Лермонтов М.Ю. Стихотворения (из кодификатора). ОГЭ по литературе
Литература для школьников
 
 Главная
 Зарубежная  литература
М.Ю.Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка.
Портрет работы П.Е.Заболотского. Масло. 1837
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Михаил Юрьевич Лермонтов
(1814 – 1841)
 
Стихотворения
(из кодификатора для подготовки к ОГЭ[1])
 
Ангел[2]
По небу полуночи ангел летел,
      И тихую песню он пел;
И месяц, и звезды, и тучи толпой
      Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов
      Под кущами райских садов;
О боге великом он пел, и хвала
      Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нес
      Для мира печали и слез.
И звук его песни в душе молодой
      Остался — без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,
      Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
      Ей скучные песни земли.
1831
 
Бородино[3]
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
      Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые?
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
      Про день Бородина!»

– Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
      Богатыри – не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля...
Не будь на то господня воля,
      Не отдали б Москвы!

Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
      Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры[4]?
Не смеют что ли командиры
Чужие изорвать мундиры
      О русские штыки?»

И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
      Построили реду́т[5].
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки –
      Французы тут как тут.

Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
      Постой-ка, брат, мусью́!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
      За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
      Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до карте́чи![6

И вот на поле грозной се́чи
      Ночная пала тень.

Прилег вздремнуть я у лафе́та[7],
И слышно было до рассвета,
      Как ликовал француз.
Но тих был наш бива́к[8] открытый:
Кто ки́вер[9] чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
      Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,
Всё шумно вдруг зашевелилось,
      Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен була́том[10],
      Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
      Умремте ж под Москвой,
      Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
      Мы в Бородинский бой.

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
      И всё на наш редут.
Ула́ны с пестрыми значками,
Драгу́ны с конскими хвостами[11],
Все промелькнули перед нами,
       Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
      В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
      Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
      Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась – как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
      Слились в протяжный вой...

Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
      И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны –
И отступили басурманы[12].
Тогда считать мы стали раны,      
 Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
      Богатыри – не вы.
Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
      Не отдали б Москвы!
1837
 
Дума[13]
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
         В бездействии состарится оно.
         Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
         Как пир на празднике чужом.
       К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно-малодушны,
И перед властию – презренные рабы.
         Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый,
И час их красоты – его паденья час!

Мы иссушили ум наукою бесплодной,
Тая завистливо от ближних и друзей
Надежды лучшие и голос благородный
         Неверием осмеянных страстей.
Едва касались мы до чаши наслажденья,
         Но юных сил мы тем не сберегли;
Из каждой радости, бояся пресыщенья,
         Мы лучший сок навеки извлекли.

Мечты поэзии, создания искусства
Восторгом сладостным наш ум не шевелят;
Мы жадно бережем в груди остаток чувства –
Зарытый скупостью и бесполезный клад.
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
         Когда огонь кипит в крови.
И предков скучны нам роскошные забавы,
Их добросовестный, ребяческий разврат;
И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
         Глядя насмешливо назад.

Толпой угрюмою и скоро позабытой,
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
         Ни гением начатого труда.
И прах[14] наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
         Над промотавшимся отцом.
1838
 
И скучно и грустно[15]
И скучно и грустно, и некому руку подать
      В минуту душевной невзгоды...
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
      А годы проходят – все лучшие годы!

Любить... но кого же?.. на время – не стоит труда,
      А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:
      И радость, и муки, и всё там ничтожно...

Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг
      Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг –
      Такая пустая и глупая шутка...

1840
 
Когда волнуется желтеющая нива...[16]
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зелёного листка;

2

Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;

3

Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу[17]
Про мирный край, откуда мчится он:

4

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога!....
февраль 1837.
 
Листок[18]
Дубовый листок оторвался от ветки родимой
И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;
Засох и увял он от холода, зноя и горя
И вот наконец докатился до Черного моря.

У Черного моря чинара[19] стоит молодая;
С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская;
На ветвях зеленых качаются райские птицы;
Поют они песни про славу морской царь-девицы.

И странник прижался у корня чинары высокой;
Приюта на время он молит с тоскою глубокой
И так говорит он: "Я бедный листочек дубовый,
До срока созрел я и вырос в отчизне суровой.

Один и без цели по свету ношуся давно я,
Засох я без тени, увял я без сна и покоя.
Прими же пришельца меж листьев своих изумрудных,
Немало я знаю рассказов мудреных и чудных".

"На что мне тебя? – отвечает младая чинара,
Ты пылен и желт, – и сынам моим свежим не пара.
Ты много видал – да к чему мне твои небылицы?
Мой слух утомили давно уж и райские птицы.

