Пословицы и поговорки. Мудрость народов. Аникин В.П.

Из столетия в столетие каждый народ копит тот жизненный опыт, который люди считают полезным передать новым поколениям. До возникновения письменности и в пору, когда она появилась, но оставалась (а во многих странах и сейчас еще остается) малодоступной простым людям, мудрые советы, наставления, ценные и тонкие наблюдения над природой, общественными отношениями людей, их обычаями, характером и свойствами могли быть переданы от отцов к детям только в форме устного, складно составленного краткого изречения или в форме легко запоминающегося образного оборота речи, выражения. Так вошли в народный обиход краткие устные афоризмы - пословицы - и меткие образные речевые характеристики и выражения - поговорки.

Пословицы и поговорки всегда привлекали людей. Эту живую, "ходячую" народную мудрость собирают, ее изучают. Историк ищет в пословицах и поговорках свидетельств о далекой старине и памятных событиях древности. Юрист ценит пословицы и поговорки как неписаные законы народной жизни, Этнограф усматривает в народных изречениях и метких образных определениях и характеристиках отражение уже исчезнувших обычаев и порядков. Философ через пословицы и поговорки пытается понять строй народного мышления, находит в них особые фигуры умозаключений и способы доказательств, еще не принявшие вид формул из учебников логики. Лингвист видит в пословицах и поговорках ценнейший материал для изучения характера и законов человеческой речи, ее истории, смены в ней лексических значений и грамматических форм. Особый интерес вызывают пословицы и поговорки у писателей, деятелей искусства, искусствоведов: пословицы помогают понять своеобразие художественных взглядов и вкусов народа, а поговорки заставляют дивиться смелости поэтических форм, в которые народ облекает меткую характеристику, тонкое замечание о людях, их свойствах, делах, о разнообразных жизненных явлениях. И уж, конечно, пословицы и поговорки любят в народе: они умны, метки, красят речь, они неотъемлемая часть повседневной жизни. Этим, пожалуй, определяется огромная ценность народных изречений и выражений, тот интерес, который они представляют для науки: настоящая наука занимается лишь тем, что нужно людям, приложимо к жизни.

Пословица - это обобщенная мысль народа, выраженная в краткой поэтической форме и обладающая самостоятельностью полного и законченного суждения. В пословичном суждении сосредоточено содержание обширной речи, могущей возникнуть по его поводу, суть ее. Например, о том, как неразумны бывают влюбленные и как часто они обманываются друг в друге, можно было бы рассуждать долго, но арабская пословица кратко замечает: "Любовь - подруга слепоты". Пословица всегда категорична в своем утверждении или отрицании. Она не спорит, не опровергает - она устанавливает. В ней - окончательный вывод, она - итог длительных размышлений и потому - категорическое суждение о мире: "Мед сладок, но дитя слаще" (туркменская), "Укушенный змеей боится веревки" (китайская), "И в тихой воде есть крокодилы" (малайская), "Скорпион своих привычек не меняет" (узбекская), "Кто обнажит меч, погибнет от него же" (арабская), "Много кормчих - корабль разбивается" (китайская). Категоричность суждений в пословицах идет от авторитета тех, чье мнение пословица выражает. Мысль в пословичном суждении возникла как обобщение, сделанное многотысячной массой народа, и как мысль, принадлежащая народу, имела право считаться бесспорной. Другое дело, что в действительности пословица могла содержать мысль и недостаточно верную, и даже ошибочную. Однако, если пословица ошибается, то это не ошибка отдельного лица, а ошибка в мыслях тысяч людей, признавших пословицу своей. Пословицы вмещают в свои предельно краткие формулы социально-исторический и житейски-бытовой опыт народа как целого, многотысячного трудового коллектива. Если пословица гневается - это гнев народа, смеется - это смеется народ, казнит сарказмом и иронией - это его сарказм и ирония, сокрушается и печалится - это печаль народных масс, их душевная боль. Знание пословиц позволяет судить об отразившейся в них истории народа, о народном языке и о национальном характере.

