Бродский И. А. Венецианские строфы
Литература для школьников
 
 Главная
 Зарубежная  литература
 
И.А.Бродский. Фото
 
И.А.Бродский.
Фото 1956 г. на балконе дома.
Ленинград, Литейный пр., 24/Пестеля ул., 27
 
 
 
 
 
 
 
 
 
ИОСИФ АЛЕКСАНДРОВИЧ БРОДСКИЙ
(1940 – 1996)
 
ВЕНЕЦИАНСКИЕ СТРОФЫ (1)[1]
 

Сюзанне Зонтаг[2]

I
Мокрая коновязь пристани. Понурая ездовая
машет в сумерках гривой, сопротивляясь сну.
Скрипичные грифы гондол покачиваются, издавая
                вразнобой тишину.
Чем доверчивей мавр, тем чернее от слов бумага,
и рука, дотянуться до горлышка коротка,
прижимает к лицу кружева смятого в пальцах Яго
                каменного платка.[3]

II
Площадь пустынна, набережные безлюдны.
Больше лиц на стенах кафе, чем в самом кафе:
дева в шальварах наигрывает на лютне
                такому же Мустафе.
О, девятнадцатый век! Тоска по востоку! Поза
изгнанника на скале! И, как лейкоцит в крови,
луна в твореньях певцов, сгоравших от туберкулеза,
                писавших, что — от любви.

III
Ночью здесь делать нечего. Ни нежной Дузе, ни арий.[4]
Одинокий каблук выстукивает диабаз.
Под фонарем ваша тень, как дрогнувший карбонарий,
                отшатывается от вас
и выдыхает пар. Ночью мы разговариваем
с собственным эхом; оно обдает теплом
мраморный, гулкий, пустой аквариум
                с запотевшим стеклом.

IV
За золотой чешуей всплывших в канале окон —
масло в бронзовых рамах, угол рояля, вещь.
Вот что прячут внутри, штору задернув, окунь!
                жаброй хлопая, лещ!
От нечаянной встречи под потолком с богиней,
сбросившей все с себя, кружится голова,
и подъезды, чье небо воспалено ангиной
                лампочки, произносят "а".

V
Как здесь били хвостом! Как здесь лещами вились!
Как, вертясь, нерестясь, шли косяком в овал
зеркала! В епанче белый глубокий вырез
                как волновал!
Как сирокко — лагуну. Как посреди панели
здесь превращались юбки и панталоны в щи!
Где они все теперь — эти маски, полишинели,
                перевертни, плащи?

VI
Так меркнут люстры в опере; так на убыль
к ночи идут в объеме медузами купола.
Так сужается улица, вьющаяся как угорь,
                и площадь — как камбала.
Так подбирает гребни, выпавшие из женских
взбитых причесок, для дочерей Нерей,
оставляя нетронутым желтый бесплатный жемчуг
                уличных фонарей.

VII
Так смолкают оркестры. Город сродни попытке
воздуха удержать ноту от тишины,
и дворцы стоят, как сдвинутые пюпитры,
                плохо освещены.
Только фальцет звезды меж телеграфных линий —
там, где глубоким сном спит гражданин Перми.[5]
Но вода аплодирует, и набережная — как иней,
                осевший на до-ре-ми.

VIII
И питомец Лоррена, согнув колено,[6]
спихивая, как за борт, буквы в конец строки,
тщится рассудок предохранить от крена
                выпитому вопреки.
Тянет раздеться, скинуть суконный панцирь,
рухнуть в кровать, прижаться к живой кости,
как к горячему зеркалу, с чьей амальгамы пальцем
                нежность не соскрести.
1982

ВЕНЕЦИАНСКИЕ СТРОФЫ (2)

Геннадию Шмакову[7]

I
Смятое за ночь облако расправляет мучнистый парус.
От пощечины булочника матовая щека
приобретает румянец, и вспыхивает стеклярус
                в лавке ростовщика.
Мусорщики плывут. Как прутьями по ограде
школьники на бегу, утренние лучи
перебирают колонны, аркады, пряди
                водорослей, кирпичи.

II
Долго светает. Голый, холодный мрамор
бедер новой Сусанны сопровождаем при
погружении под воду стрекотом кинокамер
                новых старцев. Два-три
грузных голубя, снявшихся с капители,
на лету превращаются в чаек: таков налог
на полет над водой, либо — поклеп постели,
                сонный, на потолок.

III
Сырость вползает в спальню, сводя лопатки
спящей красавицы, что ко всему глуха.
Так от хрустнувшей ветки ежатся куропатки,
                и ангелы — от греха.
Чуткую бязь в окне колеблют вдох и выдох.
Пена бледного шелка захлестывает, легка,
стулья и зеркало — местный стеклянный выход
                вещи из тупика.

