Главная |
|
|
Эдгар Аллан По.
Портрет работы Ф. Дж. Фишера, 1849 г. |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Эдгар Аллан По
(1809-1849) |
|
Детство и юность Эдгара По |
(фрагмент из книги Ю.В.Ковалева
"Эдгар Аллан По. Новеллист и поэт"*) |
|
Эдгар Аллан По – одна из самых трагических фигур в истории американской литературы. Он умер от
усталости, от физического, нервного, психического истощения, едва достигнув сорока лет. Поздние произведения писателя свидетельствуют о том, что как раз в это время
он вступил в полосу творческой зрелости, когда мышление обретает философскую глубину и системность, а художественное дарование раскрывается во всей полноте. Он был на
пороге великих свершений, и потомкам остается лишь сожалеть о стихах, рассказах, трудах по эстетике, которые мог бы создать их великий соотечественник, но, к
сожалению, не успел.
По не знал родителей. В двухлетнем возрасте он остался сиротой и воспитывался в чужом доме. Тем не менее он унаследовал от них художественный талант, верность призванию, оплаченную ценой жизни, и самый трагизм личной судьбы.
Обилие фантастических легенд касательно происхождения Эдгара По обязывает всякого, кто ныне берется толковать об этом предмете, придерживаться сухого языка фактов, достоверность которых подтверждена документами. Среди предков По не было аристократов, генералов и помещиков. По отцовской линии его генеалогия прослежена до прапрадеда – Дэвида По, бедного ирландского фермера-арендатора. Прадед – Джон По – в поисках лучшей доли эмигрировал в Пенсильванию в середине XVIII века. Дед поэта – Дэвид
По старший – был мастеровым и делал прялки. Он преуспел в этом занятии и стал владельцем мастерской. В годы Войны за независимость он служил по интендантской части в чине майора. Соседи и знакомые, однако, величали его генералом. Отсюда, видимо, берет начало
легенда о «генералах и аристократах» в роду По. Маленький Эдгар мог знать деда («генерал» умер в 1816 году) и хорошо знал его вдову, дожившую до 1835 года.
Проследить генеалогию по материнской линии удалось лишь в двух поколениях. Дед По был англичанин Генри Арнольд, женившийся в 1784 году на некой Элизабет Смит. Это все, что о нем известно. Жена его – Элизабет Смит Арнольд поступила на сцену в 1791 году
(возможно, после смерти мужа). Она быстро приобрела известность как певица и драматическая актриса и в 1796 году в поисках удачи отправилась в Америку. Удачи, однако, не было, и спустя два года она умерла, оставив после себя маленькую дочь, которую тоже звали
Элизабет.
Родители По – Элизабет Арнольд (дочь актрисы) и Дэвид По младший (сын «генерала») – были актерами. Они были талантливы, любили свою профессию и безропотно сносили все тяготы худо обеспеченной кочевой жизни. Впрочем, говорить о них вместе трудно. Судьба
свела их ненадолго, всего на неполных четыре года. Элизабет Арнольд стала профессиональной актрисой в тот день, когда умерла ее мать. Девочке было одиннадцать лет. Она играла детей, духов, эльфов, а с четырнадцати лет «взрослые» роли. Невзирая на то, что
ей постоянно сопутствовал сценический успех, жизнь ее была трудной, а судьба складывалась трагично. Она сыграла более двухсот ролей, дважды была замужем, дважды вдовела, родила троих детей и умерла двадцати четырех лет от роду во время гастролей в Ричмонде.
Актерская жизнь Дэвида По младшего была значительно короче, хотя и не менее интенсивна. Он поступил в театр, очевидно, против воли отца, когда ему исполнилось девятнадцать лет, то есть в 1803 году. В 1810 году он умер. За шесть лет он переиграл около ста сорока
ролей. Вероятно, был он человек талантливый, и антрепренеры охотно приглашали его.
После смерти матери двухлетнего Эдгара взяла на воспитание чета Алланов, людей бездетных, богатых и хорошо известных в ричмондском «свете». Они, конечно, поступили благородно, пригрев сироту. Не будем, однако, преувеличивать альтруистического пыла почтенных
ричмондцев. Его не хватило на то, чтобы усыновить ребенка. Ни тогда, ни позже. Шотландец по происхождению, г-н Аллан был предприимчив, энергичен и самолюбив. Он торговал табаком и хлопком и обладал, по выражению Вудсона, «солидным буржуазным темпераментом». Аллан был богат и потому принят в «свете». Но, как всякий человек, выбившийся из низов, он болезненно переживал снисходительное отношение к себе со стороны местных аристократов.