Поскольку для народного афоризма в высшей степени характерна самостоятельность полно выражаемого смысла, то и в своем построении он тяготеет к таким композиционно-стилистическим формам, которые способствуют его самостоятельному существованию и облегчают точное запоминание его. Таково перечисление: "Конец войны - голод, торговли - долги, шерсти - шелк, денег - ничто" (туркменская), "Никто не видел ног земли, глаз муравья и хлеба муллы" (персидская). Таковы разнообразные формы композиционного параллелизма: "Много хвороста - и пламя высокое; много людей - и решение верное" (китайская), "Где много зеленой травы, там быки жирны; где много тяжб, там правители жирны; где много покойников, там муллы жирны" (казахская). Ту же роль выполняет противопоставление: "Кто не нравится хану, тот нравится народу, кто нравится народу, тот не нравится хану" (казахская), "Богатый ест кебаб, бедный глотает дым" (таджикская). Эти и другие традиционные формы сложились у пословиц в процессе их длительной жизни у народов.

Многовековой языкотворческий опыт придал пословичным изречениям особые поэтические формы, совершенство которых не раз вызывало удивление искусных художников слова.

Ценность и красоту пословиц, которые люди пронесли через века как нечто необходимое в труде, в общении с близкими, друзьями, в борьбе с врагами, определил сам народ. "Речь без пословицы, что еда без соли", - говорили амхары, а каракалпаки утверждали: "Умный человек не говорит без пословицы". "Пословица не говорит ложь", - убеждали арабы. В Туркмении ходило устное изречение: "Имеешь ум - следуй за умом; нет его - следуй за пословицей!" Авторитет народной пословицы всегда был высок.

У восточных народов, как и у других народов мира, пословицы рождены не умом и наблюдениями затворников, ушедших от житейской суеты, а сердцем и разумом тех, кому были доступны все радости и печали жизни. Можно было бы сказать, что пословицы - это целые океаны народной поэзии и мудрости.

Творец пословиц - трудовой народ - обеспечивает своей производственной деятельностью самое существование человеческого общества. Весьма естественно, что трудовая этика и эстетика выразились в пословицах народов Востока с той характерностью, которая позволяет говорить о существовании особого подхода, особого народного угла зрения, под которым осмыслены и освещены самые разнообразные явления жизни.

Все народы единодушны в утверждении, что труд составляет главную ценность жизни. "Пыль труда лучше шафрана бездействия", - говорит арабская пословица, и ее ясная мысль подкреплена всей силой образа, смело сопоставившего в обратном отношении к предметам сравнения серую пыль, грязь и золотисто-желтый шафран.

Столь высоко оценив труд, старинные пословицы народов Востока со свойственной им определенностью утверждают: "Иголка всем шьет, а сама голая". Иносказательный смысл этой старой таджикской пословицы ясен: трудовой народ говорит о себе - он кормит, одевает всех, работает на всех, только сам остается голодным и нагим. Почти во всех странах Востока распространены однотипные пословицы о портном, который не сшил себе одежды: "У портного спина голая" (турецкая), о плотнике, дом которого не в порядке: "У плотника дверь всегда сломана" (арабская), о сапожнике, башмаки которого давно развалились: "Башмаки сапожника без каблука" (персидская), о горшечнике, у которого не осталось целого кувшина: "Горшечник пьет воду из треснутого кувшина" (персидская) и пр. "Дверь бедствий широка", - суммирует арабская пословица, а другая добавляет: "День радости краток". Туркмены в старину сложили пословицу: "Из слез народных озеро получается". Ей вторит другая: "У бедняка две беды: ни воды нет ни дров". (Надо помнить, что в условиях среднеазиатских пустынь вода - это жизнь, зимой же без топлива - гибель.)

Рассуждая о своих бедствиях, туркмены замечали одновременно: "Баям каждый день пир и той (праздник. - В. А.), беднякам каждый день ,,ах'' да ,,ой''". В Таджикистане мысль о социальном неравенстве выражена иначе, но по существу та же: "Бай стонет от жиру, бедняк - от худобы". В самом углу Юго-Восточной Азии, в Малайе и Индонезии, трудовой народ говорит: "Мясо и жир достаются другим, а нам - кости да перья". В Китае сложилась пословица: "Сидящему в паланкине неведомы горести тех, кто несет его", а в Непале говорят: "Огню нет дела до зеленого дерева, радже - до бедняка".