Иди себе дальше; о странник! тебя я не знаю!
Я солнцем любима, цвету для него и блистаю;
По небу я ветви раскинула здесь на просторе,
И корни мои умывает холодное море".

1841
 
Нет, не тебя так пылко я люблю...[20]
Нет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня красы твоей блистанье:
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою.

Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.

Я говорю с подругой юных дней,
В твоих чертах ищу черты другие,
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей.
апрель 1841
 
Молитва[21]
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко...
1839
 
Парус[22]
Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..

Играют волны – ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит...
Увы! он счастия не ищет,
И не от счастия бежит!

Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой...
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
1832
 
Поэт[23]
Отделкой золотой блистает мой кинжал;
        Клинок надежный, без порока;
Булат[24] его хранит таинственный закал, –
        Наследье бранного[25] востока.

Наезднику в горах служил он много лет,
        Не зная платы за услугу;
Не по одной груди провел он страшный след
        И не одну прорвал кольчугу[26].

Забавы он делил послушнее раба,
        Звенел в ответ речам обидным.
В те дни была б ему богатая резьба
        Нарядом чуждым и постыдным.

Он взят за Тереком отважным казаком
        На хладном трупе господина,
И долго он лежал заброшенный потом
        В походной лавке армянина.

Теперь родных ножон, избитых на войне,
        Лишен героя спутник бедный;
Игрушкой золотой он блещет на стене –
        Увы, бесславный и безвредный!

Никто привычною, заботливой рукой
        Его не чистит, не ласкает,
И надписи его, молясь перед зарей,
        Никто с усердьем не читает...
________

В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,
        Свое утратил назначенье,
На злато променяв ту власть, которой свет[27]
        Внимал в немом благоговенье?

Бывало, мерный звук твоих могучих слав
        Воспламенял бойца для битвы;
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
        Как фимиам[28] в часы молитвы.

Твой стих, как божий дух, носился над толпой;
        И отзыв мыслей благородных
Звучал, как колокол на башне вечевой[29],
        Во дни торжеств и бед народных.

Но скучен нам простой и гордый твой язык; –
        Нас тешат блестки и обманы;
Как ветхая краса, наш ветхий мир привык
        Морщины прятать под румяны...

Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк[30]?
        Иль никогда на голос мщенья
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,
        Покрытый ржавчиной презренья?
1838
 
Пророк[31]
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка[32],
В очах[33] людей читаю я
Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.

Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи;

Завет предвечного храня[34],
Мне тварь[35] покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.

Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:

«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами.
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!

Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм и худ и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его[36]!»

1841
 
Родина[37]
Люблю отчизну я, но странною любовью!
      Не победит ее рассудок мой.
      Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

      Но я люблю – за что, не знаю сам –
      Ее степей холодное молчанье,
      Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям;
Проселочным путем люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень.
         Люблю дымок спаленной жнивы[38],
         В степи ночующий обоз[39],
         И на холме средь желтой нивы[40]
         Чету белеющих берез.
         С отрадой, многим незнакомой,
         Я вижу полное гумно[41],
         Избу, покрытую соломой,
         С резными ставнями окно;
         И в праздник, вечером росистым,
         Смотреть до полночи готов
         На пляску с топаньем и свистом
         Под говор пьяных мужичков.
1841
 
Смерть Поэта[42]
Погиб поэт! – невольник чести[43] –
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой[44]!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света[45]
Один как прежде... и убит!
Убит!.. к чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор,
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь... – он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как све́точ[46], дивный гений,
Увял торжественный венок.

Его убийца хладнокровно
Навел удар... спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво?.. издалёка,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что́ он руку поднимал!..

       И он убит – и взят могилой,
       Как тот певец, неведомый, но милый[47],
              Добыча ревности глухой,
       Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.

Зачем от мирных нег и дружбы простодушной[48]
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?..

И прежний сняв венок – они венец терновый[49],
Увитый ла́врами, надели на него:
       Но иглы тайные сурово
       Язвили славное чело[50];
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шопотом насмешливых невежд,
       И умер он – с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
       Замолкли звуки чудных песен,
       Не раздаваться им опять:
       Приют певца угрюм и тесен,
       И на устах его печать.
          _____

       А вы, надменные потомки[51]
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
       Таитесь вы под сению закона,
       Пред вами суд и правда – всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники[52] разврата!
       Есть грозный суд: он ждет;
       Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
       Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
       Поэта праведную кровь!
1837
 
Три пальмы[53]
В песчаных степях аравийской земли
Три гордые пальмы высоко росли.
Родник между ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной,
Хранимый, под сенью зеленых листов,
От знойных лучей и летучих песков.