Супруга его, г-жа Джон Аллан, слывшая в Ричмонде красавицей, была женщиной малообразованной, вздорной, эгоистичной, хотя и не злой. Здоровье ее не отличалось крепостью; она часто болела, правда, все более по пустякам – простуда, катар, мигрень. Видимо,
она принадлежала к той категории людей, которые любят лечиться. Детей у нее не было. Домашнее хозяйство, светские визиты и болезни заполняли ее жизнь без остатка. К своему положению в ричмондском обществе она относилась еще более серьезно, чем ее супруг.
Кажется странным и нелепым, что именно они взяли на воспитание ребенка, который не нужен был ни Аллану, поглощенному делами, ни его жене, занятой собственными болезнями. Скорее всего г-жа Аллан стремилась привлечь к себе внимание ричмондского «света», и
муж не препятствовал ей в этом. Поступок, совершенный ими, был в некотором смысле данью моде.
,br/>
В 1811 году ричмондская аристократия была охвачена страстью к благотворительности. На сей счет имеется любопытный документ – письмо ричмондца Сэмюела Мордекая, датированное ноябрем 1811 года. «В этом сезоне, – пишет он, — царит необычная мода, мода на благотворительность. Г-жа По – женщина редкой красоты, как Вы знаете, тяжко заболела и осталась совершенно без средств. Самое фешенебельное место в городе теперь – ее спальня. Повара и сиделки являют чудеса искусства, чтобы ублажить ее лакомствами. Есть и другие больные, на долю которых достается часть этих модных визитов и угощений. Весьма похвальная мода, хотелось бы, чтоб она удержалась подольше».
Элизабет По умерла 10 декабря. Спустя несколько дней ричмондские матроны г-жа Маккензи и г-жа Аллан разобрали ее детей, о чем и было возвещено в местных газетах. Г-жа Аллан и маленький Эдгар тут же получили приглашение провести рождество на плантации местного аристократа Баулера Кока. Надо ли говорить, что оно было с удовлетворением принято? Когда-то известный шотландский романист и сказочник Джеймс Барри заметил: «Все, что случается с нами после двенадцати лет, не так уж важно». Сказано, может быть, слишком сильно, но доля истины тут есть. Детские впечатления накладывают неизгладимый отпечаток на характер человека и всю его последующую
жизнь. Именно в это время формируются основные компоненты личности.
Детские годы Эдгара По не были счастливыми. Он постоянно ощущал себя приемышем, живущим из милости в чужом доме. Филантропический порыв г-жи Аллан прошел вместе с модой на благотворительность. Ребенок в доме оказался не столько источником удовольствий, сколько обузой. Чем старше становился маленький Эдгар, тем больше она отдалялась от него, возвращаясь в привычную жизненную колею: болезни, дом, светские обязанности.
Уже в раннем детстве По испытал чувство одиночества, которое затем не оставляло его всю жизнь. Особенно остро он ощутил свою неприкаянность, когда г-н Аллан, захватив с собою жену и шестилетнего приемыша, отправился в Англию, куда его призывали дела
фирмы. Вскоре после приезда в Лондон он поместил Эдгара в частную школу-пансион Дюбур, а спустя два года перевел его в школу «Мэнор Хауз», расположенную в пригороде Лондона. Практически По провел в пансионах все пять лет, что Алланы оставались в Англии. Г-н Аллан был занят торговыми делами и постоянно находился в разъездах. Г-жа Аллан тоже не располагала временем: она болела, лечилась на водах, делала визиты, занималась благотворительностью, ездила в магазины. В письмах к мужу она писала обо всем: о балах и увеселительных прогулках, о материи на простыни и рубашки, о собственных недомоганиях. Единственный предмет, о котором она никогда не упоминает, – это маленький Эдгар. О жизни его в эти годы мы знаем из писем самого Аллана, который обладал чувством долга и ответственности, хотя и понимал их своеобразно. Впрочем, г-н Аллан был удивительно лаконичен и ограничивался фразами вроде: «Эдгар в школе. Учится хорошо». А Эдгар тем временем глухо и отчаянно завидовал соученикам, которых навещали родители.
