|
Николай Степанович Гумилев
(1886 – 1921) |
|
Из третьего издания сборника (1918 г.), в который вошло 45 стихотворений |
| |
Сонет[2]
Как конквиста́дор в панцире железном,
Я вышел в путь и весело иду,
То отдыхая в радостном саду,
То наклоняясь к пропастям и безднам.
Порою в небе смутном и беззвездном
Растет туман… но я смеюсь и жду,
И верю, как всегда, в мою звезду,
Я, конквистадор в панцире железном.
И если в этом мире не дано
Нам расковать последнее звено,
Пусть смерть приходит, я зову любую!
Я с нею буду биться до конца
И, может быть, рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую.
(1905)
Баллада [3]
Пять коней подарил мне мой друг Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер
И увидел небес молодое лицо.
Кони фыркали, били копытом, маня
Понестись на широком пространстве земном,
И я верил, что солнце зажглось для меня,
Просияв, как рубин на кольце золотом.
Много звездных ночей, много огненных дней
Я скитался, не зная скитанью конца,
Я смеялся порывам могучих коней
И игре моего золотого кольца.
Там, на высях сознанья – безумье и снег,
Но коней я ударил свистящим бичом,
Я на выси сознанья направил их бег
И увидел там деву с печальным лицом.
В тихом голосе слышались звоны струны,
В странном взоре сливался с ответом вопрос,
И я отдал кольцо этой деве луны
За неверный оттенок разбросанных кос.
И, смеясь надо мной, презирая меня,
Люцифер распахнул мне ворота во тьму,
Люцифер подарил мне шестого коня –
И Отчаянье было названье ему.
Оссиан[4]
По небу бродили свинцовые, тяжкие тучи,
Меж них багровела луна, как смертельная рана.
Зеленого Эрина воин, Кухулин могучий
Упал под мечем короля океана, Сварана.
Зловеще рыдали сивиллы седой заклинанья,
Вспенённое море вставало и вновь опадало,
И встретил Сваран исступленный, в грозе ликованья,
Героя героев, владыку пустыни, Фингала.
Схватились и ходят, скользя на росистых утесах,
Друг другу ломая медвежьи упругие спины,
И слушают вести от ветров протяжноголосых
О битве великой в великом испуге равнины.
Когда я устану от ласковых слов и объятий,
Когда я устану от мыслей и дел повседневных,
Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий,
Я вижу на холме героев суровых и гневных.
Крыса[5]
Вздрагивает огонек лампадки,
В полутемной детской тихо, жутко,
В кружевной и розовой кроватке
Притаилась робкая малютка.
Что там? Будто кашель домового?
Там живет он, маленький и лысый…
Горе! Из-за шкафа платяного
Медленно выходит злая крыса.
В красноватом отблеске лампадки,
Поводя колючими усами,
Смотрит, есть ли девочка в кроватке,
Девочка с огромными глазами.
– Мама, мама! – Но у мамы гости,
В кухне хохот няни Василисы,
И горят от радости и злости,
Словно уголечки, глазки крысы.
Страшно ждать, но встать еще страшнее.
Где он, где он, ангел светлокрылый?
– Милый ангел, приходи скорее,
Защити от крысы и помилуй!
(1903 – 1907)
Рассвет[6]
Змей взглянул, и огненные звенья
Потянулись, медленно бледнея,
Но горели яркие каменья
На груди властительного Змея.
Как он дивно светел, дивно страшен!
Но Павлин и строг и непонятен,
Золотистый хвост его украшен
Тысячею многоцветных пятен.
Молчаливо ждали у преддверья,
Только ангел шевельнул крылами,
И посыпались из рая перья
Легкими, сквозными облаками.
Сколько их насыпалось, белея,
Словно снег над неокрепшей нивой!
И погасли изумруды Змея
И Павлина веерное диво.
Что нам в бледном утреннем обмане?
И Павлин, и Змей – чужие людям.
Вот они растаяли в тумане,
И мы больше видеть их не будем.
Мы дрожим, как маленькие дети,
Нас пугают времени налеты,
Мы пойдем молиться на рассвете
В ласковые мраморные гроты.
(1903 – 1907)
Смерть[7]
Нежной, бледной, в пепельной одежде
Ты явилась с ласкою очей.
Не такой тебя встречал я прежде
В трубном вое, в лязганьи мечей.
Ты казалась золотисто-пьяной,
Обнажив сверкающую грудь.
