|
Николай Алексеевич Некрасов
(1821 - 1878) |
|
|
Если пасмурен день, если ночь не светла,
Если ветер осенний бушует,
Над душой воцаряется мгла,
Ум, бездействуя, вяло тоскует.
Только сном и возможно помочь,
Но, к несчастью, не всякому спится…
Слава богу! морозная ночь —
Я сегодня не буду томиться.
По широкому полю иду,
Раздаются шаги мои звонко,
Разбудил я гусей на пруду,
Я со стога спугнул ястребенка.
Как он вздрогнул! как крылья развил!
Как взмахнул ими сильно и плавно!
Долго, долго за ним я следил,
Я невольно сказал ему: славно!
Чу! стучит проезжающий воз,
Деготком потянуло с дороги…
Обоняние тонко в мороз,
Мысли свежи, выносливы ноги.
Отдаёшься невольно во власть
Окружающей бодрой природы;
Сила юности, мужество, страсть
И великое чувство свободы
Наполняют ожившую грудь;
Жаждой тела душа закипает,
Вспоминается пройденный путь,
Совесть песню свою запевает…
Я советую гнать ее прочь —
Будет время ещё сосчитаться!
В эту тихую, лунную ночь
Созерцанию должно предаться.
Даль глубоко прозрачна, чиста,
Месяц полный плывет над дубровой,
И господствуют в небе цвета
Голубой, беловатый, лиловый.
Воды ярко блестят средь полей,
А земля прихотливо одета
В волны белого лунного света
И узорчатых, странных теней.
От больших очертаний картины
До тончайших сетей паутины,
Что по воздуху тихо плывут,—
Всё отчетливо видно: далече
Протянулися полосы гречи,
Красной лентой по скату бегут;
Замыкающий сонные нивы,
Лес сквозит, весь усыпан листвой;
Чудны красок его переливы
Под играющей, ясной луной;
Дуб ли пасмурный, клен ли весёлый —
В нем легко отличишь издали;
Грудью к северу, ворон тяжёлый —
Видишь — дремлет на старой ели!
Всё, чем может порадовать сына
Поздней осенью родина-мать:
Зеленеющей озими гладь,
Подо льном — золотая долина,
Посреди освещенных лугов
Величавое войско стогов —
Всё доступно довольному взору…
Не сожмется мучительно грудь,
Если б даже пришлось в эту пору
На родную деревню взглянуть:
Не видна ее бедность нагая!
Запаслася скирдами, родная,
Окружилася ими она
И стоит, словно полная чаша.
Пожелай ей покойного сна —
Утомилась, кормилица наша!..
Спи, кто может,— я спать не могу,
Я стою потихоньку, без шуму
На покрытом стогами лугу
И невольную думаю думу.
Не умел я с тобой совладать,
Не осилил я думы жестокой…
В эту ночь я хотел бы рыдать
На могиле далекой,
Где лежит моя бедная мать…
В стороне от больших городов,
Посреди бесконечных лугов,
За селом, на горе невысокой,
Вся бела, вся видна при луне,
Церковь старая чудится мне,[2]
И на белой церковной стене
Отражается крест одинокий.
Да! я вижу тебя, божий дом!
Вижу надписи вдоль по карнизу
И апостола Павла с мечом,[3]
Облаченного в светлую ризу.
Поднимается сторож-старик
На свою колокольню-руину,
На тени он громадно велик:
Пополам пересек всю равнину.
Поднимись!— и медлительно бей,
Чтобы слышалось долго гуденье!
В тишине деревенских ночей
Этих звуков властительно пенье:
Если есть в околодке больной,
Он при них встрепенётся душой
И, считая внимательно звуки,
Позабудет на миг свои муки;
Одинокий ли путник ночной
Их заслышит — бодрее шагает;
Их заботливый пахарь считает
И, крестом осенясь в полусне,
Просит бога о ведреном дне.
Звук за звуком гудя прокатился,
Насчитал я двенадцать часов.
С колокольни старик возвратился,
Слышу шум его звонких шагов,
Вижу тень его; сел на ступени,
Дремлет, голову свесив в колени,
Он в мохнатую шапку одет,
В балахоне убогом и темном…
Всё, чего не видал столько лет,
От чего я пространством огромным
Отделен,— всё живет предо мной,
Всё так ярко рисуется взору,
Что не верится мне в эту пору,
Чтоб не мог увидать я и той,
Чья душа здесь незримо витает,
Кто под этим крестом почивает…
Повидайся со мною, родимая!
