БИОГРАФИЯ Ю.П.КАЗАКОВА
(1927 – 1982)
Родился я в Москве в 1927 году в семье рабочего. Отец и мать мои — бывшие крестьяне, выходцы из Смоленской губернии. В роду нашем, насколько мне известно,
не было ни одного образованного человека, хотя талантливы был многие. Таким образом, я — первый человек в нашей родне, занимающийся литературным трудом.
Писателем я стал поздно. Перед тем как начать писать, я долго увлекался музыкой. В 1942 году в школе в одном со мной классе учился музыкант. Одновременно он
посещал и музыкальную школу, где занимался в классе виолончели. Его одержимость музыкой в значительной мере повлияла и на меня, а мои природные музыкальные
данные позволили и мне в скором времени стать молодым музыкантом. Сначала я стал играть на виолончели, но так как заниматься музыкой я начал довольно поздно
(с 15 лет) и пальцы мои были уже не столь гибки, то я скоро понял, что виртуозом-виолончелистом мне не стать, и перешел тогда на контрабас, потому что контрабас
вообще менее «технический» инструмент, и тут я мог рассчитывать на успех.
Я не помню сейчас, почему меня в одно прекрасное время потянуло вдруг к литературе. В свое время я окончил музыкальное училище в Москве, года три играл
в симфонических и джазовых оркестрах, но уже где-то между 1953 и 1954 годами стал все чаще подумывать о себе как о будущем писателе. Скорее всего, это случилось
потому, что я, как, наверное, и каждый молодой человек, мечтал когда-то славе, об известности и т. п., а моя судьба в оркестраx, конечно, никакой
особенной славы не обещала. И вот я, помню, стал тяготиться своей безвестностью и стал попеременно мечтать о двух профессиях — о профессии дирижера симфонического
оркестра и о профессии писателя или, на худой конец, журналиста. Я страстно хотел увидеть свою фамилию напечатанной в афише, в газете или в журнале.
Тяга к писательству все-таки пересилила, я стал более внимательно читать очерки и рассказы, стараясь понять, как они сделаны. А через некоторое время
стал и сам писать что-то. Не помню теперь уже, как я тогда писал, потому что не хранил своих рукописей. Но уверен, конечно, что писал я тогда и по отсутствию
опыта и вкуса и по недостаточной литературной образованности плохо. Все-таки, видимо, было что-то в моих тогдашних писаниях симпатично, потому что отношение
ко мне с самого начала в редакциях было хорошее, и в 1953 году я успел напечатать несколько небольших очерков в газете «Советский спорт» и в том же году
был принят в Литературный институт.
Ю. П. Казаков
Источник: Литература. 7 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение. (
вернуться к уроку)
ПИСАТЕЛИ И КРИТИКИ
О РАССКАЗАХ Ю. П. КАЗАКОВА
Литературовед И. Кузьмичев пишет о Ю. Казакове.
«Рассказы его обладают редкой способностью раскрываться всякий раз с новой, еще неизведанной стороны. Воспоминания о прочитанных его рассказах странным
образом волнуют, и невольно думаешь, что ты чего-то недопонял, что-то важное ускользнуло из сознания, а ощущение красоты, какое сохранилось в сердце, тянет
тебя вновь к этим уже прочитанным рассказам. Ты открываешь книгу и, вспоминая сюжет того или иного рассказа, с непостижимым интересом и любопытством
зачитываешься опять этими удивительными произведениями, забывая, что тебе уже все известно. Как это удавалось Юрию Казакову — навгда останется тайной...»
Источник: Литература. 7 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение. (
вернуться к уроку)
ЮРИЙ ПАВЛОВИЧ КАЗАКОВ
(1927 – 1982)
Русский писатель Ю.П.Казаков родился 8 августа 1927 в Москве в семье рабочего, выходца из крестьян Смоленской губернии. В Автобиографии (1965) писал: «В роду
нашем, насколько мне известно, не было ни одного образованного человека, хотя талантливы были многие». Отрочество Казакова совпало с годами Великой Отечественной
войны. Воспоминания об этом времени, о ночных бомбежках Москвы воплотились в незавершенной повести "Две ночи" (др. назв. "Разлучение душ"), которую он писал в
1960–1970-е годы.
Пятнадцати лет Казаков начал учиться музыке – сначала на виолончели, потом на контрабасе. В 1946 поступил в музыкальное училище им. Гнесиных, которое окончил
в 1951 году. Найти постоянное место в оркестре оказалось трудно, профессиональная музыкальная деятельность Казакова была эпизодической: он играл в неизвестных
джазовых и симфонических оркестрах, подрабатывал музыкантом на танцплощадках. Сложные отношения между родителями, тяжелое материальное положение семьи также не
способствовали творческому росту Казакова-музыканта.
В конце 1940-х годов Казаков начал писать стихи, в т.ч. стихотворения в прозе, пьесы, которые отвергались в редакциях, а также очерки для газеты «Советский спорт».