И многие годы неслышно прошли;
Но странник усталый из чуждой земли
Пылающей грудью ко влаге студеной
Еще не склонялся под кущей зеленой,
И стали уж сохнуть от знойных лучей
Роскошные листья и звучный ручей.

И стали три пальмы на бога роптать:
"На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ничей благосклонный не радуя взор?..
Не прав твой, о небо, святой приговор!"

И только замолкли – в дали голубой
Столбом уж крутился песок золотой,
Звонков раздавались нестройные звуки,
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шел, колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.

Мотаясь, висели меж твердых горбов
Узорные полы походных шатров;
Их смуглые ручки порой подымали,
И черные очи оттуда сверкали...
И, стан худощавый к луке наклоня,
Араб горячил вороного коня.

И конь на дыбы подымался порой,
И прыгал, как барс, пораженный стрелой;
И белой одежды красивые складки
По плечам фариса вились в беспорядке;
И, с криком и свистом несясь по песку,
Бросал и ловил он копье на скаку.

Вот к пальмам подходит, шумя, караван:
В тени их веселый раскинулся стан.
Кувшины звуча налилися водою,
И, гордо кивая махровой главою,
Приветствуют пальмы нежданных гостей,
И щедро поит их студеный ручей.

Но только что сумрак на землю упал,
По корням упругим топор застучал,
И пали без жизни питомцы столетий!
Одежду их сорвали малые дети,
Изрублены были тела их потом,
И медленно жгли их до утра огнем.

Когда же на запад умчался туман,
Урочный свой путь совершал караван;
И следом печальным на почве бесплодной
Виднелся лишь пепел седой и холодный;
И солнце остатки сухие дожгло,
А ветром их в степи потом разнесло.

И ныне всё дико и пусто кругом –
Не шепчутся листья с гремучим ключом:
Напрасно пророка о тени он просит –
Его лишь песок раскаленный заносит,
Да коршун хохлатый, степной нелюдим,
Добычу терзает и щиплет над ним.
1839
 
Тучи[54]
Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную.

Кто же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?
Или друзей клевета ядовитая?

Нет, вам наскучили нивы бесплодные...
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Вечно холодные, вечно свободные,
Нет у вас родины, нет вам изгнания.
1840


Примечания
1. Кодификатор – это документ, описывающий элементы содержания по учебному предмету для составления КИМ ЕГЭ, выносимого на проверку учебного содержания. Другими словами, в кодификатор включен список тем, произведений (обязательный минимум), на основании которых будут составлены КИМ в каждый конкретный год.
Считается, что использование кодификатора при подготовке к ЕГЭ позволит систематизировать знания по всем разделам предмета, реально оценить уровень подготовки, выявить имеющиеся пробелы и «проблемные» темы. (вернуться)

2. Ангел ("По небу полуночи ангел летел...") – напечатано: «Одесский альманах на 1840 г.». Одесса, 1839.
Это единственное юношеское стихотворение Лермонтова, которое было напечатано им самим и за его полной подписью. Оно написано в 1831 году, когда поэту было только 16 лет.
Жанр произведения — лирическая миниатюра, стиль — романтический, можно отнести его к философской лирике.
Стихотворение построено на основе антитезы земли и неба. Композиционно выделяются две части. Первая часть включает в себя первые три строфы. Здесь обозначен мир небесный. Он покойный, радостный, безгрешный, правдивый.
В последней строфе обозначен образ земли, противопоставленный небесам. Душа, воплотившись, долго томилась на свете, потому что слишком сильна в ней была тяга к Божественному, слишком незабвенна память о святой песне ангела. (вернуться)

3. Бородино – впервые напечатано в «Современнике» (1837, т. 6, стр. 207–211). В «Стихотворениях» 1840 года датировано 1837 годом.
В 1837 году исполнялось 25 лет со времени Отечественной войны 1812 года. (См. Иллюстрации к уроку по стихотворению Лермонтова "Бородино") В связи с этим Лермонтов обращается к одному из наиболее драматических и важных моментов этой войны – к Бородинскому сражению, которому еще в 1831 году посвятил стихотворение «Поле Бородина». На основе этого юношеского произведения Лермонтов создает теперь глубоко народное по форме и содержанию «Бородино». В этом стихотворении отразились размышления поэта о роли народа в великом событии национальной истории, о прошлом и настоящем России. Белинский писал, что основная идея «Бородино» – «жалоба на настоящее поколение, дремлющее в бездействии, зависть к великому прошедшему, столь полному славы и великих дел... Это стихотворение отличается простотою, безыскуственностию: в каждом слове слышите солдата, язык которого, не переставая быть грубо простодушным, в то же время благороден, силен я полон поэзии» (Белинский, т. 6, 1903, стр. 23). (вернуться)

