
Былые муки вспоминать
И хриплой музыки довольно,
Чтоб задыхаться и рыдать.

Был век... Иль, правда, вы забыли,
Как, услыхав ночной гудок,
Троянские суда отплыли
С добычей дивной на восток,

Как, покидая дом и стены,
И голубой архипелаг,
На корабле кляла Елена
Тяжелой верности очаг.
(с. 136)


***
Опять, опять лишь реки дождевые[12]
Польются по широкому стеклу,
Я под дождем бредущую Россию
Все тише и тревожнее люблю.

Как мало нас, что пятна эти знают,
Чахоточные на твоей щеке,
Что гордым посохом не называют
Костыль в уже слабеющей руке.
(с. 141)

Когда Россия, улыбаясь,[13]
Безумный вызов приняла,
И победить мольба глухая
Как буйный ураган прошла,

Когда цветут огнем и кровью
Поля измученной страны,
И жалобы на долю вдовью,
Подавленные, не слышны –

Я говорю: мы все больны
Блаженно и неизлечимо,
И ныне, блудные сыны,
В изменах каемся любимой...

И можно жить, и можно петь,
И Бога тщетно звать в пустыне,
Но дивно, дивно умереть
Под небом радостным и синим.
<1915?>(с. 235)

***
Hам суждено бездомничать и лгать,[14]
Искать дурных знакомств, играть нечисто,
Нам слаще райской музыки внимать –
Два пальца в рот! – разбойничьему свисту.

Да, мы бродяги или шулера,
Враги законам, принципам, основам.
Так жили мы и так умрем. Пора!
Никто ведь и не вспомнит добрым словом.

И все-таки, не знаю почему,
Но твердо верю, — о, не сомневаюсь! –
Что вечное блаженство я приму
И ни в каких ошибках не раскаюсь.
(с. 246)


Памяти М. Ц.[15]
Поговорить бы хоть теперь, Марина!
При жизни не пришлось. Теперь вас нет.
Но слышится мне голос лебединый,
Как вестник торжества и вестник бед.

При жизни не пришлось. Не я виною.
Литература – приглашенье в ад,
Куда я радостно входил, не скрою,
Откуда никому – путей назад.

Не я виной. Как много в мире боли.
Но ведь и вас я не виню ни в чем.
Все – по случайности, все – поневоле.
Как чудно жить. Как плохо мы живем.
1971 г. (с. 263)

     *Источник: Адамович Г.В. Стихи, проза, переводы. – СПб.: Алетейя, 1999. (В основе тома – составленная самим Адамовичем итоговая книга стихотворений «Единство» (1967), в дополнениях – стихотворения ранних сборников «Облака» (1916), «Чистилище» (1922), «На Западе» (1939), попытки прозы, а также переводы (за исключением произведений большого объема)

1. ЕДИНСТВО (1967) – Сборник «Единство. Стихи разных лет» (Нью-Йорк: Русская книга, 1967) Адамович рассматривал как свое поэтическое завещание. Книга включала тщательно отобранные автором 45 лучших стихотворений, написанных на протяжении полувека (из них 28 входили в сборник «На Западе», в том числе 4 стихотворения, публиковавшихся прежде и в «Чистилище»). Почти все стихи были впервые опубликованы в эмигрантской периодике – в «Звене», «Современных записках», «Числах», «Опытах», «Новом журнале» и др. (вернуться)

2. «По широким мостам... Но ведь мы все равно не успеем...» (1921) – обстоятельный разбор блоковских реминисценций в этом стихотворении см. в статье: Фетисенко О. Л. А. Блок и Г. Адамович (о возможном прочтении одного стихотворения Г. Адамовича) // Российский литературоведческий журнал. 1997. № 9. С. 78-89. (вернуться)

3. «Ну, вот и кончено теперь. Конец...» – напечатано: Числа. 1930. № 1. С. 13. (вернуться)

4. «Когда мы в Россию вернемся... о, Гамлет восточный, когда?..» – напечатано: Круг. 1936. № 1. С. 111.
...Гамлет восточный... – Вертинский, приводя отрывок из стихотворения в своих воспоминаниях, без всяких на то оснований заявил об Адамовиче, что «Гамлетом он называл Сталина» (Вертинский А. Дорогой длинною. М., 1990. С. 206). (вернуться)

5. «Коль славен...» – первые слова масонского гимна M. М. Хераскова (1733–1807), положенного на музыку Д. С. Бортнянским (1751–1825). (вернуться)

6. «Наперекор бессмысленным законам...» – напечатано: Цех поэтов. Альманах. № 4. Берлин, 1923. (вернуться)

7. «Один сказал: "Нам этой жизни мало"...» – напечатано: Звено. 1924. 9 июня. № 71. С. 2.
Незадолго до смерти, 14 февраля 1972 года Адамович писал Ю. Иваску: «"Один сказал..." написано в Париже, но давно. Почему этому стишку повезло среди других моих, для меня загадка. Кстати, я люблю у себя "Светало. Сиделка вздохнула..."» (Иваск Ю. Собеседник: Памяти Георгия Викторовича Адамовича // НЖ. 1972. № 106. С. 287). (вернуться)

8. «Есть, несомненно, странные слова...» – напечатано: Звено. 1923. 17 сентября. № 33. С. 2. (вернуться)

9. «ОБЛАКА» (1916 ) – первый сборник стихов Адамовича «Облака» был подготовлен в самом конце 1915 г. и вышел в свет под маркой издательства «Альциона», помеченный 1916 г. Сорокастраничный сборник насчитывал 25 стихотворений. (вернуться)

10. «Так тихо поезд подошел...» – отмечая склонность Адамовича к перепевам Ахматовой и Анненского, Гумилев писал в рецензии на «Облака»: «Для одного стихотворения пришлось даже взять эпиграф из "Баллады" Иннокентия Анненского, настолько они совпадают по образам» (Гумилев Н. Письмо о русской поэзии / / Аполлон. 1916. № 1. С. 27). Это же отмечал в своей рецензии и В. Жирмунский, также приводя стихотворение почти целиком и добавляя от себя: «Здесь непосредственное повествование о душевном настроении заключено только в словах: "Так грустно сердце вспоминало...", остальное — тонко и точно переданные восприятия внешнего мира» (Биржевые ведомости (утренний выпуск). 1916. 14 (27) октября. № 15861. С. 5). (вернуться)

11. «Так беспощаден вечный договор...» – напечатано: Новый журнал для всех. 1915. № 8. С. 4 (с посвящением Анне Ахматовой). (вернуться)

12. «Опять, опять лишь реки дождевые...» – Иннокентий Оксенов, в целом считавший «творчество Г. Адамовича вполне приемлемым», по поводу этого стихотворения патетически воскликнул в своей рецензии на «Облака»: «Но есть у него стихотворение, за которое да будет поэту стыдно» (Новый журнал для всех. № 2-3. С. 74). (вернуться)

13. «Когда Россия, улыбаясь...» – публикуется впервые. РГАЛИ. Ф. 341. On. 1. Ед. хр. 298. (вернуться)

14. «Нам суждено бездомничать и лгать...» – напечатано: Новый корабль. 1928. N° 4. С. 3. (вернуться)

15. Памяти М.Ц. – Памяти Марины Цветаевой. Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) – русская поэтесса, прозаик, переводчик. (вернуться)