Дневниковые записи тех лет свидетельствуют о тяге к писательству, которая в 1953 привела его в Литературный институт им. А.М.Горького. Во время учебы в институте
руководитель семинара, по воспоминаниям Казакова, навсегда отбил у него охоту писать о том, чего не знаешь.
Еще студентом Казаков начал публиковать свои первые рассказы – "Голубое и зеленое" (1956), "Некрасивая" (1956) и др. Вскоре вышла его первая книга
"Арктур – гончий пес" (1957). Рассказ стал его излюбленным жанром, мастерство Казакова-рассказчика было бесспорным.
Среди ранних произведений Казакова особое место занимают рассказы "Тэдди" (1956) и
"Арктур – гончий
пес" (1957), главными героями которых являются животные – сбежавший из цирка медведь Тэдди и слепой охотничий пес Арктур. Литературные критики сходились
на том, что в современной литературе Казаков – один из лучших продолжателей традиций русских классиков, в частности
И.Бунина,
о котором он хотел написать книгу и о чем беседовал с Б.Зайцевым и Г.Адамовичем во время поездки в Париж в 1967.
Для прозы Казакова характерен тонкий лиризм и музыкальный ритм. В 1964 в набросках Автобиографии он написал о том, что в годы учебы «занимался альпинизмом,
охотился, ловил рыбу, много ходил пешком, ночевал, где придется, все время смотрел, слушал и запоминал». Уже по окончании института (1958), будучи автором
нескольких прозаических сборников, Казаков не потерял интереса к путешествиям. Побывал в псковских Печорах, в Новгородской области, в Тарусе, которую называл
«милым художническим местом», и в других местах. Впечатления от поездок воплотились и в путевых очерках, и в художественных произведениях – например, в
рассказах "По дороге" (1960), "Плачу и рыдаю" (1963), "Проклятый Север" (1964) и многих других.
Особое место в творчестве Казакова занял русский Север. В сборнике рассказов и очерков "Северный дневник" (1977) Казаков писал о том, что ему «всегда хотелось
пожить не на временных становищах, не на полярных зимовках и радиостанциях, а в деревнях – в местах исконных русских поселений, в местах, где жизнь идет не
на скорую руку, а постоянная, столетняя, где людей привязывает к дому семья, дети, хозяйство, рождение, привычный наследственный труд и кресты на могилах
отцов и дедов». В рассказе о жизни рыбаков "Нестор и Кир" (1961) и др., вошедших в "Северный дневник", проявилось характерное для прозы Казакова сочетание
фактурной точности и художественного переосмысления описываемых событий. Последняя глава "Северного дневника" посвящена ненецкому художнику Тыко Вылке.
Впоследствии Казаков написал о нем повесть "Мальчик из снежной ямы" (1972–1976) и сценарий фильма "Великий самоед" (1980).
Герой прозы Казакова – человек внутренне одинокий, с утонченным восприятием действительности, с обостренным чувством вины. Чувством вины и прощанием проникнуты
последние рассказы "Свечечка" (1973) и "Во сне ты горько плакал" (1977), главным героем которых, помимо автобиографического рассказчика, является его маленький сын.
При жизни Казакова было издано около 10 сборников его рассказов: "По дороге" (1961), "Голубое и зеленое" (1963), "Двое в декабре" (1966), "Осень в дубовых лесах"
(1969) и др. Казаков писал очерки и эссе, в том числе о русских прозаиках – Лермонтове, Аксакове, поморском сказочнике Писахове и др. Особое место в этом
ряду занимают воспоминания об учителе и друге К.Паустовском "Поедемте в Лопшеньгу" (1977). В переводе на русский язык, выполненном Казаковым по подстрочнику,
был издан роман казахского писателя А.Нурпеисова. В последние годы жизни Казаков писал мало, большинство его замыслов осталось в набросках. Некоторые из
них после смерти писателя были изданы в книге "Две ночи" (1986).
Умер Казаков в Москве 29 ноября 1982.
(
вернуться к уроку)
ТИХОЕ УТРО
Рассказ
Ю.П.Казаков
Еще только-только прокричали сонные петухи, еще темно было в избе, мать не доила коровы и пастух не выгонял стадо в луга, когда проснулся Яшка.
Он сел на постели, долго таращил глаза на голубоватые потные окошки, на смутно белеющую печь. Сладок предрассветный сон, и голова валится на подушку, и глаза
слипаются, но Яшка переборол себя. Спотыкаясь, цепляясь на лавки и стулья, стал бродить по избе, разыскивая старые штаны и рубаху.
Поев молока с хлебом, Яшка взял в сенях удочки и вышел на крыльцо. Деревня, будто большим пуховым одеялом, была укрыта туманом. Ближние дома были еще видны,
дальние едва проглядывали темными пятнами, а еще дальше, к реке, уже ничего не было видно, и казалось, никогда не было ни ветряка на горке, ни пожарной каланчи,
ни школы, ни леса на горизонте... Все исчезло, притаилось сейчас, и центром маленького замкнутого мира оказалась Яшкина изба.