Пословицы всех народов предостерегали от близости к правящей верхушке, усматривая недоброе даже в господских милостях: "Шахская милость - что игра кошки с мышью" (таджикская), "Лучше есть свой хлеб с луком и айраном, чем набивать желудок яствами за столом шаха" (персидская), "Поиграешь с собакой - останешься без полы, - утверждала калмыцкая пословица, - поиграешь с нойоном (князем, феодалом. - В. А.) - останешься без головы". Такие пословицы есть у каждого народа. Они указывают на острую неприязнь народа к угнетателям. Жестокие законы в обществе, основанном на угнетении, напоминают о себе в пословице: "Кто не станет волком, того волки загрызут" (арабская). Смысл пословицы точно соответствует широко известному в Европе латинскому изречению: "Человек человеку - волк".

В эксплуатируемых классах всегда жила вера в возможность осуществления социальных идеалов равенства и свободы, и многие пословицы говорят об этом: "Не закрыть лучей солнца, не потушить света правды" (арабская). Вера в справедливость порой сочеталась с упованием на всевышнего, на суд судьбы: "Наступит день, и бог ограбит тех, кто грабил других" (непальская), Но чаще пословицы учили верить в силу народа. О неистребимости и могуществе народа и бессилии индивида, лишенного поддержки других людей, говорит древняя казахская пословица: "Если у рода одна стрела останется - не пропадет, если у одного целый колчан стрел останется - пропадет". Пословицы отражали взгляды трудящихся масс, а не корыстные интересы социальной верхушки; это позволило им верно оценить различные формы антинародной политики, назначение разнообразных социальных учреждений и институтов, смысл грабительских войн. "Когда два дракона дерутся, черепахам, рыбам и крабам быть битыми" (китайская). Иносказание этой полумифологической народной пословицы станет ясным, если вспомнить, что от частых войн, которые вели между собой государи, страдали прежде всего малые мира сего: "крабы", "рыбы" и "черепахи" - простые люди.

Народные пословицы указывают на ненасытное честолюбие правителей, желавших покорить своей воле мир: "Имея сто пашен - захотел тысячу; стал императором - захотел быть святым" (китайская). Шаткость военных держав, не основанных на экономическом единении земель, позволила китайскому народу заметить: "На коне можно завоевать Поднебесную (т. е. Китай.- В. А.), но управлять ею с коня нельзя".

Народ противопоставил политике господствующих классов свои политические и нравственно-этические убеждения. Пословицы народа - своеобразный кодекс тех этических правил, которому должен следовать всякий человек: "Дела великих должны быть великими", - учит непальская пословица. Торжество над слабым приравнивается у арабов к военной неудаче: "Победа над слабым подобна поражению". Народ отвергал расправу над оставившим оружие: "Кто бросает оружие, того не убивают" (арабская). Вместе с тем народные пословицы отнюдь не склонны к пацифизму, они признают справедливость ответного удара: "На силу отвечают силой" (персидская), и считают правомерной справедливую месть: "Враг лучше обезглавленный" (таджикская).

Трудовые массы народа, поднимавшиеся на борьбу лишь в силу необходимости отстаивать свои жизненные права и свободу, указывали на тяжесть и суровость войн: "Пока можно договориться о мире, не стучись в двери войны", - говорит персидская пословица. "Земле нужен мир", - таков вывод, который делает мудрая даргинская пословица. Война в сознании народа связывается с кровью, гибелью, увечием.