Ты среди кровавого тумана
К небесам прорезывала путь.
Как у вечно-жаждущей Астреи,[8]
Взоры были дивно глубоки,
И неслась по жилам кровь быстрее,
И крепчали мускулы руки.
Но тебя, хоть ты теперь иная,
Я мечтою прежней узнаю.
Ты меня манила песней рая,
И с тобой мы встретимся в раю.
В небесах[9]
Ярче золота вспыхнули дни,
И бежала Медведица-ночь.
Догони ее, князь, догони,
Зааркань и к седлу приторочь!
Зааркань и к седлу приторочь,
А потом в голубом терему
Укажи на Медведицу-ночь
Богатырскому Псу своему.
Мертвой хваткой вцепляется Пес,
Он отважен, силен и хитер,
Он звериную злобу донес
К медведям с незапамятных пор.
Никуда ей тогда не спастись,
И издохнет она наконец,
Чтобы в небе спокойно паслись
Козерог, и Овен, и Телец.
Думы[10]
Зачем они ко мне собрались, думы,
Как воры ночью в тихий мрак предместий?
Как коршуны, зловещи и угрюмы,
Зачем жестокой требовали мести?
Ушла надежда, и мечты бежали,
Глаза мои открылись от волненья,
И я читал на призрачной скрижали
Свои слова, дела и помышленья.
За то, что я спокойными очами
Смотрел на уплывающих к победам,
За то, что я горячими губами
Касался губ, которым грех неведом,
За то, что эти руки, эти пальцы
Не знали плуга, были слишком тонки,
За то, что песни, вечные скитальцы,
Томили только, горестны и звонки,
За все теперь настало время мести.
Обманный, нежный храм слепцы разрушат,
И думы, воры в тишине предместий,
Как нищего во тьме, меня задушат.
Крест[11]
Так долго лгала мне за картою карта,
Что я уж не мог опьяниться вином.
Холодные звезды тревожного марта
Бледнели одна за другой за окном.
В холодном безумьи, в тревожном азарте
Я чувствовал, будто игра эта – сон.
«Весь банк – закричал – покрываю я в карте!»
И карта убита, и я побежден.
Я вышел на воздух. Рассветные тени
Бродили так нежно по нежным снегам.
Не помню я сам, как я пал на колени,
Мой крест золотой прижимая к губам.
– Стать вольным и чистым, как звездное небо,
Твой посох принять, о, Сестра Нищета,
Бродить по дорогам, выпрашивать хлеба,
Людей заклиная святыней креста! –
Мгновенье… и в зале веселой и шумной
Все стихли и встали испуганно с мест,
Когда я вошел, воспаленный, безумный,
И молча на карту поставил мой крест.
(26 июня 1906 года)
Маскарад[12]
В глухих коридорах и в залах пустынных
Сегодня собрались веселые маски,
Сегодня в увитых цветами гостиных
Прошли ураганом безумные пляски.
Бродили с драконами под руку луны,
Китайские вазы метались меж ними,
Был факел горящий и лютня, где струны
Твердили одно непонятное имя.
Мазурки стремительный зов раздавался,
И я танцевал с куртизанкой Содома,
О чем-то грустил я, чему-то смеялся,
И что-то казалось мне странно-знакомо.
Молил я подругу: «Сними эту маску,
Ужели во мне не узнала ты брата?
Ты так мне напомнила древнюю сказку,
Которую раз я услышал когда-то.
Для всех ты останешься вечно-чужою
И лишь для меня бесконечно-знакома,
И верь, от людей и от масок я скрою,
Что знаю тебя я, царица Содома».
Под маской мне слышался смех ее юный,
Но взоры ее не встречались с моими,
Бродили с драконами под руку луны,
Китайские вазы метались меж ними.
Как вдруг под окном, где угрозой пустою
Темнело лицо проплывающей ночи,
Она от меня ускользнула змеею,
И сдернула маску, и глянула в очи.
Я вспомнил, я вспомнил – такие же песни,
Такую же дикую дрожь сладострастья
И ласковый, вкрадчивый шепот: «Воскресни,
Воскресни для жизни, для боли и счастья!»
Я многое понял в тот миг сокровенный,
Но страшную клятву мою не нарушу.
Царица, царица, ты видишь, я пленный,
Возьми мое тело, возьми мою душу!
После победы[13]
Солнце катится, кудри мои золотя,
Я срываю цветы, с ветерком говорю.
Почему же не счастлив я, словно дитя,
Почему не спокоен, подобно царю?