Кто-то проснулся раньше Яшки, стучал возле кузницы молотком; чистые металлические звуки, прорываясь сквозь пелену тумана, долетали до большого невидимого амбара
и возвращались оттуда уже ослабленными. Казалось, стучат двое; один погромче, другой потише.
Яшка соскочил с крыльца, замахнулся удочками на
подвернувшегося под ноги петуха и весело затрусил к риге[
2]. У риги
вытащил
из-под доски ржавый косарь[
3] и стал рыть землю. Почти сразу же начали попадаться красные и лиловые холодные
червяки. Толстые и тонкие, они одинаково проворно уходили в рыхлую землю. Но Яшка все-там успевал выхватывать их и скоро набросал почти полную банку. Подсыпав
червякам свежей земли, он побежал вниз по тропинке, перевалился через плетень и задами пробрался к сараю, где на сеновале спал его новый приятель — Володя.
Яшка заложил в рот испачканные землей пальцы и свистнул. Потом сплюнул и прислушался. Было тихо.
— Володька! — позвал он. — Вставай!
Володя зашевелился на сене, долго возился и шуршал там, наконец неловко слез, наступая на незавязанные шнурки. Лицо его, измятое после сна, было бессмысленно
и неподвижно, как у слепого, а в волосы набилась сенная труха, она же, видимо, попала ему и за рубашку, потому что, стоя уже внизу, рядом с Яшкой, он все дергал
тонкой шеей, поводил плечами и почесывал спину.
— А не рано? — сипло спросил он, зевнул и, покачнувшись, схватился рукой за лестницу.
Яшка разозлился: он встал на целый час раньше, червяков накопал, удочки притащил... а если по правде говорить, то и встал-то он сегодня из-за этого... заморыша
— хотел места рыбные ему показать, — и вот вместо благодарности и восхищения — «рано»!
— Для кого рано, а для кого и не рано! — зло ответил он и с пренебрежением осмотрел Володю с головы до ног.
Володя выглянул на улицу, лицо его оживилось, глаза заблестели, он начал торопливо зашнуровывать ботинки. Но для Яшки вся прелесть утра была уже отравлена.
— Ты что, в ботинках пойдешь? — презрительно спросил он и посмотрел на оттопыренный палец своей босой ноги. — А галоши наденешь?
Володя промолчал, покраснел и принялся за другой ботинок.
— Ну да, — меланхолично продолжал Яшка, ставя удочки к стене, — у вас там, в Москве, небось, босиком не ходят...
— Ну и что? — Володя снизу посмотрел в широкое насмешливо-злое лицо Яшки.
— Да ничего... Забежи домой — пальто возьми...
— Ну и забегу! — сквозь зубы ответил Володя и еще больше покраснел.
Яшка заскучал. Зря он связался со всем этим делом.. На что уж Колька да Женька Воронковы рыбаки, а и те признают, что лучше его нет рыболова во всем колхозе.
Только отведи на место да покажи — яблоками засыплю. А этот... пришел вчера, вежливый: «Пожалуйста, пожалуйста»... Дать ему по шее, что ли? Надо было
связываться с этим москвичом, который, наверное, и рыбы в глаза не видал! Идет на рыбалку в ботинках!..
— А ты галстук надень, — съязвил Яшка и хрипло засмеялся. — У нас рыба обижается, когда к ней без галстука суешься.
Володя наконец справился с ботинками и, подрагивая oт обиды ноздрями и глядя прямо перед собой невидящим взглядом, вышел из сарая. Он готов был отказаться
от рыбалки и тут же разреветься, но он так ждал этого утра! За ним нехотя вышел Яшка, и ребята молча, не глядя друг на Друга, пошли по улице. Они шли по
деревне, и туман отступал перед ними, открывая все новые и новые дома, и сараи, и школу, и длинные ряды молочно-белых построек фермы... Будто скупой хозяин,
он показывал все это только на минуту и потом снова плотно смыкался сзади.
Володя жестоко страдал. Он сердился на себя за грубые ответы Яшке, сердился на Яшку и казался сам себе в эту минуту неловким и жалким. Ему было стыдно своей
неловкости, и, чтобы хоть как-нибудь заглушить это непонятное чувство, он думал, ожесточаясь: «Ладно, пусть... Пускай издевается. Они меня еще узнают, я не
позволю им смеяться! Подумаешь, велика важность босиком идти! Воображалы какие!» Но в то же время он с откровенной завистью и даже с восхищением поглядывал
на босые Яшкины ноги, на холщовую сумку для рыбы и на заплатанные, надетые специально на рыбную ловлю штаны и серую рубаху. Он завидовал и Яшкиному загару,
и той особенной походки, при которой шевелятся плечи и лопатки и даже уши и которая у многих деревенских ребят считается особенным шиком. Проходили мимо
колодца со старым, поросшим зеленью срубом.
