ДЕТСТВО

В графстве Уорикшир Шекспиры жили по крайней мере с середины XIII столетия: именно в ту пору некий Уильям Шекспир (Sakspere) проживал в Клоптоне, в окрестностях Стратфорда. Впрочем, украшением семьи этот средневековый Уильям никак не был, ибо за триста с лишним лет до рождения знаменитого тезки был повешен за разбой. Sakspere – это упрощенный вариант фамилии, которую вообще писали как бог на душу положит, все более и более удаленно от принятой теперь формы Shakespeare, а именно: Shakespert, Schakosper, Shexper, Saxper, Sashpierre, Chacsper, Sadspere, Shaksbye, Shaxbee и даже Shakeschafte и Shakstaff. Антикварии XVII века тешили себя мыслью о его героической родословной («...подобный Марциалу воинственным звучанием фамилии, из чего можно заключить, что в его роду были воины: Hasti – vibrans, то есть потрясающий копьем» [Shake-speare]), но, поскольку лишь одна семья Шекспиров в Уорикшире была пожалована землей за воинскую службу, это эффектное толкование представляется сомнительным. Дедом нашего поэта, возможно, был некий Ричард Шекспир (Shakyspere), в 1525 году живший в деревушке Бадбрук, затерявшейся среди холмов к западу от Уорика. Несколько лет спустя он перебрался в деревню Сниттерфилд, в трех милях на север от Стратфорда, и арендовал там ферму у Роберта Ардена, главы младшей ветви почтенного и уважаемого в Уорикшире семейства. В Сниттерфилде, вероятно, в 1530-е годы, у Ричарда родилось два сына, Джон и Генри, крещенные в приходской церкви.

Роберт Арден жил не в Сниттерфилде, а в трех-четырех милях западнее, в деревне Уилмкот, где у него также была недвижимость. В прелестном деревянно-кирпичном доме, с вместительными амбарами и большой каменной голубятней на задах, подрастали у него восемь дочерей, младшей была Мэри. На протяжении почти тридцати лет оба деда Шекспира были соседями, их разделяло всего несколько фарлонгов[2] пути, а связывал общий земельный интерес, только один был землевладельцем, а другой эту землю арендовал. Джон Шекспир должен был знать Мэри Арден с раннего детства, и, когда около 1550 года он перебрался в Стратфорд, предоставив отцу и брату самим управляться на ферме в Сниттерфилде, до дома Мэри он мог дойти за какой-нибудь час. Если сын скромного фермера рассчитывал добиться руки дочери сельского джентльмена, он наверняка понимал, что ему нужно упрочить свое положение, и в Стратфорде он избрал для себя ремесло перчаточника. Дело процветало, и вскоре после смерти Роберта Ардена в 1556 году он женился на Мэри. Венчались они, видимо, в церквушке Эстон Кэнтлоу, поскольку к этому приходу принадлежал Уилмкот. Для честолюбивого молодого человека это была хорошая партия: кроме имени и общественного положения, Мэри принесла супругу два земельных надела в Уилмкоте общей площадью 150 акров и наследственную долю в сниттерфилдской недвижимости. Своя недвижимость была и у Джона. Он преуспевал, и как раз накануне женитьбы вложил деньги в два стратфордских дома. Один из них стоял на левой стороне Хенли-стрит в верхней части города. Этот дом располагается восточнее «дома-музея»[3], и возможно, что до приобретения он его арендовал. На Хенли-стрит он был старожилом, поскольку уже в 1552 году его с приятелем, Адрианом Куини, штрафовали за грязь, которую они развели на этом «проспекте». Если он привел невесту в «дом-музей», то в восточном доме он, скорее всего, устроил мастерскую.

В сентябре 1558 года родился первый ребенок. Об этой девочке ничего не известно – вероятно, она умерла в раннем детстве, как и ее пятимесячная сестра, похороненная в апреле 1563 года. Возможно, обе они умерли в эпидемию чумы, которая свирепствовала в Англии в 1563 году, и, поскольку приближалось рождение третьего ребенка, надежда и страх владели сердцами Джона и Мэри Шекспир. Но ударили морозы, и чума отступила, а когда в апреле 1564 года груши и яблони покрылись цветами, родился мальчик – похоже, 23 числа. Его назвали Уильямом, и 26 апреля "Gulielmus filius Yohannes Shakspere" был крещен в приходской церкви св. Троицы.

В ту пору королеве Елизавете было тридцать лет. Шесть лет назад взойдя на английский престол, она получила в удел отсталый и разоренный остров, тянувшийся в хвосте новой эпохи – Ренессанса. Но благодаря замечательным талантам и дерзанию она вывела страну на столбовую дорогу. Сверх того ей удалось объединить подавляющую массу народа, утвердить в качестве официальной религии умеренный протестантизм, хотя, конечно, оставались и нелояльные католики, и недовольные пуритане, полагавшие, что Реформация не довела дела до конца. Советчиком и помощником во всех ее начинаниях был ее секретарь Уильям Сесил лорд Берли, с неколебимой преданностью служивший ей почти до самого конца ее правления.