На испытанном луке дрожит тетива,
И всё шепчет и шепчет сверкающий меч.
Он, безумный, ещё не забыл острова,
Голубые моря нескончаемых сеч.
Для кого же теперь вы готовите смерть,
Сильный меч и далёко-стреляющий лук?
Иль не знаете вы: завоёвана твердь,
К нам склонилась земля, как союзник и друг;
Все моря целовали мои корабли,
Мы почтили сраженьями все берега.
Неужели за гранью широкой земли
И за гранью небес вы узнали врага?
(1906)
Выбор[14]
Созидающий башню сорвётся,
Будет страшен стремительный лёт,
И на дне мирового колодца
Он безумье своё проклянёт.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, Всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.
Не спасёшься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи: несравненное право –
Самому выбирать свою смерть.
(апрель 1908)
Умный дьявол[15]
Мой старый друг, мой верный Дьявол,
Пропел мне песенку одну:
– Всю ночь моряк в пучине плавал,
А на заре пошёл ко дну.
Кругом вставали волны-стены,
Спадали, вспенивались вновь,
Пред ним неслась, белее пены,
Его великая любовь.
Он слышал зов, когда он плавал:
«О, верь мне, я не обману»…
Но помни, – молвил умный Дьявол, –
Он на заре пошёл ко дну. –
(1906)
Корабль[16]
– Что ты видишь во взоре моём,
В этом бледно-мерцающем взоре? –
Я в нём вижу глубокое море
С потонувшим большим кораблём.
Тот корабль… величавей, смелее
Не видали над бездной морской.
Колыхались высокие реи,
Трепетала вода за кормой.
И летучие странные рыбы
Покидали подводный предел
И бросали на воздух изгибы
Изумрудно-блистающих тел.
Ты стояла на дальнем утёсе,
Ты смотрела, звала и ждала,
Ты в последнем весёлом матросе
Огневое стремленье зажгла.
И никто никогда не узнает
О безумной, предсмертной борьбе
И о том, где теперь отдыхает
Тот корабль, что стремился к тебе.
И зачем эти тонкие руки
Жемчугами прорезали тьму,
Точно ласточки с песней разлуки,
Точно сны, улетая к нему.
Только тот, кто с тобою, царица,
Только тот вспоминает о нём,
И его голубая гробница
В затуманенном взоре твоём.
(1907)
Ягуар[17]
Странный сон увидел я сегодня:
Снилось мне, что я сверкал на небе,
Но что жизнь, чудовищная сводня,
Выкинула мне недобрый жребий.
Превращён внезапно в ягуара,
Я сгорал от бешеных желаний,
В сердце – пламя грозного пожара,
В мускулах – безумье содроганий.
И к людскому крался я жилищу
По пустому сумрачному полю
Добывать полуночную пищу,
Богом мне назначенную долю.
Но нежданно в тёмном перелеске
Я увидел нежный образ девы
И запомнил яркие подвески,
Поступь лани, взоры королевы.
«Призрак Счастья, Белая Невеста»…
Думал я, дрожащий и смущённый,
А она промолвила: «Ни с места!»
И смотрела тихо и влюблённо.
Я молчал, её покорный кличу,
Я лежал, её окован знаком,
И достался, как шакал, в добычу
Набежавшим яростным собакам.
А она прошла за перелеском
Тихими и лёгкими шагами,
Лунный луч кружился по подвескам,
Звёзды говорили с жемчугами.
(август 1907)
Орел Синдбада[18]
Следом за Синдбадом-Мореходом
В чуждых странах я сбирал червонцы
И блуждал по незнакомым водам,
Где, дробясь, пылали блики солнца.
Сколько раз я думал о Синдбаде
И в душе лелеял мысли те же…
Было сладко грезить о Багдаде,
Проходя у чуждых побережий.
Но орёл, чьи перья – красный пламень,
Что носил богатого Синдбада,
Поднял и швырнул меня на камень,
Где морская веяла прохлада.
Пусть халат мой залит свежей кровью, –
В сердце гибель загорелась снами.
Я – как мальчик, схваченный любовью
К девушке, окутанной шелками.
Тишина над дальним кругозором,
В мыслях праздник светлого бессилья,
И орёл, моим смущённый взором,
Отлетая, распускает крылья.
(1907)
Жираф[19]
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
(1907)
Носорог[20]
Видишь, мчатся обезьяны
С диким криком на лианы,
Что свисают низко, низко,
Слышишь шорох многих ног?