Появись легкой тенью на миг!
Всю ты жизнь прожила нелюбимая,
Всю ты жизнь прожила для других.
С головой, бурям жизни открытою,
Весь свой век под грозою сердитою
Простояла ты,— грудью своей
Защищая любимых детей.
И гроза над тобой разразилася!
Ты, не дрогнув, удар приняла,
За врагов, умирая, молилася,
На детей милость бога звала.
Неужели за годы страдания
Тот, кто столько тобою был чтим,
Не пошлет тебе радость свидания
С погибающим сыном твоим?..
Я кручину мою многолетнюю
На родимую грудь изолью,
Я тебе мою песню последнюю,
Мою горькую песню спою.
О прости! то не песнь утешения,
Я заставлю страдать тебя вновь,
Но я гибну — и ради спасения
Я твою призываю любовь!
Я пою тебе песнь покаяния,
Чтобы кроткие очи твои
Смыли жаркой слезою страдания
Все позорные пятна мои!
Чтоб ту силу свободную, гордую,
Что в мою заложила ты грудь,
Укрепила ты волею твердою
И на правый поставила путь…
Треволненья мирского далекая,
С неземным выраженьем в очах,
Русокудрая, голубоокая,
С тихой грустью на бледных устах,
Под грозой величаво-безгласная —
Молода умерла ты, прекрасная,
И такой же явилась ты мне
При волшебно светящей луне.
Да! я вижу тебя, бледнолицую,
И на суд твой себя отдаю.
Не робеть перед правдой-царицею
Научила ты Музу мою:
Мне не страшны друзей сожаления,
Не обидно врагов торжество,
Изреки только слово прощения,
Ты, чистейшей любви божество!
Что враги? пусть клевещут язвительней.
Я пощады у них не прошу,
Не придумать им казни мучительней
Той, которую в сердце ношу!
Что друзья? Наши силы неровные,
Я ни в чём середины не знал,
Что обходят они, хладнокровные,
Я на всё безрассудно дерзал,
Я не думал, что молодость шумная,
Что надменная сила пройдет —
И влекла меня жажда безумная,
Жажда жизни — вперед и вперед!
Увлекаем бесславною битвою,
Сколько раз я над бездной стоял,
Поднимался твоею молитвою,
Снова падал — и вовсе упал!..
Выводи на дорогу тернистую!
Разучился ходить я по ней,
Погрузился я в тину нечистую
Мелких помыслов, мелких страстей.
От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови
Уведи меня в стан погибающих
За великое дело любви!
Тот, чья жизнь бесполезно разбилася,
Может смертью еще доказать,
Что в нем сердце неробкое билося,
Что умел он любить…
.................
(Утром, в постели)
О мечты! о волшебная власть
Возвышающей душу природы!
Пламя юности, мужество, страсть
И великое чувство свободы —
Всё в душе угнетенной моей
Пробудилось… но где же ты, сила?
Я проснулся ребенка слабей.
Знаю: день проваляюсь уныло,
Ночью буду микстуру глотать,
И пугать меня будет могила,
Где лежит моя бедная мать.
Всё, что в сердце кипело, боролось,
Всё луч бледного утра спугнул,
И насмешливый внутренний голос
Злую песню свою затянул:
«Покорись, о ничтожное племя!
Неизбежной и горькой судьбе,
Захватило вас трудное время
Неготовыми к трудной борьбе.
Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно,
Суждены вам благие порывы,
Но свершить ничего не дано…»
1862 |
Источник: Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений и писем в 15 томах. — Л.: «Наука», Ленинградское отделение, 1981. —
Т. 2. Стихотворения 1855—1866 гг. |
|
1. Рыцарь на час – впервые опубликовано: С, 1863, N 1-2,
с. 209-214. В собрание сочинений впервые включено: Ст 1864, ч. 3. Перепечатывалось в 3-й части всех последующих прижизненных изданий "Стихотворений".
Автограф основного текста не найден. Автограф фрагмента ранней редакции - ГБЛ, ф. 195, М 10784 - известен как автограф из альбома Л. П. Шелгуновой. Запись
сделана на отдельном листе с обеих сторон черными чернилами. В верхней части листа обозначено: "Из стихотворения "Рыцарь на час"". На обороте внизу листа
приписка рукою Некрасова: "[Счастливы] Редки те, к кому нельзя применить этих слов, чьи порывы способны переходить в дело... Честь и слава им. Честь и слава
тебе, брат!". Далее следуют подпись и дата: "24 мая, 6 час. утра".