IV
Свет разжимает ваш глаз, как раковину; ушную
раковину заполняет дребезг колоколов.
То бредут к водопою глотнуть речную
                рябь стада куполов.
Из распахнутых ставней в ноздри вам бьет цикорий,
крепкий кофе, скомканное тряпье.
И макает в горло дракона златой Егорий,
                как в чернила, копье.

V
День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
оставляя весь мир — всю синеву! — в тылу,
припадает к стеклу всей грудью, как к амбразуре,
                и сдается стеклу.
Кучерявая свора тщится настигнуть вора
в разгоревшейся шапке, норд-ост суля.
Город выглядит как толчея фарфора
                и битого хрусталя.

VI
Шлюпки, моторные лодки, баркасы, барки,
как непарная обувь с ноги Творца,
ревностно топчут шпили, пилястры, арки,
                выраженье лица.
Все помножено на два, кроме судьбы и кроме
самоей Н2О. Но, как всякое в мире "за",
в меньшинстве оставляет ее и кровли
                праздная бирюза.

VII
Так выходят из вод, ошеломляя гладью
кожи бугристой берег, с цветком в руке,
забывая про платье, предоставляя платью
                всплескивать вдалеке.
Так обдают вас брызгами. Те, кто бессмертен, пахнут
водорослями, отличаясь от вообще людей,
голубей отрывая от сумасшедших шахмат
                на торцах площадей.

VIII
Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
                фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
                обойтись без меня.
1982


1. Венецианские строфы («Мокрая коновязь пристани. Понурая ездовая…») Т. 3. С. 235–237. Впервые: Russica-81: Лит. сб. / Сост. А. Сумеркин. New York, 1982.
Автокомментарий Бродского к «Венецианским строфам» 1 и 2:
«У меня была такая идея написать вид города в разное время дня. Как у Лоррена в Эрмитаже, и Пуссен этим тоже занимался: пейзаж в разное время дня или в разное время года. Ну да, и Моне с Руанским собором, но это было потом. Я прежде всего имел в виду Лоррена, потому что Венеция — это лорреновский фантастический город у водички. Я решил сделать описание Венеции утром и Венеции вечером, ночью. Посвящения не случайные. Генка был большой поклонник Дягилева, который похоронен в Венеции. Хотя "гражданин Перми", то есть Дягилев, упоминается в первом стихотворении, посвященном Сюзан. С ней мы несколько раз сталкивались в Венеции, именно на Рождество. Я даже помню, как встречали одно Рождество там вместе, в Harry's bar. Просто дружеский жест. Тут как раз нет ничего специфически "ихнего", Сюзан или Генкиного — никакой эротической специфики» (Бродский И. Пересеченная местность: Путешествия с комментариями: Стихи. М., 1995).
В стихотворении «Лагуна» (1973) И. А. Бродский дает несколько метких описаний Венеции. Вот одно из них:
Венецийских церквей, как сервизов чайных,
слышен звон в коробке из-под случайных жизней… (вернуться)

2. Сюзанна Зонтаг — Susan Sontag (1933–2004) американская писательница и мыслитель, известная своими эссе о проблемах современной культуры. (вернуться)

3. Чем доверчивей мавр <...> каменного платка…. Отсылка к трагедии В. Шекспира «Отелло» и ее развязке, в которой ключевую роль играет платок, подброшенный Дездемоне, жене венецианского мавра Отелло. (вернуться)

4. …ни нежной Дуге, ни арий… Элеонора Дузе (1858–1924), итальянская актриса, выступавшая во многих странах, в том числе и в России. Упоминается в «Чайке» А. П. Чехова и «Даре» В. В. Набокова. (вернуться)

5. С. Дягилев. Сергей Дягилев (1872–1929), русский театральный деятель, организатор труппы «Русский балет Дягилева» и «Русских сезонов» в Париже. Похоронен на кладбище Сан-Микеле в Венеции. (вернуться)

6. …питомец Лоррена… Клод Лоррен (1600–1682) — французский живописец.
Всю сознательную часть жизни прожил в Италии и создал особый жанр «итальянско-французской» пейзажной живописи, в котором в картины итальянской природы обязательно органично включались руины Древнего Рима — таким образом любой человек, прозревающий за современной красотой Италии ее древнюю цивилизацию, может быть назван «питомцем Лоррена», тем более Бродский, с его вниманием к поэтике руин (см. также комментарий к стихотворению «Архитектура» и книгу Д. Ригсби: Rigsbee D. Styles of Ruin: Joseph Brodsky and the Postmodernist Elegy. Westport; London: Greenwood Press, 1999). (вернуться)