4. Зимние квартиры – место расположения войск зимою ( воен. ). (вернуться)

5. Реду́т – полевое укрепление. (вернуться)

6. Карте́чь – артиллерийский снаряд, рассчитанный на короткую дистанцию и наполненный пулями, широко рассеивающимися при выстреле (воен.). (вернуться)

7. Лафе́т – станок артиллерийского орудия, на нём укрепляется ствол пушки. (вернуться)

8. Бива́к – стоянка войск под открытым небом. (вернуться)

9. Ки́вер – высокий головной убор военных. (вернуться)

10. Була́т – то есть булатное (стальное) оружие, сабля. (вернуться)

11. Ула́ны с пестрыми значками, Драгу́ны с конскими хвостами – речь идет о французской кавалерии: уланы были вооружены пиками, к которым привязывались матерчатые флажки наподобие флюгеров; к каскам драгун прикреплялись конские хвосты для защиты от сабельных ударов. (вернуться)

12. Басурманы – здесь: враги. (вернуться)

13. Стихотворение "Дума" – впервые напечатано в «Отеч. записках» (1839, т. I, № 2, отд. III. стр. 148–149). В «Стихотворениях» 1840 года датируется 1838 годом.
Стихи 13–16 восходят к стихам 6–9 стихотворения 1832 года «Он был рожден для счастья, для надежд (стр. 63), стихи 17–24 повторяют тему, а отчасти и образы стихов 12–16 стихотворения 1829 года «Монолог» («Поверь, ничтожество есть благо в здешнем свете»).
В этом стихотворении выражены раздумия Лермонтова о судьбе своего поколения, его мысли о положении лучших представителей современного общества в условиях николаевской реакции. Именно как выражение дум и настроений передовой молодежи 30-х годов это стихотворение и было воспринято читателями. Белинский высоко оценил и художественные достоинства и идейное содержание «Думы». Наряду с «алмазною крепостию стиха, громовою силою бурного одушевления, исполинскою энергиею благородного негодования и глубокой грусти», великий критик отмечал, что в этом стихотворении люди «нового поколения» найдут разгадку «собственного уныния, душевной апатии, пустоты внутренней...» (Белинский, т. 6, 1903, стр. 39, 40). (вернуться)

14. Прах – здесь: то, что осталось от тела умершего. (вернуться)

15. Стихотворение "И скучно и грустно" – Впервые напечатано в «Лит. газете» (1840, № 6, стлб. 133). Датируется январем 1840 года, так как 20 января стихотворение уже появилось в «Лит. газете». В «Стихотворениях» отнесено к 1840 году.
Раскрывая общественный смысл этого стихотворения, Белинский писал: «„И скучно и грустно“ из всех пьес Лермонтова обратила на себя особенную неприязнь старого поколения. Странные люди! им все кажется, что поэзия должна выдумывать, а не быть жрицею истины, тешить побрякушками, а не греметь правдою» (Белинский, т. 6, 1903, стр. 45). (вернуться)

16. Стихотворение Лермонтова "Когда волнуется желтеющая нива..." – классический образец периода. Полнота мысли периода достигается включением второстепенных предложений, всесторонне освещающих содержание главного предложения (по схеме: кто? что? где? какими средствами? почему? как? когда?).
Законченность интонации достигается тем, что синтаксическая конструкция, открывающаяся в начале периода, замыкается лишь в его конце, а все остальные придаточные предложения и обороты вставляются в нее как в рамку, своим нагнетанием усиливая ожидание связующего конца фразы. (Гаспаров М. Л. Период // Краткая литературная энциклопедия. – М.: Сов. энцикл., 1962–1978. Т. 9: Аббасзадэ– Яхутль. – 1978. – Стб. 624.
Период может быть и стихотворным, и прозаическим.
По словам А. П. Шан-Гирея, написано Лермонтовым во время нахождения под арестом с 18 по 25 февраля 1837 года в здании Главного штаба за стихотворение «Смерть поэта»: поэт "велел завертывать хлеб в серую бумагу и на этих клочках, с помощью вина, печной сажи и спички, написал несколько пьес...".
Стихотворение "Когда волнуется желтеющая нива..." вызвало любопытную отповедь со стороны Г.И.Успенского в очерках «Крестьянин и крестьянский труд» (Сочинения, 1884, т. VII, стр. 34–35): объявляя Кольцова «поэтом земледельческого труда», Успенский противопоставляет его «Урожай» стихотворению Лермонтова; он указывает на эстетизацию природы в этом стихотворении и делает вывод, что «поэт – случайный знакомец природы, что у него нет с ней кровной связи, иначе он бы не стал выбирать из нее отборные фрукты, да прикрашивать их и размещать по собственному усмотрению».
(вернуться)