Убийственно саркастические оценки у народов Востока получили религия и ее служители. К атеистическим мыслям народы влекла вся совокупность условий их трудовой жизни. Производственный опыт позволил турецкому крестьянину сказать: "Винограднику нужна не молитва, а мотыга". Социальный гнет, тяжелые условия жизни порой диктовали народам слова ропота: "Болит душа, - говорит старинная туркменская пословица, - проклянешь и самого Аллаха". Религиозное рвение вызывало в массах насмешку: "Прочитанная молитва не стоит напуганных при омовении лягушек" (туркменская), а ханжество богомольцев дало повод заметить: "Уничтожив девятьсот мышей, кошка отправилась для паломничества в Мекку" (хинди). Праздность и паразитизм служителей религиозных культов как у христианских, так и у мусульманских народов обобщен в пословице: "У мусульман лентяй - дервиш, у христиан - священник" (турецкая). Выгода, приносимая религией господствующим классам, служителям религиозных культов, устанавливается многими пословицами: "Живот бая - божья кладовая" (таджикская), "У могущественного бога все жрецы жирные" (китайская). Иная пословица сомневается в небесном воздаянии: "Не прельщайся бобами на небесах, собирай бобы на земле" (китайская). Те же условия угнетения, которые вызывали протест и осуждение религиозных институтов и их учредителей, нередко заставляли народ уповать на милость божества: "Если Аллах закрывает одну дверь, он открывает тысячу других", - говорит турецкая пословица. Подобных ей довольно много в фольклоре народов Востока. Причина этого не только в тяжелых условиях жизни народных масс на Востоке, но и в особо сильном влиянии религиозной идеологии, характерном для затянувшегося средневековья стран Азии и Африки.

Круг социально-исторических тем и идей афористического фольклора Востока широк, и здесь охарактеризована лишь часть их, но все эти темы существенны для восточных пословиц, как и для пословиц народов других континентов. Социально-исторический опыт народов Востока в главном схож с опытом других народов мира, потому что всюду трудящиеся составляют ту социальную силу, которая производит материальные блага и является решающей в социально-историческом прогрессе.

Сходясь в выражении того общего, что свойственно всем народам, пословицы одновременно являют глубоко своеобразную картину национальных, народных проявлений этого социально-исторического опыта, общего всем народам. Национальная специфика пословичного фольклора проявляется не только в деталях быта, реалиях (хотя, конечно, и в них: например, известной в Европе пословице о Риме, в который ведут все дороги, в Китае соответствует другая: "Все дороги ведут в Пекин", а русская пословица "Язык до Киева доведет" в Турции находит такую параллель: "Спрашивать будешь - до Багдада дойдешь"). Национальное своеобразие афористического фольклора прежде всего выражается в присущем каждому народу особом взгляде на действительность, в особом исторически складывавшемся восприятии мира, в характере социальных и поэтических обобщений. Эти особенности весьма затрудняют точный перевод пословиц с одного языка на другой, так как национальная специфика выражается в трудных для передачи на другой язык семантических и стилистико-речевых оттенках при оформлении, передаче и воплощении образа.

Когда персидская пословица говорит: "Руки наши коротки, а финики - на пальме", то в ее содержании нет ничего такого, что не могло бы быть свойственно пословицам других народов, и вместе с тем смысл пословицы передан в образах, характерных для мест, где они созданы. В образе фиников, которых не достанешь руками, по-своему отразились особенности природы юга. Каждый народ, малочислен он или велик, обладает такими пословицами, которых нет ни у какого другого народа. Национально специфичны смысл и применение даже пословиц, имеющих международное хождение. Такие пословицы распространены у родственных народов и у народов, между которыми существовали давние культурные связи. Любопытен пример широко распространенной на Ближнем Востоке пословицы "Рука руку моет". В отличие от аналогичной русской пословицы она говорит о значении товарищеской взаимопомощи и не содержит элементов насмешки или осуждения.

Обширен круг тем и идей пословиц, обобщавших житейско-бытовой опыт народов Востока. И для этих пословиц характерна высота социальных нравственно-этических помыслов народа. Эти пословицы также улавливают своеобразие природы, быта, жизненного уклада народов Востока. Калмыки говорили: "Начало воды - родник; начало народа - родственники по матери" - пословица еще помнит матриархальный уклад. Сохранившись с древних времен, житейски-бытовые пословицы отчетливо запечатлели обычное право народов Востока: "Если умрет отец, старший брат - отец, если умрет мать, старшая сестра - мать" (калмыцкая).