7. Геннадий Григорьевич Шмаков (27 марта 1940, Свердловск — 21 августа 1988, Нью-Йорк) — русский поэт, переводчик и балетный критик, специалист по творчеству М. Кузмина и К. Кавафиса, автор биографий Жерара Филиппа и Михаила Барышникова. Перевёл на русский язык стихотворения александрийского поэта Константиноса Кавафиса; эту «огромную работу» особенно ценил И. Бродский, посвятивший Шмакову вторые «Венецианские строфы».
Бродский неоднократно упоминает имя Шмакова в своих заметках и интервью:
"Мы со Шмаковым были римлянами в некотором роде… Шмаков — это человек, который действительно был — ну, не хочу сказать, что альтер эго — но в некотором роде у меня было оснований доверять ему больше чем кому бы то ни было. Не только потому, что он был одним из самых образованных людей своего времени. Что само по себе создавало колоссальный — если не пиетет, то, по крайней мере, колоссальные основания для доверия. То есть это происходило не только потому, что он читал все, знал все. Но именно потому, что мы с ним действительно были, как говорится, одного поля ягоды... Я ему хотел посвятить много стихотворений. У меня даже была такая идея — выпустить книжку итальянских стихотворений, то есть стихов, написанных об Италии. И всю эту книжку посвятить ему. Просто потому, что наш с ним взгляд на Италию был абсолютно схожим. То есть два мальчика смотрели на эту страну одинаково. Мы видели одно и то же, любили одно и то же. Италия была для нас раем на земле, в некотором роде". Соломон Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. Глава 9. Италия и другие путешествия: зима 1979 – зима 1992. (вернуться)

И. Бродский:
...В первый раз я приехал туда (в Венецию) на Рождество семьдесят третьего года. Дело в том, что попасть в Венецию было моей идеей фикс. Когда мне было лет двадцать, а может быть, немного больше, я прочел несколько романов Анри де Ренье. ... И так получилось, что из четырех романов де Ренье, которые я прочел, в двух – местом действия была Венеция зимой. ... Прошло некоторое время, и кто-то принес мне журнал "Лайф". Там был фоторепортаж – Венеция зимой. Снег и вода. Когда я это увидел, то отключился. Потом одна из моих приятельниц подарила мне на день рождения такую гармошку из открыток, опять-таки с видами Венеции: они были выполнены в сепии. Наконец, последнее – четвертое по счету – несколько надавившее мне на мозги впечатление: "Смерть в Венеции", фильм Висконти с Дирком Богартом. ... И вот – задолго до моего отъезда, до всего-до всего, возникла у меня идея фикс – отправиться в Венецию. Конечно, это была чистая фантазия, ни о какой Венеции не могло быть и речи, совершенно естественно. Поэтому когда я оказался и Штатах, в Анн Арборе, отпреподавав первый же семестр, на первые свободные деньги я сел в самолет и полетел и Италию. Это оказалось гораздо лучше, чем я воображал. То есть гораздо более интересно. Конечно, внешне у Венеции есть параллели с местами знакомыми. То есть можно сказать, что Венеция похожа на родной город. Но она совершенно не похожа на родной город, это совершенно другая опера. Абсолютно иной принцип организации пространства. Прежде всего, его меньше, этого пространства... всякий раз, когда бывал в Венеции, я ездил туда на Рождество. Каникулы потому что. На протяжении последних девяти лет, думаю, не пропустил случая, за исключением двух раз. (Соломон Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. Глава 9. Италия и другие путешествия: зима 1979 – зима 1992.).

Кроме «Венецианских строф (1)» и «Венецианских строф (2)», есть еще шесть стихотворений поэта о Венеции: «Лагуна», «Сан-Пьетро», «В Италии».
Эссе Бродского «Набережная Неисцелимых» (Fondamenta degli incurabili), посвященное Венеции, было написано по-английски в 1989 году. Небольшая книга состоит из около полусотни коротких глав, каждая из которых посвящена отдельному эпизоду из визитов автора в Венецию.

 
Иocиф Бpoдcкий в Вeнeции. 1974 гoд. Фото Дианы Майерс.
Диана Майерс (англ. Diana Myers, 1937 — 2012) — британский филолог российского происхождения.
Со времён своей работы в Ленинграде Диана Майерс была дружна с Иосифом Бродским. Ей (единолично или вместе с мужем) посвящён ряд стихотворений Бродского, в том числе цикл «В Англии» (1977).
В личном архиве Майерс хранилось значительное количество важных материалов, связанных с Бродским.
 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Литература для школьников
 
 
Яндекс.Метрика