17. Сага – поэтическое сказание, легенда. (вернуться)

18. Листок – впервые опубликовано в «Отеч. записках» (1843, т. 28, № 6, отд. I, стр. 193). Датируется маем – началом июля 1841 года по положению в записной книжке.
Сравнение человеческой жизни с листком можно найти в лирическом творчестве В.А.Жуковского, А.С. Пушкина, Дениса Давыдова, В.Ф.Одоевского. Образ оторванного бурей листка нередко встречается и в творчестве Лермонтова. Очень близкими оказываются, например, строки из поэмы «Демон» («Он жил забыт и одинок / Грозой оторванный листок») и из поэмы «Мцыри» (» … угрюм И одинок, / Грозой оторванный листок, / я вырос в сумрачных стенах»).
Образ листка, гонимого бурей, нашёл развёрнутое художественное воплощение и в стихотворении «Листок», которое по своему жанру напоминает балладу. Стихотворение, тяготеющее к сюжетной лирике, композиционно распадается на три части.
Первые две строфы — это своеобразная экспозиция, включающая в себя повествование с элементами описания. В ней представлены образы листка (первая строфа) и чинары (вторая строфа). Содержанием второй части баллады является обращение листка к чинаре (третья и четвёртая строфы) и ответ чинары листку (пятая и шестая строфы). (вернуться)

19. Чинара – дерево рода платанов, восточный платан. (вернуться)

20. Нет, не тебя так пылко я люблю... – написано в апреле 1841 г. в Петербурге. Печатается по беловому автографу в записной книжке Лермонтова, подаренной ему В. Одоевским. Впервые — «Отеч. записки», 1843, т. XXVIII, № 6, стр. 194.
Это стихотворение – одно из последних, написанных Лермонтовым летом 1841 года. Возможный адресат стихотворения – Екатерина Григорьевна Быховец, дальняя родственница Лермонтова, с которой поэт встречался в Пятигорске в июле 1841 года. По свидетельству самой Е. Г. Быховец, она была похожа на В. А. Бахметеву (урожд. Лопухину), в которую Лермонтов был влюблен в годы юности.
В поздней лирике герой стихотворений Лермонтова приходит к признанию неразрешимости конфликта с миром и дисгармонии в собственной душе. Начинают звучать мотивы трагической безысходности, усталости. Хотя лирическое "я" и понимает приоритет вечных нравственных ценностей, но не может расстаться со своим правом на исключительную, "странную" судьбу.
Написанные в 1840–1841 годы стихотворные обращения к женщинам не являются любовной лирикой в точном смысле слова: это восторженные или комплиментарные портреты (стих. «М. А. Щербатовой», «К портрету»), дружеские, не без условной позы приветствия («М. П. Соломирской», «Графине Ростопчиной»), размышления о судьбе возлюбленной вне связи с собственной участью («Отчего»); сердечный мир лирич. «Я» в них по существу остается закрытым. Из этого ряда «Нет, не тебя...» резко выделяется той сосредоточенностью на переливах своего чувства, тем упорным стремлением уяснить их себе и адресату, какими всегда сопровождалось переживание страстной влюбленности в ранней лирике Лермонтова. (Знаменательно, что местоимение «я» и производные встречаются в 12-строчном стих. 8 раз и столько же раз звучит: «тебя», «твоей» и т. п.). У зрелого Лермонтова верность пережитому, завершенность судьбы и всех личных отношений в прошлом – определяющая черта лирического героя, и в данном стих. тоже утверждается, что воспоминание о прошлой любви сильнее впечатлений настоящего, что власть памятного женского образа реальнее «блистанья» новой «красы». Но напряженная обращенность к воочию присутствующей собеседнице создает подводное противотечение: слушательница оказывается вовлечена в драму героя, втянута в круг его страстей, возбуждена к ответному чувству, несмотря на то, что так и не дождалась любовного признания.
По Лермонтову, даже страданье – это признак живой души, способной к высоким чувствам. Воспоминания о прошлом не связаны в тексте с каким-то конкретным образом любимой женщины. Стихотворение – это "эпитафия" лирического "я" своей погибшей молодости, неразделенной любви. Теперь ему остались лишь воспоминания. С "подругой юных дней" – бывшей возлюбленной или любовью вообще – теперь можно говорить лишь сердцем, то есть в мечтах о прошлом. Ведь уже в стихотворении "Поцелуями прежде считал..." поэт заявлял: "Я теперь никого не люблю". (вернуться)

21. Молитва ("В минуту жизни трудную...") – впервые напечатано в «Отеч. записках» (1839, т. 6, № 11, отд. III, стр. 272). В «Стихотворениях» 1840 года датировано 1839 годом. А. О. Смирнова-Россет (Автобиография. «Мир», 1931, стр. 247) рассказывает, что эти стихи Лермонтов написал для М. А. Щербатовой.
В «Молитве» с психологической и поэтической проникновенностью передано состояние душевной просветленности. Это состояние контрастно противопоставлено «трудной минуте жизни», обычному для лирического героя Лермонтова настроению тяжелой рефлексии и скептицизма: «С души как бремя скатится, / Сомненье далеко — / И верится, и плачется, / И так легко, легко...». Вместе с тем «святая прелесть» слов «чудной» молитвы предстает и как вообще власть слова над человеком — «сила благодатная» «слов живых», — что сближает «Молитву» со стихотворением «Есть речи — значенье», воспевающим могущество «из пламя и света рожденного слова». Эта как бы самопроизвольность светлого душевного порыва, которому отдается поэт (его простота и прозрачность «заставляют» Лермонтова обратиться к лексике и интонации, близким к стихии народной поэзии), находит выражение в особой мелодичности стиха, в использовании певучих дактилических рифм. (вернуться)

22. Парус – впервые опубликовано в «Отеч. записках» (1841, т. 18, № 10, отд. III, стр. 161). Датируется 1832 годом, не раньше первой половины августа и не позднее 2 сентября.
Написано в Петербурге. Первоначальный текст вошел в письмо Лермонтова к Марии Александровне Лопухиной (1802—1877), старшей сестре В. А. Лопухиной, датированное 2 сентября 1832 г.
Первый стих – «Белеет парус одинокий» – совпадает со стихом 19 строфы XV главы I поэмы А. А. Бестужева-Марлинского «Андрей, князь Переяславский». Первая глава этой поэмы вышла отдельным изданием (анонимно) в Москве в 1828 году, а в 1832 году стало известно имя автора.
В «Парусе» Лермонтова отразились настроения передовой русской интеллигенции 30-х годов XIX века: художественные образы стихотворения символизировали протест против политического гнета в России.
Образ белеющего в морском тумане паруса получил в творчестве Лермонтова и живописное воплощение – в акварельном рисунке (см. ниже), относящемся к концу 1820-х – началу 1830-х гг. Несколько лет спустя Лермонтов вновь вернулся к этому образу, использовав его в концовке «Княжны Мери». (вернуться)

23. Поэт ("Отделкой золотой блистает мой кинжал") – впервые напечатано в «Отеч. записках» (1839, т. 2, № 3, отд. III, стр. 163–164). Датируется по содержанию 1838 годом.
Стихотворение является выражением декабристских представлений о высоком назначении поэта – побуждать сердца сограждан к борьбе за политическую свободу. (вернуться)

24. Булат (булатная сталь, от перс. пулад – сталь) – литая углеродистая сталь со своеобразной структурой и узорчатой поверхностью. (вернуться)

25. Бранный – здесь: военный, боевой. (вернуться)

26. Кольчуга – старинный воинский доспех в виде рубашки из металлических колец. (вернуться)

27. Свет – (иноск.) высший свет, избранное (выдающееся по своему положению) общество. (вернуться)

28. Фимиам – ладан, благовонное вещество, сжигаемое при богослужениях. (вернуться)

29. «колокол на башне вечевой» – вече (вещать завет) народное собрание, совещание, мирская сходка. Вечевой – колокольный звон для созыва сходки и сама башня. Здесь: обращение к теме древней новгородской вольности, воспевавшейся декабристами. (вернуться)

30. «осме́янный пророк» – этот образ лег в основу позднейшего стихотворения Лермонтова «Пророк». Пророк – буквально – «говорящий будущее»; в религии: избранник бога на земле, открывающий его волю и смысл истории – прошедшее. (вернуться)

31. Стихотворение "Пророк" – впервые опубликовано в «Отеч. записках» (1844, т. 32, № 2, отд. I, стр. 197). Датируется маем – началом июля 1841 года по положению в записной книжке.
Лермонтовский «Пророк» является своеобразным продолжением стихотворения Пушкина под тем же заглавием («Пророк», 1826 г.). Если Пушкин ставит вопрос об огромном общественном значении поэта и поэзии, то Лермонтов говорит уже о печальной судьбе поэта-гражданина, осмелившегося выступить с критикой общественных порядков. (вернуться)