Житейский производственный опыт также отразился в этих пословицах. Наблюдения над природой, мудрые приметы землепашцев и хлеборобов, кочевников и ремесленников легли в основу народных аллегорий, получили обобщенный расширительный смысл. Таковы китайские пословицы: "Гаолян не любит дождя" и "Большому жужубу нужна прохлада", "Густой карагач не пропустит дождя" (узбекская), "Верблюд - корабль на суше" (арабская).

Житейские пословицы мудро судят об особенностях возраста человека, его заблуждениях и ошибках: "В юности многому дивишься: увидишь верблюда - подумаешь, горбатая лошадь", "Молодой теленок не боится тигра", "Когда влюбишься - и мартышка красивая; когда не любишь - и лотос безобразен" (китайские).

Пословицы сокрушаются о невозвратимости молодости, уподобляя течение жизни течению реки: "Янцзы никогда не повернет вспять, человек никогда не вернет молодости" (китайская). С нежностью и уважением говорят пословицы об отношении матери к детям: "Сердце матери - в детях, а сердце детей - в играх" (казахская), подтрунивают над нетерпением родителей: "Еще дети не родились, а они уже называют друг друга сватами" (малайская), смеются над запоздалыми заботами: "Поздно прокалывать уши невесте, когда она сидит в свадебных носилках" (китайская), с горечью отмечают остроту ссор между родственниками: "Враждебность родных опаснее жала скорпиона" (арабская) и, напротив, подчеркивают обычный и незначительный характер ссор мужа и жены: "Глина жены и мужа - из одного корыта" (персидская). Последняя пословица основана на широко распространенном в Иране представлении о том, что все живое обращается в прах, глину и вновь возникает из праха. Божественный гончар лепит из глины живые существа, в том числе и людей.

Бесчисленное количество пословиц высмеивает лентяев, лежебок, притворщиков, глупых ревнивцев, легковерных и болтунов, клеветников и подхалимов, неудачников и себялюбцев. Пословицы осуждают коварство, недогадливость, поспешность, опрометчивость, чванство, самоуверенность, пустые притязания, трусость, скупость, обжорство - кажется, нет такого даже самого незначительного недостатка или затаенного порока, который не был бы отмечен и заклеймен в народных пословицах. Юмор пословиц бесконечно тонок, а проницательность поразительна: "Прибежал на запах шашлыка, а оказалось - осла клеймят" (персидская) - как живо изображает эта пословица любителя поесть, который напрасно спешил на запах жареного мяса. "Змея говорит: ''Это не я извиваюсь - дорога извивается''" (китайская) - и очевидное хитрец толкует по-своему. "Хасан на работу не ходит, а если и пойдет - то только в пятницу" (персидская) - юмор этой пословицы о лентяе станет понятным, если вспомнить, что в мусульманских странах нерабочий день пятница.

Утверждая светлые начала гуманизма, провозглашая здоровые нормы человеческого общежития, афористический фольклор народов Востока, как и фольклор других народов мира, не лишен известных противоречий, порожденных противоречиями самой жизни. Например, среди пословиц, посвященных отношению родителей к детям, встречаются и такие, которые отрицают уважение к человеческой личности: "Кто не бьет своих детей, бьет самого себя",- говорили в Турции. Немало пословиц, которые унижают достоинство женщины, защищают средневековый взгляд на нее как на низшее существо, обязанное покоряться воле деспота-мужа. Исторический прогресс в народном сознании сопряжен с борьбой против всего того косного и отсталого, что внесено в народные понятия и представления уродливым социальным строем, основанным на угнетении и порабощении людей.