— Стой! — сказал хмуро Яшка. — Попьем!
Он подошел к колодцу, загремел цепью и, вытащив тяжелую бадью с водой, жадно приник к ней. Пить ему не хотелось, но он считал, что лучше этой воды нигде нет,
и поэтому каждый раз, проходя мимо колодца, пил ее с огромным наслаждением. Вода, переливаясь через край бадьи, плескала ему на босые ноги, он поджимал их,
но все пил и пил, изредка отрываясь и шумно дыша.
— На, пей! — сказал он наконец Володе, вытирая рукавом губы.
Володе тоже не хотелось пить, но, чтобы еще больше не рассердить Яшку, он послушно припал к бадье и стал тянуть воду мелкими глоточками, пока от холода у него
не заломило в затылке.
— Ну, как водичка? — самодовольно осведомился Яшка, когда Володя отошел от колодца.
— Законная! — отозвался Володя и поежился.
— Небось, в Москве такой нету? — ядовито прищурился Яшка.
Володя ничего не ответил, только втянул сквозь сжатые губы воздух и примиряюще улыбнулся.
— Ты ловил ли рыбу-то? — спросил Яшка.
— Нет... Только на Москве-реке видел, как ловят, — упавшим голосом сознался Володя и робко взглянул на Яшку.
Это признание несколько смягчило Яшку, и он, пощупав банку с червями, сказал как бы между прочим:
— Вчера
наш завклубом в Плещанском бочаге[
4] сома видал...
У Володи заблестели глаза:
— Большой?
— А ты думал! Метра два... А может, и все три — и темноте не разобрать было. Наш завклубом аж перепугался, думал — крокодил. Не веришь?
— Врешь! — восторженно выдохнул Володя и подернул плечами; по его глазам было видно, что верит он всему безусловно.
Яшка изумился:
— Я вру? Хочешь, айда сегодня вечером ловить! Ну?
— А можно? — с надеждой спросил Володя, и уши его порозовели.
— А чего... — Яшка сплюнул, вытер нос рукавом. Снасть у меня есть. Лягвы, вьюнов наловим... Выползков захватим — там голавли еще водятся — и на две зари!
Ночью костер запалим... Пойдешь?
Володе стало необыкновенно весело, и он только теперь почувствовал, как хорошо выйти утром из дому. Как славно и легко дышится, как хочется побежать по этой
мягкой дороге, помчаться во весь дух, подпрыгивая и взвизгивая от восторга!
Что это так странно звякнуло там, сзади? Кто это вдруг, будто ударяя раз за разом по натянутой тугой струне, ясно и мелодически прокричал в лугах? Где это
было с ним? А может, и не было? Но почему же тогда так знакомо это ощущение восторга и счастья?
Что это затрещало так громко в поле? Мотоцикл? Володя вопросительно посмотрел на Яшку.
— Трактор! — ответил важно Яшка.
— Трактор? Но почему же он трещит?
— Это он заводится. Скоро заведется... Слушай. Во-во Слыхал? Загудел! Ну, теперь пойдет... Это Федя Костылев. Всю ночь пахал с фарами, чуток поспал и опять пошел...
Володя посмотрел в ту сторону, откуда слышался гул трактора, и тотчас спросил:
— Туманы у вас всегда такие?
— Не... Когда чисто, а когда — попоздней, к сентябрю поближе — глядишь, и инеем вдарит. А вообще в туман рыба берет — успевай таскать!
— А какая у вас рыба?
— Рыба-то? Рыба всякая... И караси на плесах, есть щука, ну, потом, эти... окунь, плотва, лещ... Еще линь. Знаешь линя? Как поросенок. То-олстый! Я сам
первый раз поймал — рот разинул.
— А много можно поймать?
— Гм!.. Всяко бывает. Другой раз кило пять, а другой раз так, только кошке...
— Что это свистит? — Володя остановился, поднял голову.
— Это! Это ути летят... Чирочки.
— Ага! Знаю... А это что?
— Дрозды звенят. На рябину прилетели к тете Насте в огород. Ты дроздов-то ловил когда?
— Никогда не ловил.
— У Мишки Каюнёнка сетка есть... Вот погоди, пойдем ловить. Они, дрозды-то, жаднющие. По полям стаями летают, червяков из-под трактора берут. Ты сетку растяни,
зябины набросай, затаись и жди. Как налетят, так сразу штук пять под сетку полезут... Потешные они; не все, правда, но есть толковые... У меня один всю
зиму жил, так по-всякому умел; и как паровоз, и как пила...
Деревня скоро осталась позади. Бесконечно потянулся низкорослый овес, впереди еле проглядывала темная полоса леса.
— Долго еще идти? — спрашивал Володя.
— Скоро... Вот рядом. Пошли ходчее, — каждый раз отвечал Яшка.
Вышли на бугор, свернули вправо, лощиной спустили вниз, перешли тропкой через льняное поле, и тут совсем неожиданно перед ними открылась река.