Автограф впервые был опубликован в "Литературном архиве, издаваемом П. А. Картавовым" (СПб., 1902, октябрь, с. 99-100) с подзаголовком: "Михайлову" и
опечаткой в ст. 221 ("тела" вместо "дела"); факсимильное воспроизведение - Некрасовский альбом. СПб., 1921, с. 29-30. В рукописи подзаголовок отсутствует.
Советские исследователи (В. Е. Евгеньев-Максимов, К. И. Чуковский, А. М. Гаркави), дополняя друг друга, доказали, что приписка имела весьма определенный
адресат - М. Л. Михайлова, арестованного 14 сентября 1861 г. К М. Л. Михайлову, сосланному в Сибирь, летом 1862 г. отправлялись Н. В. и Л. П. Шелгуновы,
которым, по всей вероятности, Некрасов и вручил свой автограф для. передачи Михайлову. Судя по проставленной под текстом дате, этот ранний вариант создавался
во время пребывания Некрасова в Петербурге в мае 1862 г.
Корректура из собрания А. Н. Пыпина (ГПБ, ф. 777, он. 3, N 1314) представляет собой гранки "Современника" с правкой Некрасова карандашом. В правом верхнем
углу листа помета: "Г. ценсору, янв. 16"; внизу справа разрешение цензора В. Н. Бекетова: "Одобрено цензурою. СПбург, 17 января 1863 года". Текст корректуры
существенно отличается от журнального; корректурный - полный, журнальный - сокращенный; отсутствует концовка стихотворения, его название в корректуре
"Рыцарь на час", в журнале - "Бессонница" и др. (см.: Другие редакции и варианты, с. 294-295).
Р. Б. Заборова предположила, что изменения были сделаны Некрасовым в следующей корректуре или в чистых листах, откуда они и перешли в журнальный текст
(см.: Некр. сб., IV, с. 237).
Время работы Некрасова над "Рыцарем на час" устанавливается по дате фрагмента ранней редакции (май 1862 г.) и отдельным деталям поздней редакции, указывающим
на непосредственные впечатления от пребывания поэта в Грешневе и Абакумцеве (осень 1862 г.). Вероятно, теми же сомнениями и раздумьями, что и взволнованная
исповедь поэта в "Рыцаре на час", было наполнено не дошедшее до нас письмо Некрасова к Добролюбову, который в ответном письме от 24 августа (4 сентября) 1860 г.
призывал поэта преодолеть его временную депрессию, "... принесли мне письмо Ваше, - пишет критик, - я, разумеется, газету бросил и стал его читать.
И подумал я: вот человек - темперамент у него горячий, храбрости довольно, воля твердая, умом не обижен, здоровье от природы богатырское, и всю жизнь томится
желанием какого-то дела, честного, хорошего дела... Только бы и быть ему Гарибальди в своем месте".
Далее, как бы предвещая появление "Рыцаря на час", Добролюбов полемизирует с его будущим героем и его "внутренним голосом": "... никто не в состоянии помешать
делу таланта и мысли. А мысль у нас должна же прийти и к делу, и нет ни малейшего сомнения, что, несмотря ни на что, мы увидим, как она придет <...> Я только
напираю на то, что еще в сорок лет не имеет права считать себя отжившим и неспособным тот, кто еще в эти годы умеет влюбляться и мечтать о сердечном обновлении"
(Добролюбов, т. IX, с. 439-441).
"Рыцарь на час" получил чрезвычайно широкую популярность среди современников. В этом произведении нашли выражение душевные переживания целого поколения,
жаждущего деятельности, но не находящего в себе сил и мужества полностью отдать себя народному делу. Исповедь Некрасова перед тенью своей матери воспринималась
как исповедь перед родиной, к ней обращается поэт со страстным призывом дать ему силы выйти на широкую дорогу самоотверженной борьбы за счастье народа. Как
свидетельствуют современники, сам Некрасов читал свое стихотворение, всегда волнуясь и "со слезами в голосе" (Ковалевский П. М. Стихи и воспоминания. Пг., 1912,
с. 279).
М. П. Краснов вспоминает, какое впечатление производило на Н. Г. Чернышевского это произведение: "... Николай Гаврилович предложил прослушать "Рыцаря на час".