Характеристика восточных пословиц осталась бы неполной, если бы оказался забытым довольно обширный круг пословиц, которые содержат самые широкие обобщения жизненного опыта народа. Известная часть пословиц доводит обобщения, содержащиеся в пословичном суждении, до столь высокой степени, что они становятся в ряд философских размышлений. Это размышления над разнообразием и свойствами явлений жизни, логикой внутреннего развития ее, сменой форм, независимостью от человеческой воли существования и развития природы. Эти философские обобщения родились в силу все той же практической необходимости, которая вообще порождала пословицы. В этом их сила, но в этом и определенная ограниченность их философского содержания. Здесь мы не найдем формулировки отвлеченных научных положений, в этих пословицах сосредоточена народная практическая философия, необходимая в обыденной жизни, в разговоре на конкретные жизненные темы. "Заря занимается без пения петуха", - гласит арабская пословица, она применима к простому жизненному случаю, когда необходимо показать независимую связь двух явлений или людских поступков, но эта пословица опирается на стихийно-материалистический взгляд людей, признавших объективное существование природы и ее независимость от человека. Стихийный материализм стал основой для практических и конкретных, и общих суждений народа. Пословицы вполне ясно отразили понимание естественности и неотвратимости последовательного хода природных явлений: "За каждым вечером следует утро" (турецкая); они учат считаться с реальными возможностями человека влиять на природу, с иронией отзываясь о тех, кто не признает естественных пределов: "Солнечный диск решетом не закрыть" (арабская), "Веером не защитишь поля от солнца" (китайская). Очень рано народная практическая мысль установила для себя различие сути явлений, предметов, несмотря на сходство некоторых их внешних признаков, и результат работы народного ума нашел выражение в пословицах: "Не каждое высокое дерево - кипарис" (турецкая), "У пчелы спина полосатая, а тигром ее не назовешь" (китайская). Многочисленны признания наблюдаемой всюду зависимости одних явлений от других: "Если у цветка нет тычинок, откуда же взяться аромату" (вьетнамская). Многообразны устанавливаемые в пословицах количественные соотношения в мире вещей и явлений: "Капля по капле - получится озеро" (турецкая), "Один ручеек моря не замутит" (арабская). Народная мысль поднималась до выяснения перехода одного качества в другое: "Из колючек вырастает роза, а из розы - колючка" (турецкая), до уяснения острого и ярко проявляющегося момента этого перехода: "Светильник, прежде чем потухнуть, вспыхивает" (калмыцкая).

Народная практическая философия, запечатленная в пословицах, - ценнейшая часть афористического фольклора, без учета которой невозможно изучение развития философской мысли, как восточной, так и мировой, ибо влияние восточной философии на европейскую науку общепризнанно.

Резко отличаются от пословиц поговорки. Поговорки - это широко и часто употребляемые выражения и речевые обороты, образно определяющие какой-либо предмет или явление. Вместо того чтобы сказать: "Ты просчитался", в Монголии скажут: "Пересел с лошади на осла", что приблизительно соответствует смыслу русской поговорки: "Променял кукушку на ястреба". Поговорка - это окольное суждение о чем-либо или о ком-либо. Ее образность вызвана той идейно-эмоциональной оценкой, которую она содержит. Поговорка всегда несет печать отношения говорящего к содержанию речи. Это то насмешка, то вызов, то стремление досадить, обидеть, посочувствовать, пожалеть, вызвать гнев, утешить. "Из-за блохи сжег одеяло" - эта армянская поговорка нераздельно сопряжена с интонацией насмешки, а малайская поговорка о девушке-соне "Как луна среди бела дня" исполнена чувства снисхождения к недостатку, простительному для молодого и прекрасного существа.

Вполне естественно, что у поговорки, образного словесного речения, не могло сложиться вполне определенных, законченных, часто повторяющихся стилевых форм. То общее, что объединяет все поговорки, - это предельная образно-художественная концентрация при минимальной затрате средств словесного выражения. "Секрет" предельно краткой и одновременно всеохватывающей образности скрывается в том, что образ, создаваемый поговоркой, живо вызывает в воображении все то обширное, что стоит за этой как будто частной картиной. Про глупого или недалекого человека в Узбекистане сложили поговорку: "Собирает палочки", а в Турции про него скажут: "За огурцом с топором присматривает". О прочих проявлениях глупости того, к кому отнесли эти поговорки, и говорить не стоит. Все становится ясным. Простым наглядным примером поговорка подтверждает мысль говорящего, дает точную характеристику, судит и рядит о разнообразных явлениях жизни. Безошибочность и меткость оценок, содержащихся в поговорках, и делают их столь необходимыми людям. Поговорки легко ложатся в человеческую память и прочно сохраняются в ней.