С детских лет Эдгар По был одарен повышенной восприимчивостью и мощным воображением. Предоставленный самому себе, лишенный родственных, семейных привязанностей, он творил собственный фантастический мир, в котором находил прибежище от холодной, жестокой рутины английской частной школы. Средоточием этого мира была г-жа Аллан. Ребенок сотворил себе кумира и отдал ему душу. Фантастическая действительность, созданная его воображением, была прекрасна, г-жа Аллан – божественна, но творец не был счастлив,
ибо в душе его царило смятение. Сознание его раздваивалось между идеалом и реальностью, и где-то подспудно росло неосознанное убеждение, что истинно Прекрасное и действительная жизнь принадлежат к различным сферам бытия.
В 1820 году Алланы возвратились в Ричмонд. Эдгару было одиннадцать лет. В его жизни начиналась короткая полоса, которую можно условно назвать счастливой. Он развивался стремительно и гармонично. Блестящие успехи в латыни, греческом, математике, французском вовсе не свидетельствовали о склонности к уединению или «оранжерейному» образу жизни. Он отлично плавал, стрелял, бегал, катался на коньках и занимался боксом. Без него не обходилась ни одна мальчишеская затея, во многих случаях он выступал в роли зачинщика, за что и был неоднократно порот г-ном Алланом. Кульминацией этого периода явился, вероятно, эпизод, связанный с приездом французского генерала Лафайетта по случаю пятидесятилетия Войны за независимость. По Америке прокатилась мощная волна патриотических
эмоций. Энтузиазм, с которым встречали старого сподвижника Вашингтона, не знал границ. Во время его пребывания в Ричмонде почетная «охрана» была доверена добровольцам из мальчишек, одетым по этому случаю в форму «юных стрелков Моргана». Пятнадцатилетнему Эдгару По был присвоен условный чин «лейтенанта». Гордости его не было предела.
Впрочем, и в этом «счастливом» периоде не было полной легкости и раскованности. Ричмонд, с точки зрения общественных нравов, был городом «английским» и «аристократическим». В среде ричмондских школьников аристократические претензии и англомания проявлялись
в особенно резкой форме, без полутонов. Сынки местных плантаторов, завидовавшие одаренности и популярности Эдгара, отыгрывались на том, что смотрели на него свысока. В самом деле, кто он такой? Сын малопочтенных актеров, живущий из милости у местного
купца! Они всячески давали ему понять, что он «не свой», каковы бы там ни были его успехи и таланты. Все это приводило По в ярость, ибо и его сознание было отравлено атмосферой южного аристократизма и кастового превосходства. Он чувствовал, что у него больше
«естественных прав» на исключительность, что как личность он значительнее большинства своих сверстников. Однако в ричмондском обществе 1820-х годов «естественные права» не шли в счет. Пора виргинского ренессанса уже миновала. Эдгар По опоздал родиться лет на двадцать.
Характерно, что и в «счастливый» период фантастический мир, в котором сознание По находило прибежище в годы раннего детства, не распался. Напротив, он расширился, стал сложнее и богаче. В него вошло еще одно божество – Джейн Стэнард, мать школьного товарища Эдгара. Ей посвящено одно из лучших ранних стихотворений По – «К Елене». Она была красива, добра и полна сочувствия. У нее Эдгар находил участие и утешение, которого был лишен в доме Алланов. Джейн Стэнард потеснила прежнее божество. Она стала первой прекрасной женщиной в поэтическом сознании По. Судьба позаботилась о том, чтобы юноша не испытал разочарования в этой привязанности, более похожей на поклонение. Джейн Стэнард умерла в 1824 году и была похоронена на ричмондском кладбище. По свидетельству ее сына, Роберта Стэнарда, юный Эдгар часто навещал могилу. То были первая, еще мальчишеская, любовь и первая могила в жизни По. Спустя пять лет умерла г-жа Аллан. Эдгар схоронил второе божество, вторую прекрасную женщину своего фантастического
мира. Забегая вперед, скажем, что третья прекрасная женщина в жизни По – его жена Вирджиния – умерла в возрасте двадцати пяти лет. Неудивительно, что сама идея прекрасной женщины в творческом сознании По окрасилась в элегические, печальные тона. Пройдет
немного лет, и он заявит со свойственной ему категоричностью, что смерть прекрасной женщины – самый поэтический сюжет в мире. Он скажет это не только потому, что пережил две такие смерти в юности, но отчасти и поэтому.