Одного не могла сделать Елизавета (впрямую, во всяком случае): призвать писателей к возрождению английской литературы, которая после смерти Чосера полтораста лет пребывала в плачевном состоянии. Были композиторы европейского масштаба, в первую очередь Томас Тэлис и его ученик Уильям Берд, но поэтов такого ранга не имелось. Впрочем, косвенно Елизавета могла поспособствовать многому.

И еще одну вещь она просто не желала сделать: выйти замуж. Она флиртовала и в дипломатических целях демонстрировала брачные намерения, однако наиболее вероятным претендентом, похоже, был ее фаворит Роберт Дадли граф Лестер, которому она пожаловала замок Кенилворт. Лестер был непопулярен и вообще не пара – его подозревали в убийстве первой жены; однако замужество Елизаветы продолжало быть актуальным: наследницей престола была ветреная католичка Мария, королева Шотландии, готовившаяся выйти замуж за своего молодого кузена лорда Данли. Лорд Берли был обуян тревогой, но Елизавета по-прежнему оставалась в безбрачии.

Каждое лето Елизавета устраивала парадный выезд: в сопровождении двора и с невероятным количеством поклажи она навещала вельмож, которым повезло – или не повезло – обитать в близкой досягаемости от столицы. В августе 1566 года она провела несколько дней у Лестера в Кенилворте, потом заехала к его брату, графу Уорику, и завершила поездку в Чарлкоте, неподалеку от Стратфорда, в недавно отстроенном поместье сэра Томаса Люси. Когда августовским днем она выезжала через величественные ворота замка и сворачивала на южную дорогу, ведущую в Банбери и Оксфорд, ее, может статься, видел Шекспир, которому в ту пору было два с половиной года. Елизавета же из стратфордских впечатлений могла сохранить только сверкавшую под утренним солнцем церковь на дальнем берегу реки.

СТРАТФОРД

Церковь св. Троицы находится в южном конце города, в зеркале эйвонских вод отражаются высокая алтарная часть и башня (шпиль соорудили уже в послешекспировское время). В течение более двух столетий церковь св. Троицы была общинной церковью, в ней служили священники, жившие в здании Коллегии каноников поблизости, но за двадцать лет до рождения Шекспира капитул распустили, а в дом въехало семейство Кумов. От церкви и здания Коллегии дорога сворачивает налево и скоро вливается в широкую улицу, пересекающую городок с юга на север. Здесь стояли и деревянные дома, и каменные, поскольку котсуолдские каменоломни были всего в нескольких милях от Стратфорда.

В самом центре этой части города располагались строения гильдии: богадельни, здание самой гильдии с длинной классной комнатой грамматической школы наверху, призрачно-серая красавица-часовня. Учреждение религиозное и общественное, гильдия «Святого креста» некогда осуществляла власть в городе, но, подобно Коллегии, была ликвидирована, и городское самоуправление сосредоточилось в руках бейлифа, олдерменов[4] и «главных горожан». На углу, обращенном к часовне Гильдии, стоял просторный, наполовину деревянный дом «Новое место», построенный сэром Хью Клоптоном незадолго до его смерти в 1492 году. Он погребен в церкви.[5] Сэр Хью перестроил также многоарочный средневековый мост в северной части города, через который пролегала единственная дорога на Лондон и в восточные графства, поскольку Стратфорд целиком расположился на западном берегу реки.[6] В детские годы Шекспира это был типичный город с еженедельным базаром, в нем проживало примерно 2000 человек, занятых в сельском хозяйстве либо мелких ремесленников – его отец, к примеру, был перчаточником. Улицы, разумеется, были грязные, но широкие, и при многих домах имелись сады. С Хенли-стрит мальчик почти сразу попадал в дебри Арденского леса и мог бродяжить хоть до Хенли, Уорика, Олстера и Бидфорда, а то, перейдя мост, через какой-то час оказаться у подножия Котсуолдских холмов, где на вздыбившихся кручах лепились буковые рощицы и деревеньки с домами из серого известняка. И само собой, массу развлечений доставляла река.