Она была небольшая, густо поросла ракитником, ветлой по берегам, ясно звенела на перекатах и часто разливалась глубокими, мрачными омутами.
Солнце наконец взошло; тонко заржала в лугах лошадь и как-то необыкновенно быстро посветлело, порозовело все вокруг; еще отчетливей стала видна седая роса
на елках и кустах, а туман пришел в движение, поредел и стал неохотно открывать стога сена, темные на дымчатом фоне близкого теперь леса. Рыба гуляла.
В омутах раздавались
редкие тяжкие всплески, вода волновалась, прибрежная куга[
5] тихонько покачивалась.
Володя готов был хоть сейчас начать ловить, но Яшка шел все дальше берегом реки. Они почти по пояс вымокли в росе, когда наконец Яшка шепотом сказал: «Здесь!»
и стал спускаться к воде. Нечаянно он оступился, влажные комья земли посыпались из-под его ног, и тотчас же, невидимые, закрякали утки, заплескали крыльями,
взлетел и потянулись над рекой, пропадая в тумане. Яшка съежился и зашипел, как гусь. Володя облизнул пересохшие губы и спрыгнул вслед за Яшкой вниз.
Оглядевшись, он поразился мрачности, которая царила в этом омуте. Пахло сыростью, глиной и тиной, вода была черная, ветлы в буйном росте почти закрыли все
небо, и, несмотря на то что верхушки их уже порозовели от солнца, а сквозь туман было видно синее небо, здесь, у воды, было сыро, угрюмо и холодно.
— Тут, знаешь, глубина какая? — Яшка округлились глаза. — Тут и дна нету...
Володя немного отодвинулся от воды и вздрогнул, когда у противоположного берега гулко ударила рыба.
— В этом бочаге у нас никто не купается...
— Почему? — слабым голосом спросил Володя.
— Засасывает... Как ноги опустил вниз, так все... Вода — как лед — и вниз утягивает. Мишка Каюнёнок говорил, там осьминоги на дне лежат.
— Осьминоги только... в море, — неуверенно сказал Володя и еще отодвинулся.
— «В море»!.. Сам знаю! А Мишка видал! Пошел на рыбалку, идет мимо, глядит — из воды щуп, и вот по берегу шарит... Ну? Мишка аж до самой деревни бег!
Хотя, наверное, он врет, я его знаю, — несколько неожиданно заключил Яшка и стал разматывать удочки.
Володя приободрился, а Яшка, уже забыв про осьминогов, нетерпеливо поглядывал на воду, и каждый раз, когда шумно всплескивала рыба, лицо его принимало
напряженно-страдальческое выражение.
Размотав удочки, он передал одну из них Володе, отсыпал ему в спичечную коробку червей и глазами показал место, где ловить.
Закинув насадку, Яшка, не выпуская из рук удилища, нетерпеливо уставился на поплавок. Почти сейчас же закинул свою насадку и Володя, но зацепил при
этом удилищем за ветлу. Яшка страшно взглянул на Володю, выругался шепотом, а когда перевел взгляд опять на поплавок, то вместо него увидел только
легкие расходящиеся круги. Яшка тотчас с силой подсек, плавно повел рукой вправо, с наслаждением почувствовал, как в глубине упруго заходила рыба, но
напряжение лески вдруг ослабло, и из воды, чмокнув, выскочил пустой крючок. Яшка задрожал от ярости.
— Ушла, а? Ушла... — пришепетывал он, надевая мокрыми руками нового червя на крючок.
Снова забросил насадку и снова, не выпуская из рук удилища, неотрывно смотрел на поплавок, ожидая поклевки. Но поклевки не было, и даже всплесков не стало слышно.
Рука у Яшки устала, и он осторожно воткнул удилище в мягкий берег. Володя посмотрел на Яшку и тоже воткнул свое удилище.
Солнце, поднимаясь все выше, заглянуло наконец и в этот мрачный омут. Вода сразу ослепительно засверкала, и загорелись капли росы на листьях, на траве
и на цветах. Володя, жмурясь, посмотрел на свой поплавок, потом оглянулся и неуверенно спросил:
— А что, может рыба в другой бочаг уйти?
— Ясное дело! — злобно ответил Яшка. — Та сорвалась и всех распугала. А здоровая, верно, была... Я как дернул, так у меня руку сразу вниз потащило! Может,
на кило потянуло бы.
Яшке немного стыдно было, что он упустил рыбу, но, как часто бывает, вину свою он склонен был приписать Володе. «Тоже мне рыбак! — думал он. — Сидит раскорякой...
Один ловишь или с настоящим рыбаком — только успевай таскать...» Он хотел чем-нибудь уколоть Володю, но вдруг схватился за удочку: поплавок чуть шевельнулся.