Блестящие успехи в школьных науках сделали как бы неизбежным следующий шаг в жизни Эдгара По – поступление в университет. Сегодня Виргинский университет в Шарлоттсвилле гордится тем, что великий поэт был в числе его студентов. В университетской библиотеке хранится солидная коллекция рукописей и иных материалов, касающихся жизни и творчества По; его комната в студенческом общежитии Вест-Рейндж превращена в мемориальный музей; имеется профессорская стипендия имени Эдгара По, студенческое общество «Ворон» и даже пивная, носящая имя поэта. Но это все сегодня. В середине двадцатых годов прошлого века, когда По был студентом, его присутствие в университете никак не было замечено. Во всяком случае, оно не оставило следа в памяти однокашников и профессоров. Причин тут две. С одной стороны, кратковременность его студенческой карьеры, продлившейся менее года, с другой – общее положение дел в университете, который открылся лишь в 1825 году, то есть за год до поступления туда Эдгара По.
Виргинский университет в Шарлоттсвилле был детищем старого Томаса Джефферсона, последним его вкладом в строительство американского буржуазно-демократического общества. Известно, что Джефферсон глубоко интересовался вопросами воспитания и образования, которым, как просветитель, отводил важную роль в социальном прогрессе человечества. Он мечтал основать такое учебное заведение, которое было бы полностью выведено из-под власти церкви и наилучшим образом готовило бы молодых людей к общественному служению. Пребывание в новом университете должно было, по его собственным словам, «развивать способности молодежи к самостоятельному суждению, расширять кругозор, воспитывать мораль, внушать ей понятия добродетели и порядка, приучать к размышлению и правильным поступкам, дабы сделать образцом добродетели для других и счастья для себя».
Джефферсон сам проектировал здания учебных корпусов и общежитий и наблюдал за их постройкой. Он выписал из Европы прославленных профессоров. Наконец, он попытался осуществить некоторые свои замыслы относительно организации учебного процесса и управления университетом.
Ко времени поступления Эдгара По строительство еще не закончилось, и студенты нередко видели высокую сутулую фигуру «отца-основателя» посреди недостроенных зданий.
Университет, хотя и открылся уже, все еще переживал болезни становления. Незавершенность характеризовала не только строительство. Она распространялась, равным образом, на программы учебных занятий, устройство студенческого быта, организацию управления университетом и самую его структуру. Некоторые изначальные идеи Джефферсона оказались, мягко говоря, неосторожными. Его попытка упразднить должность президента и возложить поддержание порядка и дисциплины на студенческое самоуправление с треском
провалилась. Его надежда, что «содержатели общежитий», занимавшиеся поставкой провизии для студентов, станут по совместительству блюсти чистоту студенческих нравов, не оправдалась. «Содержатели» пошли на поводу у студентов, от которых зависели экономически. Студенты в массовом порядке нарушали все и всяческие запреты: распивали спиртные напитки, играли в карты, дрались, стрелялись на дуэлях. Эти «внеучебные мероприятия» приобретали временами такой размах, что приходилось вмешиваться городскому шерифу
и судебным органам. Зачинщики в этих случаях, прихватив с собой постель и еду, удирали в близлежащий лес, где и отсиживались, покуда не наступало успокоение.
Общий тон университетской жизни задавала студенческая аристократия – отпрыски богатых плантаторских семей, преисполненные кастовой гордости и сознания собственной исключительности. Она насаждала своеобразный нравственный кодекс, во многом близкий к пресловутому кодексу чести «южного джентльмена», хотя и трансформированный на студенческий лад. Эдгару По в год поступления в университет исполнилось семнадцать лет. Это был еще очень молодой человек, и неудивительно, что на первых порах он поддался царившей в Шарлоттсвилле буршевой атмосфере: поигрывал в карты, раз или два участвовал в драках, случалось, пил вино. Более того, он не устоял против бациллы аристократизма, и самоощущение «южного джентльмена» существенным образом окрасило внутренний мир молодого По.
За несколько месяцев студенческой жизни он успел довольно много: усиленно занимался французским и латынью, запоем читал книги, взятые под залог в книжной лавке, и каждодневно писал. Именно тогда были написаны почти все стихи, вошедшие в его первый сборник. Вероятно, он. мог бы успеть больше. Интерес к наукам был велик. Его, например, тянуло к занятиям математикой, и он даже приобрел необходимые учебники. В своей страсти к учению он готов был преодолеть множество препятствий – недостаток времени, неподходящие бытовые условия, общую усталость. Но был один барьер, которого ему было не одолеть ни при каких обстоятельствах, – шотландскую бережливость г-на Аллана. За обучение надо было платить, Аллан же скупился. Эти, малозначительные, на первый взгляд, детали существенны. С ними связан глубокий душевный кризис По, имевший далеко идущие последствия.
