АННА АНДРЕЕВНА АХМАТОВА
(1889 – 1966)
«Я родилась 11(23) июня 1889 года под Одессой (Большой Фонтан). Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я была перевезена
на север — в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет.
Мои первые воспоминания — царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки,
старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в «Царскосельскую оду».
Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет — Древний Херсонес,
около которого мы жили.
Читать я училась по азбуке
Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже
начала говорить по-французски.
Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина («На рождение порфироносного
отрока») и Некрасова («Мороз, Красный нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама.
Училась я в Царскосельской женской гимназии. Сначала плохо, потом лучше, но всегда неохотно.
В 1905 году мои родители расстались, и мама с детьми уехала на юг. Мы целый год прожили в Евпатории, где я дома проходила курс предпоследнего класса гимназии,
тосковала по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов. Отзвуки революции Пятого года глухо доходили до отрезанной от мира Евпатории.
Последний класс проходила в Киеве, в Фундуклеевской гимназии, которую и окончила в 1907 году.
Я поступила на юридический факультет Высших женских курсов в Киеве. Пока приходилось изучать историю права и особенно латынь, я была довольна; когда же
пошли чисто юридические предметы, я к курсам охладела.
В 1910-м (25 апреля ст. ст.) я вышла замуж за
Н. С. Гумилева, и мы поехали на месяц в Париж. <...> Стихи были в полном запустении, и их
покупали только из-за виньеток более или менее известных художников. Я уже тогда понимала, что парижская живопись съела французскую поэзию.
Переехав в Петербург, я училась на Высших историко-литературных курсах Раева. В это время я уже писала стихи, вошедшие потом в мою первую книгу.
Когда мне показали корректуру
«Кипарисового ларца» Иннокентия Анненского, я была поражена и читала ее, забыв все на свете.
В 1910 году явно обозначился кризис символизма, и начинающие поэты уже не примыкали к этому течению. Одни шли в футуризм(1), другие — в акмеизм(2). Вместе с моими
товарищами по Первому Цеху поэтов — Мандельштамом, Зенкевичем и Нарбутом — я сделалась акмеисткой.
1. Футури́зм — литературно-художественное направление искусства и литературы, которое выдвигало на первый план стихийное чувство разрушения старого мира
и его форм и ставило перед собой цель содействовать грядущему «мировому перевороту» и рождению «нового человечества». Разрушая условную систему жанров и
стилей, футуристы возвращались к фольклорно-мифологической образности, когда язык был «частью природы». Футуристы настаивали на неограниченном «словотворчестве
и словоновшестве».
2. Акмеи́зм — литературное течение начала XX века, которое настаивало. в противоположность символизму, на конкретно-чувственном восприятии «вещного мира»,
эстетизации земного и возвращении слову его прямого смысла.
Весну 1911 года я провела в Париже, где была свидетельницей первых триумфов русского балета. В 1912 году проехала по Северной Италии (Генуя, Пиза,
Флоренция, Болонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской живописи и архитектуры было огромно: оно похоже на сновиденье, которое помнишь всю жизнь.
В 1912 году вышел мой первый сборник стихов — «Вечер». Напечатано было всего триста экземпляров. Критика отнеслась к нему благосклонно.
Первого октября 1912 года родился мой единственный сын Лев.
В марте 1914 года вышла вторая книга —
«Чётки». Жизни ей было отпущено примерно шесть недель. В начале мая петербургский
сезон начинал замирать, все понемногу разъезжались. На этот раз расставание с Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград,
из XIX века сразу попали в XX век, все стало иным, начиная с облика города. Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть
в мировых событиях. Время распорядилось иначе. <...> Сборник «Белая стая» вышел в сентябре 1917 года.
К этой книге читатели и критика несправедливы. Почему-то считается, что она имела меньше успеха, чем «Чётки». Этот сборник появился при еще более грозных
обстоятельствах. Транспорт замирал — книгу нельзя было послать даже в Москву, она вся разошлась в Петрограде. Журналы закрывались, газеты тоже. Поэтому в
отличие от «Чёток» у «Белой стаи» не было шумной прессы. Голод и разруха росли с каждым днем. Как ни странно, ныне все эти обстоятельства не учитываются.
После Октябрьской революции я работала в библиотеке Агрономического института. В 1921 году вышел сборник моих стихов «Подорожник», в 1922 году — книга «Anno Domini».
Примерно с середины 20-х годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься архитектурой старого Петербурга и изучением жизни и творчества Пушкина.
Результатом моих пушкинских штудий были три работы — о
«Золотом петушке», об «Адольфе» Бенжамена Констана и о
«Каменном госте». Все они в свое время были напечатаны.
<...> Отечественная война 1941 года застала меня в Ленинграде. В конце сентября, уже во время блокады, я вылетела на самолете в Москву.
До мая 1944 года я жила в Ташкенте, жадно ловила вести о Ленинграде, о фронте. Как и другие поэты, часто выступала в госпиталях, читала стихи раненым бойцам.
<...> В мае 1944 года я прилетела в весеннюю Москву, уже полную радостных надежд и ожидания близкой победы. В июне вернулась в Ленинград. Страшный призрак,
притворяющийся моим городом, так поразил меня, что я описала эту мою с ним встречу в прозе...