Это значит – близко, близко
От твоей лесной поляны
Разъярённый носорог.
Видишь общее смятенье,
Слышишь топот? Нет сомненья,
Если даже буйвол сонный
Отступает глубже в грязь.
Но, в нездешнее влюблённый,
Не ищи себе спасенья,
Убегая и таясь.
Подними высоко руки
С песней счастья и разлуки,
Взоры в розовых туманах
Мысль далёко уведут,
И из стран обетованных
Нам незримые фелуки
За тобою приплывут.
(декабрь 1907)
Императору[21]
Призрак какой-то неведомой силы,
Ты ль, указавший законы судьбе,
Ты ль, император, во мраке могилы
Хочешь, чтоб я говорил о тебе?
Горе мне! Я не трибун, не сенатор,
Я только бедный бродячий певец,
И для чего, для чего, император,
Ты на меня возлагаешь венец?
Заперты мне все богатые двери,
И мои бедные сказки-стихи
Слушают только бездомные звери
Да на высоких горах пастухи.
Старый хитон мой изодран и чёрен,
Очи не зорки, и голос мой слаб,
Но ты сказал, и я буду покорен,
О император, я верный твой раб.
(октябрь 1906)
Неоромантическая сказка[22]
Над высокою горою
Поднимались башни замка,
Окружённого рекою,
Как причудливою рамкой.
Жили в нём согласной парой
Принц, на днях ещё из детской,
С ним всезнающий, и старый,
И напыщенный дворецкий.
В зале Гордых Восклицаний
Много копий и арканов,
Чтоб охотиться на ланей
И рыкающих кабанов.
Вид принявши молодецкий,
Принц несётся на охоту,
Но за ним бежит дворецкий
И кричит, прогнав дремоту:
«За пределами Веледа
Есть заклятые дороги,
Там я видел людоеда
На огромном носороге.
Кровожадный, ликом тёмный,
Он бросает злые взоры,
Носорог его огромный
Потрясает рёвом горы».
Принц не слушает и мчится,
Белый панцирь так и блещет,
Сокол, царственная птица,
На руке его трепещет.
Вдруг… жилище людоеда –
Скал угрюмые уступы,
И, трофей его победы,
Полусъеденные трупы.
И, как сны необычайны,
Пестрокожие удавы…
Но дворецкий знает тайны,
Жжёт магические травы.
Не успел алтарь остынуть,
Людоед уже встревожен,
Не пытается он вынуть
Меч испытанный из ножен.
На душе тяжёлый ужас,
Непонятная тревога,
И трубит он в рог, натужась,
Вызывает носорога.
Но он скоро рог оставит:
Друг его в лесистом мраке,
Где его упорно травят
Быстроногие собаки.
Юный принц вошёл нечаян
В этот дом глухих рыданий,
И испуганный хозяин
Очутился на аркане.
Людоеда посадили
Одного с его тоскою
В башню мрака, башню пыли,
За высокою стеною.
Говорят, он стал добрее,
Проходящим строит глазки
И о том, как пляшут феи,
Сочиняет детям сказки.
(декабрь 1906) |
Источник: Н. С. Гумилёв: pro et contra. Сост. Ю. В. Зобнин.
– М.: РХГИ, 2000. |
|
1. Сборник «Романтические цветы» (1908) – второй сборник
стихов Н.Гумилева, выпущенный в Париже в январе 1908 года на собственные средства.
Первое издание «Романтические цветы» вышло с посвящением Анне Андреевне Горенко*.
В сборник вошло 32 стихотворения. Три из них в дальнейшие издания не включались, одно было включено в сильно урезанном виде.
«Вторым» изданием Гумилев считал раздел под тем же названием, которым заканчивался сборник «Жемчуга» 1910 г. Во «второе»
издание (в составе «Жемчугов») входило 21 стихотворение, из них 20 было перепечатано из первого издания, а одно являлось новым («Неоромантическая сказка»).
Также одно стихотворение из первого издания («Мне снилось, мы умерли оба») вошло в раздел «Жемчуг Розовый», но в 1918 г. было возвращено в «Романтические цветы».
Третье издание – 45 стихотворений, в том числе: три из «Пути конквистадоров»; 29 из первого издания «Романтических цветов» 1908 г.;
четыре перенесенных из «Жемчугов» 1910 г.; одно из второго издания «Романтических цветов» в сильно урезанном виде; и восемь стихотворений, не входивших
раньше ни в один из сборников. ( вернуться)
2. "Сонет" – третье издание сборника "Романтические цветы" в
1918 году Гумилев открыл новым вариантом стихотворения "Я конквистадор в панцире железном..." (сб. "Путь конквистадоров", 1905 г.)