В науке еще не существует устоявшейся классификации поговорок. Правда, были попытки классифицировать их по грамматическим признакам, но такая классификация улавливает лишь особенность поговорок как составной части речи, ее грамматического строя и состава. И лишь недавно фольклористы обратились к смысловой образно-поэтической сущности поговорок как к основе классификации. Образцы систематизации, предложенные с учетом этого главного свойства, еще несовершенны, но это несовершенство применения образно-поэтических критериев, а не самого подхода к анализу.

Среди поговорок довольно много таких, которые характеризуют человека, его внешнее положение и душевное состояние. Про болтуна поговорки говорят: "Как каленый рис в горшке" (малайская), про разряженного, хвастливого, но неумного человека: "Подобен праздничному ореху - разукрашен и пуст" и еще: "Как барабан: голос громкий, а внутри пусто" (арабские). Индонезиец сравнит такого человека с дедангом - тыквой: "Снаружи - красный, внутри - горький". Человека, испытывающего постоянные колебания, поговорки уподобляют "горошине на подносе", а про твердый характер говорят: "Как бамбук на ветру" (малайские). Пройдоха и ловкач охарактеризован татарской поговоркой: "Без воды моет, без ветра сушит". Про благоденствующего человека индиец говорит: "Держит пять пальцев в масле", а про испуг и смятение: "Душа в рот ушла" (по представлениям индийцев, душа от страха не уходит в пятки, а устремляется вверх).

Множество пословиц характеризуют разные действия человека. Бесцельную работу татары высмеивают поговоркой: "Вьет аркан из песка", армяне - "Из пуха строит крепость". Про действия, обернувшиеся против замыслившего зло, в Индонезии сложили поговорку: "Пнуть дикобраза", а про тех, кто умышленно ищет опасности, говорят: "Гонятся за детенышами носорога". Действия человека неосмотрительного, идущего на верную гибель, в Непале характеризуют поговоркой: "Едет в Моран в сезон бигхаути". Моран - низменность, малярийное место, а сезон бигхаути считается наиболее опасным в отношении малярии. Пустой спор метко определен как спор "из-за незрелого кокоса" (малайская), а явная глупость как поиски "теленка под быком" (турецкая) или попытка спрятаться "от дождя под желобом" (персидская).

Многообразны поговорки, характеризующие разные обстоятельства: обстоятельства места, времени, причины, цели, условия, образа действия. "Когда рыба на тополь залезет", - говорит турецкая поговорка про обстоятельства времени. "Мне в зурну не дуть, чтобы осла твоего не отпугнуть" (армянская) - про обстоятельства условия или причины. "И к дяде съезжу, и жеребенка объезжу" (туркменская) - про образ действий некоего ловкача, пожелавшего сразу сделать два дела; а действия человека, пошедшего на риск, охарактеризованы поговоркой: "Или верблюд, или погонщик верблюдов" (турецкая). Она соответствует русским поговоркам: "Или пан, или пропал", "Голова в кустах или грудь в крестах".

За пределами этой самой общей характеристики остается множество дробных подгрупп, на которые распадается каждая большая группа поговорок. Подгруппы специфичны для фольклора каждого отдельно взятого народа. Можно считать, что поговорка сильнее, чем какой-либо другой "малый" жанр фольклора, выражает своеобразие и специфику национального и народно-племенного поэтического видения мира. Поэтические воззрения народа закрепляются в идиоматических оборотах, в особенностях иносказательной образности и конкретном содержании поговорочного образа. Об одном и том же поговорки разных народов говорят по-своему. О бессмысленном поступке или пустом деле турок скажет: "Носить воду к морю", араб: "Везти финики в Басру" (Басра славилась финиковыми рощами). Индонезиец по этому случаю выразится так: "Лить в море чашку пресной воды", а иранец: "Лезть в один мешок с медведем", китаец: "Разбирать восточную стену, чтобы чинить западную".

Все эти поговорки указывают на очевидную нелепость и уподобляют ей какой-либо конкретный факт проявления неразумного в жизни, и каждый такой факт характерен для быта и жизни этих народов.