Напрягаясь, будто дерево с корнем вырывал, он медленно вытащил удочку из земли и, держа ее на весу, чуть приподнял вверх. Поплавок снова качнулся, лег набок,
чуть подержался в таком положении и опять выпрямился. Яшка перевел дыхание, скосил глаза и увидел, как Володя, побледнев, медленно приподнимается. Яшке стало
жарко, пот мелкими капельками выступил у него на носу и верхней губе. Поплавок опять вздрогнул, пошел в сторону, погрузился наполовину и наконец исчез, оставив
после себя заметный завиток воды. Яшка, как и в прошлый раз, мягко подсек и сразу подался вперед, стараясь выпрямить удилище. Леска с дрожащим на ней
поплавком вычертила кривую, Яшка привстал, перехватил удочку другой рукой и, чувствуя сильные и частые рывки, опять плавно повел руками вправо. Володя
подскочил к Яшке и, блестя отчаянными, круглыми глазами, закричал тонким голосом:
— Давай, давай, дава-ай!..
— Уйди! — просипел Яшка, пятясь, часто переступая ногами.
На мгновение рыба вырвалась из воды, показала свой сверкающий широкий бок, туго ударила хвостом, подняла фонтан розовых брызг и опять ринулась в холодную
глубину. Но Яшка, уперев комель удилища в живот, все пятился и кричал:
— Врешь, не уйде-ошь!..
Наконец он подвел упирающуюся рыбу к берегу, рывком выбросил ее на траву и сейчас же упал на нее животом. У Володи пересохло горло, сердце неистово колотилось.
— Что у тебя? — присев на корточки, спрашивал он. — Покажи, что у тебя?
— Ле-ещ! — с упоением выговорил Яшка.
Он осторожно вытащил из-под живота большого холодного леща, повернул к Володе свое счастливое широкое лицо, сипло засмеялся было, но улыбка его внезапно
прошла, глаза испуганно уставились на что-то за спиной Володи, он съежился, ахнул:
— Удочка-то... Глянь-ка!
Володя обернулся и увидел, что его удочка, отвалив ком земли, медленно сползает в воду и что-то сильно дергает леску. Он вскочил, споткнулся и, на коленях
подтянувшись к удочке, успел схватить ее. Удилище сильно согнулось. Володя повернул к Яшке круглое бледное лицо.
— Держи! — крикнул Яшка.
Но в этот момент земля под ногами у Володи зашевелилась, подалась, он потерял равновесие, выпустил удочку, нелепо, будто ловя мяч, всплеснул руками,
звонко крикнул: «Ааа!» — и упал в воду.
— Дурак! — сипло закричал Яшка, злобно и страдальчески искривив лицо. — Недотепа чертова!.. Рыбу распугал...
Он вскочил, схватил ком земли с травой, готовясь швырнуть в лицо Володе, как только он вынырнет. Но, взглянув в воду, он замер, и
у него появилось то томительное чувство, которое испытываешь во сне, когда вялое тело не подчиняется сознанию. Володя в трех метрах от берега бил, шлепал
по воде руками, запрокидывая к небу белое лицо с выпученными глазами, захлебывался и, окунаясь в воду, все силился что-то крикнуть, но в горле у него
клокотало и получалось: «Уаа... Уа...»
«Тонет! — с ужасом подумал Яшка. — Утягивает!» Бросил комок земли, которым хотел ударить Володю, и, вытирая липкую руку о штаны, не отрывая глаз от него
и чувствуя слабость в ногах, попятился вверх, прочь от воды. На ум ему сразу пришел рассказ Мишки о громадных осьминогах на дне бочага, в груди и животе
стало холодно от ужаса: он понял, что Володю схватил осьминог... Земля сыпалась у него из-под ног, он упирался трясущимися руками и, совсем как во сне,
неповоротливо и тяжело лез вверх.
Наконец, подгоняемый страшными звуками, которые издавал Володя, Яшка выскочил на луг, кинулся к деревне, но, не пробежав и десяти шагов, остановился, будто
споткнувшись, чувствуя, что убежать никак нельзя. Поблизости не было никого, и некому было крикнуть о помощи... Яшка судорожно шарил в карманах и в сумке
в поисках хоть какой-нибудь бечевки и, не найдя ничего, бледный, стал подкрадываться к бочагу. Подойдя к обрыву, он заглянул вниз, ожидая увидеть страшное
и в то же время надеясь, что все как-то обошлось, и опять увидел Володю. Володя теперь уже не бился, он почти весь скрылся под водой, только макушка с
торчащими волосами были еще видна... Она скрывалась и опять показывалась, скрывалась и показывалась... Яшка, не отрывая взгляда от от этой макушки, начал
расстегивать штаны, потом вскрикнул и скатился вниз. Высвободившись из штанов, он, как был, в рубашке и с сумкой через плечо, прыгнул в воду, в два взмаха
подплыл к Володе, схватил его за руку.