Меня давно интересовали вопросы художественного перевода. В послевоенные годы я много переводила. Перевожу и сейчас.
В 1962 году я закончила «Поэму без героя», которую писала двадцать два года.
Прошлой зимой, накануне дантовского года, я снова услышала звуки итальянской речи — побывала в Риме и на Сицилии. Весной 1965 года я поехала на родину Шекспира,
увидела британское небо и Атлантику, повидалась со старыми друзьями и познакомилась с новыми, еще раз посетила Париж...
Я не переставала писать стихи. Для меня в них — связь моя со временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали
в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных».
Так завершает рассказ о себе Анна Андреевна Ахматова.
Всем известно, как долго не печатались стихи Ахматовой. Сама поэтесса горестно замечает: «В период культа личности имя мое было под запретом, ругань шла, как
вода по водопроводу, при обысках снимали со стен мои портреты... Между 1925—1939 годами меня перестали печатать совершенно... Тогда я присутствовала при своей
гражданской смерти... Мне было 35 лет...» И другое признание: «...сегодня я догадалась, в чем состоит моя вина перед человечеством, какое я совершила
преступление, за которое мне не перестают мстить: я писала стихи, которые нравились и продолжают нравиться людям. Это, очевидно, нельзя простить».
Ее творчество отразило этапы жизни и страданий народных; ею был дан «голос» женщине — «Я голос ваш, жар вашего дыханья./Я отраженье вашего лица»,— писала
Ахматова в стихотворении «Многим».
В 80-е годы в печати появляется много книг, статей, воспоминаний, стихотворений, посвященных замечательному поэту. Лидия Корнеевна Чуковская рассказала
об отношении Анны Андреевны к художникам, поэтам, скудному быту, в котором ей приходилось жить («Теперь я обеспечена на много дней... У меня есть 4 селедки,
6 кило картошки, а вы еще масло принесли. Пир!»).
Источник: Литература. 9 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение. (
вернуться к уроку)
СУДЬБА И СТИХИ
А. А. АХМАТОВОЙ
Первые стихотворные опыты Ахматовой относятся к 1904—1905 годам. Она написала около 100 стихотворений. Ко времени выхода первой книги «Вечер» печаталась в
различных изданиях. «Вечер» был сочувственно встречен критикой, которая отметила влияние поэзии
И. Ф. Анненского (Ахматова действительно считала его
своим учителем, о чем свидетельствуют многие мемуаристы; смотри также стихотворения «Подражание И. Ф. Анненскому», «Учитель»), наполненность ее
произведений тревожным ожиданием предчувствуемой трагедии.
Для ранней Ахматовой характерно обращение к национальной истории и культуре (стихотворение «Смуглый отрок бродил по аллеям...»), фольклорным,
религиозным и народно-религиозным мотивам («Хорони, хорони меня, ветер!..»), ответственность за поэтическое слово и сознание личного греха перед миром,
готовность разделить со всеми людьми трагическую и горькую участь — «Я пришла сюда, бездельница...». Последние строки стихотворения: «Я молчу. Молчу,
готовая/Снова стать тобой, земля» — перекликаются с более поздним стихотворением «Родная земля» («Но ложимся в нее и становимся ею,/Оттого и зовем так
свободно — своею»). Идеи и строй лирики явно свидетельствовали о следовании Ахматовой классической традиции. Сюда следует отнести произрастание
лирики на эпической почве и внутреннюю диалогичность и обобщенность лирического высказывания.
В 1911 году Ахматова входит в организованный Гумилевым и С. М. Городецким «Цех поэтов». В 1913— 1914 годах она была постоянной посетительницей Общества
поэтов, организованного Н. В. Недоброво, личность и статья которого «Анна Ахматова» после выхода второго поэтического сборника Ахматовой «Чётки»
(1914) сыграли поворотную роль в ее творческой и жизненной судьбе. Недоброво предрек, что последующий путь поэта не столько расширение «узкого круга
ее личных тем», сколько углубление в сущность души и жизненных явлении, призвал следовать завету Пушкина идти своей поэтической дорогой.
До октября 1917 года Ахматова выпустила еще один сборник — «Белая стая» (1917), как бы подводящий итог ее раннему творчеству. С выходом нового
сборника за ней прочно установилась репутация поэта одной — любовной — темы. Своеобразие лирики Ахматовой проступило в первых трех сборниках резко
и определенно. Мир Ахматовой вещей, воплощен зримо и ясно. Чаще всего эмоция передается через внешний образ: «Как нестерпимо бела/Штора на белом
окне» — «Два стихотворения»; через деталь с повышенной смысловой нагрузкой.
Выражение внутреннего состояния через внешние, опосредованные образы, продуманность композиции, эпиграмматичность, рефлексия(1), оглядка на
классическую традицию, оксюморонность(2) сочетаний позволили критикам говорить о сильном влиянии Е. А. Баратынского и специфическом «пушкинизме» Ахматовой.
1. Рефле́ксия — размышление, полное сомнений и противоречий.
2. