1. «На бледно-голубой эмали...» — из сборника «Камень 1916» (вышел в декабре 1915 года).
«Земное» и «небесное» в стихотворении смешиваются и меняются местами: в первой строфе перифразом неба служит «бытовая» эмаль, в третьей – приземлённая тарелка уже «твердь».
Стихотворение делится на две части: граница проходит посередине второй строфы. Здесь два изображения — одно отражается в другом. В первом стихе как будто бы назван материал, на который наносится рисунок, — «эмаль», но тут же оказывается, что речь идет о природе, о реальном, не нарисованном вечере, реальных ветках берез, а бледно-голубая эмаль — метафора неба.
Стирая границу между рукотворным и нерукотворным, Мандельштам описывает небо и деревья как картину, произведение искусства. Перед взором читателя возникает картина веток на фоне голубого неба, вызывая в памяти «Цветущие ветки миндаля» Ван Гога или «Акации весной» Михаила Ларионова, где ветки акаций создают на голубом небе тончайший сетчатый узор.
И уже кажется читателю, что эта известная картина Ларионова наиболее точно соответствует мандельштамовской словесной живописи, но поэт обращает нас к узору на «фарфоровой (вариант — фаянсовой) тарелке» и его возводит в перл создания.
В стихотворении «На бледно-голубой эмали…» узор имеет символическое значение. «Отточенный и мелкий», то есть тщательно прорисованный Создателем, он отражается в зеркале 2—3-й строф, в работе «художника милого», наносящего рисунок на тарелку, при этом, как отметил М. Л. Гаспаров, «в I строфе небо уподоблено „эмали“ искусства, в III-й — стекло (фарфор?) искусства „тверди“ неба». Небо опрокинуто на тарелку, тарелка отражается в небе, сама структура несет мысль о взаимоотражении искусства и жизни.
Образ фарфоровой тарелки, с которой сравнивается небо, оказался значимым в перспективе дальнейшего развития русской поэзии. Искусствовед и критик Эрих Голлербах писал в эссе «Поэзия фарфора» (1920-е годы): «Глубокое понимание мистики вещей, одушевленности „предметов внешнего мира“, к которому предыдущее поколение относилось если не с пренебрежением, то все же без любви, впервые проявилось в поэзии Иннокентия Анненского, а затем в „акмеизме“ Н. Гумилева и О. Мандельштама. У Мандельштама есть стихотворение, вскользь упоминающее о „фаянсовой тарелке“. В свое время многим казалось новым и неожиданным, после туманов символизма, это пристальное и бережное внимание к вещи как таковой, к конкретному рисунку, вычерченному на фаянсовой тарелке. Поэт чувствует в работе художника „сознание минутной силы, забвение печальной смерти“, т. е. ту, хотя бы призрачную и краткую победу над темным временем и косным веществом, которая сообщает художественному произведению своеобразную одушевленность». (вернуться)