Володя сразу же вцепился в Яшку, стал быстро-быстро перебирать руками, цепляясь за рубашку и сумку, наваливаться на него,
по-прежнему выдавливая из себя нечеловеческие, страшные звуки: «Уаа... Уааа...» Вода хлынули Яшке в рот. Чувствуя у себя на шее мертвую хватку, он попытался
выставить из воды свое лицо, но Володя, дрожа мелкой дрожью, все карабкался на него, наваливался всей тяжестью, старался влезть на плечи. Яшка захлебнулся,
закашлялся, задыхаясь, глотая воду, и тогда дикий, небывалый ужас охватил его, в глазах с ослепительной силой вспыхнули красные и желтые круги. Он понял,
что Володя утопит его, что пришла его смерть, дернулся из последних сил, забарахтался, закричал так же нечеловечески страшно, как кричал Володя минуту назад,
ударил Володю ногой в живот, вынырнул и сквозь бегущую с волос воду увидел яркий сплющенный шар солнца. Чувствуя еще на себе тяжесть Володи, он оторвал,
сбросил его с себя, замолотил по воде руками и ногами и, поднимая буруны пены, в ужасе бросился к берегу.
И только ухватившись рукой за прибрежную осоку, он опомнился и посмотрел назад. Взбаламученная вода в омуте успокаивалась, и никого уже не было на ее
поверхности. Из глубины весело выскочило несколько пузырьков воздуха, и у Яшки застучали зубы.
Он оглянулся: ярко светило солнце, и листья кустов и ветлы блестели, радужно светилась паутина между цветами, и трясогузка сидела вверху, на бревне, покачивала
хвостом и блестящим глазом смотрела на Яшку, и все было так же, как и всегда, все дышало покоем и тишиной, и стояло над землей тихое утро, а между тем вот
только сейчас, совсем недавно, случилось небывалое — только что утонул человек, и это он, Яшка, ударил, утопил его...
Яшка моргнул, отпустил осоку, повел плечами под мокрой рубашкой, глубоко, с перерывами вдохнул воздух и нырнул. Открыв под водой глаза, он не мог сначала
ничего разобрать: кругом дрожали неясные желтоватые и зеленоватые блики и какие-то травы, освещенные солнцем. Но свет солнца не проникал туда, в глубину...
Яшка опустился еще ниже, проплыл немного, задевая руками и лицом за травы, и тут увидел Володю. Володя держался на боку, одна нога его запуталась в траве,
а сам он медленно поворачивался, покачиваясь, подставляя солнечному свету круглое бледное лицо и шевеля левой рукой, словно пробуя на ощупь воду. Яшке
показалось, что Володя притворяется и нарочно покачивает рукой, что он следит за ним, чтобы схватить, как только он дотронется до него.
Чувствуя, что сейчас задохнется, Яшка рванулся к Володе, схватил его за рубашку, зажмурился, торопливо дернул тело Володи вверх и удивился, как легко и
послушно Володя последовал за ним. Вынырнув, он жадно задышал, и теперь ему ничего не нужно и не важно было, кроме как дышать и чувствовать, как грудь раз
за разом наполняется удивительно чистым воздухом.
Не выпуская Володиной рубашки, он стал подталкивать его к берегу. Плыть было тяжело. Почувствовав дно под ногами, Яшка положил Володю грудью на берег, лицом
в траву, тяжело вылез сам и вытащил Володю. Он вздрагивал, касаясь холодного тела, глядя на мертвое, неподвижное лицо, торопился и чувствовал себя таким
усталым, таким несчастным...
Перевернув Володю на спину, он стал разводить его руки, давить на живот, дуть в нос. Он запыхался и ослабел, а Володя был все такой же белый и холодный.
«Помер?» — с испугом подумал Яшка, и ему стало очень страшно. Убежать бы куда-нибудь, спрятаться, чтобы только не видеть этого равнодушного, холодного лица!
Яшка всхлипнул от ужаса, вскочил, схватил Володю за ноги, вытянул, насколько хватило сил, вверх и, побагровев от натуги, начал трясти. Голова Володи билась
по земле, волосы свалялись от грязи. И в тот самый момент, когда Яшка, окончательно обессилев и упав духом, хотел бросить все и бежать куда глаза глядят,
— в этот самый момент изо рта Володи хлынула вода, он застонал и судорога прошла по его телу. Яшка выпустил Володины ноги, закрыл глаза и сел на землю.
Володя оперся слабыми руками, привстал, точно собрался немедленно куда-то бежать, но снова повалился, снова зашелся судорожным кашлем, брызгаясь водой и
корчась на сырой траве.
Яшка отполз в сторону и расслабленно смотрел на Володю. Никого сейчас не любил он больше Володи, ничто на свете не было ему милее этого бледного, испуганного
и страдающего лица. Робкая, влюбленная улыбка светилась в глазах Яшки, с нежностью смотрел он на Володю и бессмысленно спрашивал:
— Ну как? А? Ну как?..
Володя немного оправился, вытер рукой лицо, взглянув на воду, и незнакомым, хриплым голосом, с заметным усилием, заикаясь, выговорил:
— Как я... то-нул...