32. Пророк – буквально – «говорящий будущее»; в религии: избранник бога на земле, открывающий его волю и смысл истории – прошедшее. (вернуться)

33. Очи – глаза (устар.). (вернуться)

34. Завет предвечного – совет Бога. Завет – наставление, совет последователям, потомкам. Предыечный – в христианском богословии – эпитет Бога, в знач. безначальный, искони существующий. (вернуться)

35. Тварь – живое существо ( первонач. в религиозных представлениях – то, что сотворено богом) (книжн. устар.). (вернуться)

36. Как презирают все его... – возможно, последние строки стихотворения Лермонтова были полемическим ответом на евангельское изречение из Апостола Павла, выписанное В. Ф. Одоевским для Лермонтова перед его отъездом на Кавказ в Зап. книжку: «Держитеся любве, ревнуйте же к дарам духовным да пророчествуете. Любовь же николи отпадает». (вернуться)

37. Стихотворение "Родина" – датируется началом 1841 года по времени появления в печати.
В. Г. Белинский 13 марта 1841 года писал В. П. Боткину: «Лермонтов еще в Питере. Если будет напечатана его Родина — то, аллах керим, — что за вещь — пушкинская, т. е. одна из лучших пушкинских» (В. Г. Белинский. Письма, т. 2. СПб., 1914, стр. 227).
H. А. Добролюбов в статье «О степени участия народности в развитии русской литературы» (1858) отмечал, что «Лермонтов... обладал, конечно, громадным талантом и, умевши рано постичь недостатки современного общества, умел понять и то, что спасение от этого ложного пути находится только в народе. Доказательством служит его удивительное стихотворение „Родина“, в котором он... понимает любовь к отечеству истинно, свято и разумно» (Добролюбов, т. 1, 1934, стр. 238). (вернуться)

38. Жнива – солома, оставшаяся на поле после жатвы; поле, с которого снят хлеб. (вернуться)

39. Обоз – вереница подвод или повозок, перевозящих какие-либо грузы. (вернуться)

40. Нива – засеянное поле; пашня. (вернуться)

41. Гумно́ – огороженный участок земли (или сарай) в крестьянском хозяйстве, предназначенный для хранения, молотьбы и другой обработки зёрен хлеба. (вернуться)

42. Стихотворение "Смерть Поэта" – впервые опубликовано под заглавием «На смерть Пушкина» в «Полярной звезде» на 1856 год (Лондон, 1858, кн. 2, стр. 33–35). В копии, приложенной к «Делу о непозволительных стихах...», имеется дата создания «28 генваря 1837 г.», что не отвечает действительности, так как стихотворение могло быть написано только после смерти Пушкина (Пушкин умер 29 января 1837 года).
В некоторых списках стихотворения (в том числе и в копии, приложенной к «Делу о непозволительных стихах...») имеется следующий эпиграф: "Отмщенья, государь, отмщенья! Паду к ногам твоим; Будь справедлив и накажи убийцу, Чтоб казнь его в позднейшие века Твой правый суд потомству возвестила, Чтоб видели злодеи в ней пример." Эпиграф взят из трагедии французского писателя Ротру «Венцеслав» в переделке А. Жандра (во французском тексте есть аналогичный монолог в V сцене IV акта).
Убийство Пушкина вызвало глубокое возмущение среди передовой части русского общества, и стихи Лермонтова, в которых он клеймил убийцу великого поэта и способствовавших подготовке дуэли представителей высшего света, еще в первоначальной редакции (без последних 16 стихов) быстро разошлись по городу в многочисленных списках. И.И.Панаев писал, что «стихи Лермонтова на смерть поэта переписывались в десятках тысяч экземпляров, перечитывались и выучивались наизусть всеми» (И.И.Панаев. Литературные воспоминания. ГИХЛ, 1950, стр. 96).
Правительственные круги и реакционная часть светского общества защищали Дантеса и распускали клеветнические слухи о Пушкине. С. А. Раевский писал в своих показаниях, что к больному Лермонтову приехал его двоюродный брат, камер-юнкер Н.А.Столыпин, и, передавая мнения этих кругов, «отзывался о Пушкине невыгодно, говорил, что он себя неприлично вел среди людей большого света, что Дантес обязан был поступить так, как поступил... настаивал, что иностранцам дела нет до поэзии Пушкина, что дипломаты свободны от влияния законов, что Дантес и Геккерн, будучи знатные иностранцы, не подлежат ни законам, ни суду русскому...».
В ответ на эти толки Лермонтов и написал дополнительные 16 стихов, которые также быстро разошлись и имели еще больший успех. Политическая острота стихотворения, гневное обличение придворной аристократии вызвало недовольство правительства. И когда Николай I получил копию стихотворения с надписью «Воззвание к революции», против Лермонтова и Раевского, участвовавшего в распространении стихов, было начато дело. 21 февраля 1837 года они были арестованы. 25 февраля Николай I отдал приказ: «Лейб-гвардии гусарского полка корнета Лермонтова перевесть тем же чином в Нижегородский драгунский полк, и губернского секретаря Раевского выдержать под арестом на гауптвахте один месяц и потом отправить в Олонецкую губернию на службу, по усмотрению тамошнего гражданского губернатора». Таким образом, Лермонтов был сослан на Кавказ в действующую армию. См. страницу "Лермонтов в Петербурге" на сайте "К уроку литературы" .
Необычен характер лермонтовского стихотворения: сочетание элегического и ораторского начал. Отзвуки пушкинских тем и образов придают особую убедительность позиции Лермонтова как наследника пушкинской музы. (вернуться)