Отправляя Эдгара в университет, Аллан, конечно, знал, что учение стоит денег. Но он, видимо, не очень отчетливо представлял себе, сколько именно. А платить надо было за все: за посещение занятий, за комнату, за мебель, за постель, за еду, за дрова и «за тысячу других необходимых вещей».
С первых дней По оказался в положении вечного должника администрации и в кругу состоятельных студентов (а таких было большинство) прослыл «нищим». Администрация не склонна была поощрять задолжников и регулярно напоминала, что университет – не благотворительное учреждение. Сложившаяся ситуация причиняла юному Эдгару неизъяснимые нравственные мучения. Позднее он вспоминал об этом времени: «Я
мог водить компанию только со студентами, находившимися в таком же, как я, положении, хотя и по другим причинам. Они нищенствовали из-за пьянства и других излишеств, мое же преступление состояло в том, что не было на свете человека, который заботился бы обо мне
или любил бы меня». В отчаянии По стал занимать деньги у шарлоттсвилльских евреев-ростовщиков под чудовищные проценты, стараясь не думать о грядущей расплате. Сочувствие и понимание он находил лишь у тех самых студентов, безденежье которых проистекало от приверженности к напиткам и карточной игре. Пресловутая «распущенность», за которую По столь сурово казнил себя впоследствии, была, конечно, следствием его почти вынужденной близости с компанией выпивох и картежников.
Под конец семестра Аллан раскошелился. Он прислал сто долларов, которых было явно мало, чтобы рассчитаться с долгами. По обратился со слезной мольбой о займе к Джеймсу Голту, богатому родственнику Алланов. Тот отказал, разумеется, из лучших побуждении.
В полном отчаянии По стал играть в карты, надеясь выиграть недостающую сумму. Нужно ли говорить, что он проиграл не только сто долларов Аллана, но и еще бог знает сколько под «честное слово джентльмена». Это был конец. Разгневанный Аллан забрал Эдгара из
университета, отказавшись платить не только «долги чести», но и вообще всякие долги своего подопечного, за исключением некоторых счетов администрации. Гордости и самолюбию По был нанесен сокрушительный удар.
Такого рода удары в семнадцать лет не проходят бесследно. Положение Эдгара По и в самом деле было невыносимо. Он не мог вернуться в университет, но не мог оставаться и в Ричмонде, где о нем шла уже молва как о человеке, который вел разгульную жизнь, проигрался в карты и не заплатил долгов.
Университетский эпизод завершился психологическим надрывом. По окончательно утвердился в сознании полного своего одиночества в мире; он знал теперь, что в будущем может рассчитывать только на себя. Измученный, истерзанный, опозоренный, он покинул дом
Алланов и ушел в самостоятельную жизнь. Все его имущество составляли чемодан с одеждой и сверток рукописей.
Одолжив у кого-то из знакомых денег на дорогу (опять долги!), Эдгар По отплыл в Бостон — подальше от Виргинии и Ричмонда. Почему именно в Бостон, где не было ни друзей, ни знакомых, ни родственников? Здесь мы можем только строить предположения. У него
были готовые к опубликованию рукописи стихов, которые он надеялся издать. Бостон был одним из крупнейших издательских центров Америки. К тому же По был уроженцем Бостона. Возможно, ему казалось, что это обстоятельство должно было облегчить контакты с издателями.
В некоторой степени надежды его осуществились: летом 1827 года бостонские издатели Кальвин и Томас выпустили в свет первый его поэтический сборник «„Тамерлан" и другие стихотворения», подписанный псевдонимом «Бостонец». Но публикация книги никак не поправила его материальных дел. Напротив, По сам должен был оплатить расходы по напечатанию сборника. Биографы до сих пор ломают головы, пытаясь установить, где он раздобыл денег на это предприятие, ибо он был нищ в том полном и абсолютном смысле, когда денег нет не то что на «приличное существование», а на кусок хлеба и крышу над головой.
По некоторым сведениям, юный поэт, памятуя о таланте родителей, пытался устроиться в театре. По другим – он искал работу переписчика бумаг в бостонских конторах. Ни в том, ни в другом он, очевидно, не преуспел и с отчаяния завербовался в армию, скрыв возраст, имя и профессию. В документах военного ведомства новоявленный солдат фигурировал как «Эдгар А. Перри, 22-х лет (а было ему всего восемнадцать), уроженец Бостона, гражданская профессия – клерк».
|
Источник: Ковалев Ю.В. Эдгар Аллан По. Новеллист и поэт.
– Л.: Худож. лит., 1984., стр. 24 – 34.
|
|
|
|
|
|
|
|