Тогда Яшка вдруг сморщился, зажмурился, из глаз у него брызнули слезы, и он заревел, заревел горько, безутешно, сотрясаясь всем телом, задыхаясь и стыдясь
своих слез. Плакал он от радости, от пережитого страха, от того, что все хорошо кончилось, что Мишка Каюнёнок врал и никаких осьминогов в этом бочаге нет...
Глаза Володи потемнели, рот приоткрылся, и с испугом и недоумением смотрел он на Яшку.
— Ты... что? — выдавил он из себя.
— Да-а... — выговорил Яшка, что есть силы стараясь не плакать и вытирая глаза штанами, — ты уто-о... утонуть... а мне тебя спа-а... спаса-а-ать...
И он заревел еще отчаянней и громче.
Володя заморгал, покривился, посмотрел опять на воду, сердце его дрогнуло, он все вспомнил...
— Как... как я тону-ул!.. — будто удивляясь, сказал он и тоже заплакал, дергая худыми плечами, беспомощно опустив голову и отворачиваясь от своего спасителя.
Вода в омуте давно успокоилась, рыба с Володиной удочки сорвалась, удочка прибилась к берегу... Светило солнце, пылали кусты, обрызганные росой, и только
вода и омуте оставалась все такой же черной.
Воздух нагрелся, и горизонт дрожал в его теплых струях. Издали, с полей, с другой стороны реки, вместе с порывами теплого ветра летели запахи сена и сладкого
клевера. И запахи эти, смешиваясь с более дальними, но острыми запахами леса, и этот легкий теплый ветер были похожи на дыхание
проснувшейся земли, радующейся новому светлому дню.
Источник: Литература. 7 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение.
РАЗМЫШЛЯЕМ О ПРОЧИТАННОМ
1. Чем отличается поведение Яшки по дороге к реке от поведения Володи? По каким признакам Яшка узнавал, что летят утки, звенят дрозды? Что рассказал он о дроздах?
2. Как вели себя в минуту опасности мальчики? Как объяснить, что Яшке после того, как все кончилось благополучно, не было ничего на свете милее бледного,
испуганного, страдающего лица Володи?
*3. По высказываниям исследователей творчества Казакова, писатель ничего невыгодного для своих героев не утаивает от читателя, который сам должен решить,
насколько они хороши или плохи. Как вы думаете, что мог утаить, но не утаил от читателя автор в поведении Яшки?
Источник: Литература. 7 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение.
(
вернуться к уроку)
СОВЕРШЕНСТВУЕМ СВОЮ РЕЧЬ
Подготовьте по самостоятельно составленному плану пересказ или чтение рассказа по ролям (на выбор).
ТВОРЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ
Бывали ли с вами в лесу или на реке трудные ситуации? Как вы вели себя в это время?
Отвечая на вопрос, постарайтесь использовать пословицы: «Друзья познаются в беде», «Одному не под силу — зови товарищей».
Источник: Литература. 7 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение.
Из рассказа Ю. Казакова
О МУЖЕСТВЕ ПИСАТЕЛЯ
Писатель должен быть мужествен... потому что жизнь его тяжела. Когда он один на один с чистым белым листом бумаги, против него решительно все. Против
него миллионы написанных ранее книг — просто страшно подумать! — и мысли о том, зачем же еще писать, когда про все это уже было. Против него головная боль
и неуверенность в себе в разные дни, и разные люди, которые в эту минуту звонят к нему или приходят, и всякие заботы, хлопоты, дела, как будто важные,
хотя нет для него в этот час дела важнее того, которое ему предстоит. Против него солнце, когда тянет выйти из дому, вообще поехать куда-нибудь, что-то
такое повидать, испытать какое-то счастье. И дождь против него, когда на душе тяжело, пасмурно и не хочется работать...
Настоящий писатель работает по десять часов в день. Часто у него застопоривает, и тогда проходит день, и еще день, и еще много дней, а он не может бросить,
не может писать дальше и с бешенством, почти со слезами чувствует, как проходят дни, которых у него мало, и проходят впустую...
...У тебя нет власти перестроить мир, как ты хочешь, как нет ее ни у кого в отдельности. Но у тебя есть твоя правда и твое слово. И ты должен быть трижды
мужествен, чтобы, несмотря на все свои несчастья, неудачи и срывы, все-таки нести людям радость и говорить без конца, что жизнь станет лучше...
Источник: Литература. 7 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение.
(
вернуться к уроку)
РАЗМЫШЛЯЕМ О ПРОЧИТАННОМ
Почему, по мнению Юрия Казакова, писателю необходимо мужество? Подтвердите свой ответ цитатами из дневника писателя и высказываний о нем писателей и критиков.
Источник: Литература. 7 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение.
(
вернуться к уроку)
ТВОРЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ
Прочитайте самостоятельно рассказ Ю. Казакова «По дороге». Подготовьте отзыв на этот рассказ (устный или письменный — на выбор).