43. «невольник чести» – цитата из поэмы Пушкина «Кавказский пленник». (вернуться)

44. «Поникнув гордой головой» – реминисценция стихотворения «Поэт». (вернуться)

45. Свет – (иноск.) высший свет, избранное (выдающееся по своему положению) общество. (вернуться)

46. Све́точ – (устар.) большая свеча, факел. (вернуться)

47. «Как тот певец неведомый, но милый» – и далее Лермонтов вспоминает о Владимире Ленском (из «Евгения Онегина»). (вернуться)

48. «Зачем от мирных нег и дружбы простодушной» – и след. близки к элегии Пушкина «Андрей Шенье» («Зачем от жизни сей, ленивой и простой, Я ринулся туда, где ужас роковой...»). (вернуться)

49. "венец терновый" – иносказательно: символ страдания. В Евангелиях Нового Завета говорится о колючем венце из тёрна (терновника), который надели на голову Иисуса римские воины перед его казнью на кресте (от Матфея, гл. 27, ст. 29; от Марка, гл. 15, ст. 17; от Иоанна, гл. 19, ст. 2): «И воины, сплетши венец из тёрна, возложили Ему на голову». (вернуться)

50. Чело́ – лоб. (вернуться)

51. Концовка стихотворения (дополнительные 16 стихов) перекликается с «Моей родословной» Пушкина (характеристика новой знати). (вернуться)

52. Наперсник (устар. от перси - грудь) – любимец, пользующийся особым доверием и благосклонностью кого-либо. (вернуться)

53. Баллада "Три пальмы" написана в первой половине 1839 года и впервые напечатана в "Отечественных записках" (1839, т. 5, № 8, отд. III, стр. 168–170). Белинский с восторгом отзывался об этом произведении и писал, что "пластицизм и рельефность образов, выпуклость форм и яркий блеск восточных красок – сливают в этой пьесе поэзию с живописью" (Белинский, т. 6, 1903, стр. 51).
Жанр этого стихотворения – баллада (стихотворный рассказ на легендарную или историческую тему, где реальное нередко сочетается с фантастическим). Можно отметить следующие признаки баллады в этом стихотворении:
наличие сюжета (есть кульминация, завязка и развязка);
рассказ на легендарную тему;
фантастическое в балладе: ропот пальм на Бога, их мысли, разговор;
реальное в балладе: гибель трёх пальм и дикое пустое место, бывшее раньше цветущим оазисом. (вернуться)

54. Стихотворение "Тучи" – в «Стихотворениях» датировано: «Апрель 1840», т. е. временем, когда Лермонтов уезжал из Петербурга в ссылку на Кавказ.
П. А. Висковатов передает со слов В. А. Соллогуба об обстоятельствах написания стихотворения: «Друзья и приятели собрались в квартире Карамзиных проститься с юным другом своим и тут, растроганный вниманием к себе и непритворною любовью избранного кружка, поэт, стоя в окне и глядя на тучи, которые ползли над Летним садом и Невою, написал стихотворение: „Тучки небесные, вечные странники!..“. Софья Карамзина и несколько человек гостей окружили поэта и просили прочесть только что набросанное стихотворение. Он оглянул всех грустным взглядом выразительных глаз своих и прочел его. Когда он кончил, глаза были влажные от слез...» (Соч. под ред. Висковатова, т. 6, 1891, стр. 338). Белинский писал об этом стихотворении, что оно «полно какого-то отрадного чувства выздоровления и надежды, и пленяет роскошью поэтических образов, каким-то избытком умиленного чувства» (Белинский, т. 6, 1903, стр. 51). (вернуться)

 
 
 


 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Содержание
 
Литература для школьников
 
Яндекс.Метрика