ОБРАЗОВАНИЕ

В 1561 году Ричард Шекспир умер в Сниттерфилде, где на ферме уже хозяйствовал его младший сын Генри. Он был неудачником, Генри, не вылезал из передряг, а между тем брат Джон процветал в Стратфорде. В 1565 году он был выбран олдерменом, а к 1571 году, побыв в почетной должности бейлифа[7], сделался своего рода старейшиной — стал главным олдерменом города и мировым судьей. В доме подрастало еще трое детей: Гилберт, Джоан и Энн. Уильяму было семь лет – школьный возраст. Здесь самое время окончательно развеять злонамеренное мнение о Шекспире как о вдохновенном мужлане. Его мать происходила из именитой семьи, отец был честолюбивым и на редкость способным деловым человеком, и хотя документальных свидетельств о его школьном образовании не имеется (а с какой стати им быть?!), но совершенно невероятно, чтобы такие родители могли упустить возможность определить мальчика в местную грамматическую школу. Дети горожан до шестнадцати лет обучались бесплатно, а главное, здешняя школа была из лучших в стране. Посему нам надлежит мысленно видеть Шекспира 1570-х годов за школьной партой в классной комнате над залом заседаний городского совета, где его батюшка содействовал благоденствию города, и наставниками мальчика были тайный католик Саймон Хант и сменивший его уэльсец Томас Дженкинс, дружеский шарж на которого мы еще встретим – это сэр Хью Эванс в «Виндзорских насмешницах». Образование было в основном гуманитарным, учили в первую очередь латыни, и благодаря латинской грамматике Лили мальчик мог познакомиться с классиками, потом полюбить Овидия, свести знакомство с Вергилием, а то и с некоторыми комедиями Плавта и трагедиями Сенеки[8]. Что касается Священного писания, то, видимо, он знал более распространенную «женевскую версию» 1560 года, а не официально принятую «епископскую библию» 1568-го.

В годы его ученичества Англия переживала бурные события. Шотландская королева Мария[9] после убийства мужа бежала в Англию, где обрела тюремные оковы, а на шотландский престол вступил ее сын Яков VI, хворый ровесник Шекспира. Между тем папа римский затеял контрреформацию[10]. Филипп II Испанский не оставил своим протестантским подданным в Нидерландах иного выхода, как поднять мятеж[11]; религиозная война сотрясала Францию (в день святого Варфоломея 1572 года, когда Елизавета останавливалась в Чарлкоте, в Париже католики устроили резню гугенотов); сама Елизавета была отлучена от церкви, имело место выступление католиков, против нее плелись заговоры. Все-таки она сумела уберечь Англию от прямой войны с Испанией, но в Вест-Индии и вдоль побережья Южной Америки испанские корабли трепал Дрейк. Уйдя в 1577 году в плавание, он обогнет земной шар[12].

Бурлил в 1570-е годы и скромный театральный мир. Еще игрались время от времени средневековые миракли: в Ковентри (это всего двадцать миль от Стратфорда) их играли, как встарь: на пендженте члены ремесленных гильдий представляли «цикл» библейских эпизодов. В местах попроще обходились без претензий: играли на арене, которую окружала земляная насыпь, либо для зрителей сооружали несколько круговых деревянных ярусов. По краю арены стояли холщовые «дома», похожие на купальные палатки, – это были «сцены», сменявшие в пьесе одна другую. В северной части была «адская пасть», в восточной – «рай», то есть деревянная будка с господним престолом, к которому с выступающего на арену помоста вело несколько ступеней. В ожидании своего выхода актеры отсиживались в шатрах, в нужном месте появляясь на арене, где, собственно, и разыгрывалось почти все действие, поскольку помост предназначался для истинно возвышенного «действа» с участием бога[13].

К началу елизаветинского правления религиозная драма была уже курьезом, пережитком. В трапезных школ и университетов мальчики и юноши играли латинские пьесы, по стране скитались актерские труппы, представлявшие «интерлюдии» – грубые фарсы, наполовину состоявшие из акробатических номеров. Такие представления, очевидно, давались на средневековых аренах (где они уцелели) либо в гостиничных дворах, опоясанных галереями. Существовали, впрочем, интерлюдии более серьезного плана – хотя пьесами в сегодняшнем значении слова их трудно назвать, – написанные для частных представлений в домах знати и при дворе. Для их исполнения – обычно в рождественские дни – нанимали небольшие актерские труппы, которые затем добывали себе пропитание в Лондоне или в провинции[14]. Итак, в школьные годы Шекспира драма влачила жалкое существование. Религиозную драму под корень подкосила Реформация, а достойной ее преемницы, светской драмы, Ренессанс еще не создал. В актерах видели мошенников и бродяг (и многие заслуживали такого отношения), публичных театров не было.

Но незадолго до рождения Шекспира произошли события решающего значения. Директор Итонской школы Николас Юдалл написал комедию на манер Плавта для представления мальчиками, а Томас Сэквил и Томас Нортон – трагедию в подражание Сенеке для разыгрывания при дворе студентами Внутреннего Темпла. «Ралф Ройстер Дойстер» – первая образцовая комедия на английском языке, а «Горбодук» – первая пьеса, написанная белым стихом[15]. Итак, отечественным интерлюдиям с их мешаниной из отдельных эпизодов были явлены сразу два образца классической драматургической формы.