Его слегка растянутое, ритмическое чтение, с логическими ударениями, произвело на меня громадное впечатление, и, заслушавшись, я не заметил, что чем далее,
тем звончее становился голос Николая Гавриловича. Он уже как бы пережил "восхождение на колокольню" и оборвавшимся, надтреснутым голосом начал заключительный
стих принесения повинной перед памятью матери. Вдруг Николай Гаврилович не выдержал и разрыдался, продолжая, однако, читать стихотворение. Я не в силах был
остановить его, ибо и сам сидел потрясенный" (Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников, т. 2. Саратов, 1959, с. 287). Н. К. Михайловский называл
"Рыцаря на час" "блещущей беспощадной искренностью поэтической жемчужиной", "изумительным стихотворением" Некрасова, "которое, если бы он даже ни одной строки
больше не написал, обеспечивало ему "вечную намять", которое едва ли кто-нибудь, по крайней мере в молодости, мог читать без предсказанных поэтом "внезапно
хлынувших слез с огорченного лица"". "Мне вспоминается один вечер или ночь зимой 1884 или 1885 года, - пишет Н. К. Михайловский. - Я жил в Любани, ко мне
приехали из Петербурга гости, большею частью уже немолодые люди, в том числе Г. И. Успенский. Поговорили о петербургских новостях, о том, о сем; потом кто-то
предложил по очереди читать. Г. И. Успенский выбрал для себя "Рыцаря на час". И вот: комната в маленьком деревянном доме; на улице, занесенной снегом, мертвая
тишина и непроглядная тьма; в комнате около стола, освещенного лампой, сидит несколько человек <...> Глеб Иванович читает, мы все слушаем с напряженным вниманием,
хотя наизусть знаем стихотворение. Но вот голос чтеца слабеет, слабеет и обрывается: слезы не дали кончить... По всей России ведь рассыпаны эти маленькие
деревянные домики на безмолвных и темных улицах; по всей России есть эти комнаты, где читают (или читали?) "Рыцаря на час" и льются (или лились?) эти слезы"
(Михайловский Н. К. Литература и жизнь. - Рус. богатство, 1897, N 2, с. 133-134).
Ф. М. Достоевский считал это произведение шедевром творчества Некрасова (Достоевский Ф. М. Полн. собр. художественных произведений, т. XII. М., 1929, с. 355).
Влияние "Рыцаря на час" отразилось на некоторых литературных произведениях той эпохи. В. А. Слепцов называет свою повесть "Трудное время" (1865). В виде эпиграфа
к оставшемуся незавершенным произведению "Сны и факты" А. И. Левитов предполагал взять строки: "От ликующих, праздно болтающих, Обагряющих руки в крови Уведи
меня в стан погибающих За великое дело любви!" (ЛН. т. 51-52, с. 373). Н. Г. Чернышевский в своем неоконченном романе "Отблески сияния" (1882?), писавшемся в
о время вилюйской ссылки, обращается к некрасовской поэме. Прямые цитаты из "Рыцаря на час" автор использует для выражения сомнений героя: может ли он стать
борцом за народ, он, находящийся в среде "благоразумных ученых", предающих интересы народа.
Образ "рыцаря на час" неоднократно использовал В. И. Ленин в своих работах, отмечая существование аналогичного социального типа в среде интеллигенции и в
годы первой русской революции, и в годы наступившей после нее реакции. "Революция, - писал В. И. Ленин, - подняла к политической жизни такие глубокие слои
народа, она вынесла сплошь да рядом на поверхность столько случайных людей, столько "рыцарей на час", столько новичков, что совершенно неизбежно отсутствие
у многих и многих из них всякого цельного миросозерцания" (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 17, с. 293-294). В 1907 г., разоблачая П. Струве за отступничество,
половинчатость взглядов и оппортунизм, В. И. Ленин указывает, что его "место" - "место ликующих и праздно-болтающих в моменты торжества контрреволюции"
(там же, т. 14, с. 240). ( вернуться)
2. Церковь старая чудится мне... – имеется в виду церковь Петра и Павла в
с. Абакумцеве, расположенном неподалеку от Грешнева, в ограде которой находится могила Е. А. Некрасовой, матери поэта. ( вернуться)
3. И апостола Павла с мечом... – по канонам иконографии апостол Павел
изображался обычно с Евангелием в руках. Вероятно, Некрасов не мог вспомнить точных деталей этой иконы, отсюда и разночтения (ср.: Другие редакции
и варианты, с. 295). ( вернуться)
|
|
|
|
|