Говоря о малых "жанрах" афористического фольклора, следует упомянуть и довольно многочисленные случаи, когда народное изложение мысли в краткой формуле не подходит целиком под определение пословицы и поговорки и вместе с тем соединяет в себе некоторые их черты. Речь идет о кратких побасенках типа такой: "Когда река понесла лягушку, она сказала: ''Мне самой хотелось к морю поплыть''" (абхазская), или "Котел сказал: ''На дне у меня полно золота''. Половник возразил: ''А я откуда иду?''" (армянская). В отличие от пословицы эти образцы не имеют характера прямого суждения. Мысль в них выражена окольно, косвенно, но в отличие от поговорки они не являются и элементом суждения. В них есть полнота законченной обобщенной мысли. Такого рода развернутые образные формулы напоминают обильно представленные в памятниках восточной письменности книжно-литературные притчи, но их происхождение чисто фольклорное.

Многие из побасенок приближаются к сказкам или притчам, являются аллегориями в малом объеме. Например, побасенка "Пока лиса на дне колодца, она собирается пожертвовать церкви штуку холста" (персидская) напоминает известную мировому фольклору сказку о лисе, упавшей в яму, а армянская побасенка про верблюда, ответившего на поздравление "Поздравляем, царь тебя вызвал" - "Знаю, или в Кохб за солью пошлет, или в Шарур за рисом", - почти басенная аллегория.

Порой вместо полно изложенной ситуации побасенка лишь намекает на общеизвестное: "Вода-то у тебя в арыке!" - говорят в Иране, когда необходимо указать кому-либо на ясную, очевидную вещь. Эта словесная формулировка по типу сродни русской: "Рукавицы-то у тебя за поясом!" В обоих случаях суждение - часть анекдотического рассказа. Такова и непальская побасенка о человеке, который хвастает тем, что ему не принадлежит: "Кобылица дядина, зато ржание мое". Многообразие побасенок поразительно, ни одна из них не похожа на другую.

Возникнув и сохраняясь в течение долгого ряда веков как устное слово, пословицы, поговорки и побасенки не существуют вне языка, вне повседневной человеческой речи. В потоке народного языка, льющемся из эпохи в эпоху, они представляют живое движение из прошлого в настоящее и дальше, в будущие времена, и чем древнее народ, чем древнее его культура, тем богаче, разнообразнее, совершеннее речь народа, тем сильнее, многостороннее и выразительнее его изречения, его образные меткие выражения и побасенки. Восточная афористическая культура - древняя и бесконечно разнообразная. Уже в древнем Шумере собирали и записывали народные пословицы и поговорки. Эти древнейшие сборники (составленные, между прочим, по тематическому принципу) сохранились до наших дней. Многоязыкие Азия и Африка уже в начале нашей эры предстали перед европейцами как края таинственной и чудесной культуры. Восточная поэзия, восточная философия, восточные ремесла широко прославились во всех концах европейского континента. Восточные книги переводили на европейские языки, их толковали в древнем Риме, ими дорожили испанские короли, они проникали далеко на Север - к скандинавам. Знали эти книги и книжники древней Руси. Купцы везли с Востока в славянские города не только имбирь и расшитые шелками ковры, - здесь знали цену и рукописям. В книгах восточных мудрецов искали совета, жаждали получить наставления, как жить, как управлять государством, как добиваться счастья, удачи. В книгах искали и утешения. В бесчисленных изречениях, сентенциях и афоризмах, являющихся неотъемлемой частью классической литературы Востока, ясно прослеживается сильное влияние устной народной литературы. Фольклор придал афоризмам мудрецов Востока ту меткость и четкость, которые вызывали удивление и восхищение читателей.

Однако книги из-за малой доступности их широким массам не стали основным путем знакомства Европы с восточной мудростью. Европа узнала Восток через непосредственное общение народов. Живая речь несла в себе драгоценные крупицы поэзии и практического смысла народов Востока. Постигая речь далеких народов, путешественники и землепроходцы узнавали мудрые восточные изречения, перенимали меткие выражения, красившие речь.

Чем оживленнее, становились связи Европы и Азии, тем лучше узнавали друг друга люди Запада и Востока, и все-таки вплоть до начала XIX века большинство восточных стран, их культура оставались загадкой.
В. П. Аникин