Еще два события, даже более важные, совершились в 1570-е годы. Была официально легализована актерская профессия – при условии, что актеры пользовались покровительством пэра Англии, а в 1576 году в Лондоне был построен первый публичный театр. Инициатива и план предприятия принадлежали Джеймсу Бербеджу, человеку напористому, в прошлом – плотнику, а в те годы актеру графа Лестера. Он обдуманно построил «Театр», как он не обинуясь назвал его, в стремительно разраставшемся пригороде Шордич к северу от стен Сити, подальше от глаз пуританского муниципалитета, честившего театры, наездом игравшие в постоялых дворах Сити, «рассадниками порока и непотребства». «Театр», надо полагать, объединял в себе черты средневековой арены и внутреннего двора гостиницы: двух-трехъярусный амфитеатр огибал открытую площадку с выступающим помостом, на котором всласть куролесили актеры.

Вскоре у Бербеджа объявился конкурент: не прошло и года, как на несколько сотен ярдов ближе к Сити выросла «Куртина», явно метившая перехватывать зрителей, направлявшихся в «Театр». Выявилась и конкуренция иного рода. Громогласным действиям неотесанных актеров рафинированная Елизавета, вполне естественно, предпочитала спектакли детских трупп, где было больше вкуса и была музыка, и посему, с ее милостивого соизволения, регент придворной капеллы арендовал зал в помещении бывшего монастыря Блэкфрайерс на Темзе, где мальчики-певчие давали публичные представления пьес, прежде чем показать их при дворе. У юных певчих собора св. Павла был свой небольшой театр, так что к 1577 году имелось два публичных театра под открытым небом и два под кровлей – частных. Но где было взять поэтов и драматургов, которые писали бы для них?

О всех этих событиях Шекспир, понятно, не ведал, но их отголоски доходили и до Стратфорда. Еще в 1569 году, когда его отец был бейлифом, в город приезжали «Королевские лицедеи», отлученные от двора за непроходимое невежество. Отыграв первый спектакль в зале заседаний городского совета, они получили разрешение играть для широкой публики. В 1570-е годы в Стратфорд уже постоянно наезжали актеры[16], чаще всего – актеры графа Лестера, и они же, разумеется, развлекали королеву, когда летом 1575 года она гостила в Кенилворте. Празднество было устроено с королевским размахом, и Шекспир наверняка прогулял школу в тот день[17], когда разыгрывалась грандиозная водная феерия «Дева озера» и его изумленному взору предстал Арион, выплывавший на спине дельфина.

В том году его отец еще прикупал в Стратфорде недвижимость, но вскоре фортуна отвернулась от него. Если он был католиком, что вполне возможно, то его могли разорить штрафы, поскольку дискриминационные меры ужесточались, либо он впутался в дела своего брата Генри (известно, что впоследствии он в них запутался) – как бы то ни было, но к 1579 году обстоятельства вынудили его заложить земли жены в Уилмкоте и продать ее долю в сниттерфилдской недвижимости. В том же 1579 году умерла восьмилетняя Энн, но здравствовал рожденный в 1574-м третий сын, Ричард, и новые заботы сулил ожидавшийся еще один ребенок. Впрочем, Уильяму в апреле будет шестнадцать, он оставит школу и будет отцу помощником. Так обстояли дела в доме на Хенли-стрит весной 1580 года, когда Дрейк приближался к Плимуту, завершив свое плавание вокруг света. Джон Шекспир переживал трудные времена, к тому же в доме было пятеро детей: новорожденный Эдмунд, Ричард шести лет, одиннадцатилетняя Джоан, четырнадцатилетний Гилберт и справивший шестнадцатилетие Уильям. Резонно предположить, что отцовское дело интересовало Уильяма в меньшей степени, нежели три захватывающие книги, только что опубликованные: роман Лили «Эвфуэс», перевод Плутарха, сделанный Томасом Нортом, и «Пастуший календарь» Эдмунда Спенсера, посвященный Филипу Сидни. Литература возрождалась к жизни[18].

В зрелые годы Шекспир выкажет отменные деловые качества, но запрячься в дела мальчиком – это, конечно, смертная скука, когда так хочется спокойно почитать, а главное – написать что-нибудь. Думается, он выкраивал время для пробы пера и пописывал песни, баллады и белые стихи в подражание Уайету и Серри (их поэмы были напечатаны незадолго до его рождения), а также пасторали в духе новоявленного Спенсера. Пройдет два года, и кареглазый шатен (если доверять раскраске его бюста) превратится в «красивого, хорошо сложенного» мужчину[19] – словом, в молодца, способного завоевать женское сердце.