под заглавием "Сонет". ( вернуться)
3. "Баллада" – отрывок («Пять могучих коней мне дарил Люцифер…»)
в переработанном виде под названием "Баллада" включен в сб. «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
4. "Оссиан" – переработанное стихотворение из сборника
«Путь конквистадоров» (1905), под заглавием «Грёза ночная и тёмная». ( вернуться)
5. "Крыса" – из сборника 1918 г.( вернуться)
6. "Рассвет" – из сборника «Романтические цветы (1918)». ( вернуться)
7. "Смерть" – опубл.: Сб. «Северная речь». Спб., 1906, с загл. «Смерти».
— «Романтические цветы» (1908), так же. — «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
8. Астрея (греч. миф.) — имя богини справедливости; также Дева — одно из созвездий
Зодиака. ( вернуться)
9. "В небесах" – переработанное стихотворение из сборника "Жемчуга"
(1910), под заглавием "Сказочное". ( вернуться)
10. "Думы" – опубл.: «Весна». 1908, № 2, без загл. — «Жемчуга» (1910),
так же. — «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
11. "Крест" – опубл.: «Понедельники газ. „Слово“». 1906, № 18,
26 июня, др. ред. — «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
12. "Маскарад" – Первоначальная редакция впервые — в журнале «Весы», 1907, № 7,
с. 13—14 с посвящением: «Баронессе де Орвиц-Занетти». Из сборника «Романтические цветы (1918)». ( вернуться)
13. "После победы" – опубл.: «Весы», 1906, № 6, с. 6, без заглавия.
— «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
14. "Выбор" – опубл.: «Журнал Театра литературно-художественного общества».
1908/1909, № 2, автограф-факсимиле. Из сборника «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
15. "Умный дьявол" – реминисценция стихотворения Ф. Сологуба "Когда я
в бурном море плавал…". Опубл.: «Весы», 1906, № 6, с. 9, без загл. — «Романтические цветы» (1908), без загл. — «Романтические цветы» (1918).
( вернуться)
16. "Корабль" – опубл.: «Романтические цветы» (1908), без загл. — «Жемчуга»
1910 (РЦ), без загл. — «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
17. "Ягуар" – опубл.: «Романтические цветы» (1908), под загл. «Измена».
— «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
18. "Орёл Синдбада" – опубл.: «Раннее утро». 1907, 16 декабря, без загл.
— «Романтические цветы» (1908), без загл. — «Жемчуга» 1910 (РЦ), без загл. — «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
19. "Жираф" – из второй книги стихов Гумилёва «Романтические цветы»
(опубл. в январе 1908, Париж), посвящённой Анне Андреевне Горенко.
Первоначально в книгу вошло 32 стихотворения, которые были предварительно прочитаны Валерием Яковлевичем Брюсовым. В «Романтических цветах» (1908) и
«Жемчугах» (1910) — без заглавия, как первое стихотворение в цикле «Озеро Чад».
Автограф первоначальной редакции, вместе со стихотворением «Отказ» — при письме к Брюсову из Парижа от 9 октября 1907 г.
Существует около 17 вариантов музыкального исполнения стихотворения "Жираф". ( вернуться)
20. "Носорог" – опубл.: «Романтические цветы» (1908), как
второе стихотворение в цикле «Озеро Чад», с подзаг. «Барабанный бой племени Бурну». — «Жемчуга» (1910, РЦ), так же. — «Романтические цветы» (1918).
( вернуться)
21. "Императору" – опубл.: «Весы», 1907, № 7, с. 9, под заглавием
«Императору Каракалле». — «Романтические цветы» (1908), без загл., как первое стихотворение в цикле «Император Каракалла». — «Жемчуга» (1910, РЦ),
так же. — «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
22. "Неоромантическая сказка" – дата создания: декабрь 1906, опубл.:
«Сириус». 1907, № 3, другая редакция. — «Жемчуга» (1910), то же. — «Романтические цветы» (1918). ( вернуться)
|
| |
Существует около 17 вариантов музыкального исполнения стихотворения "Жираф".
Один из вариантов, в исполнении Е.Ваенги (4:48) >>>
|
|
|
| |
|
| |
|
|
|
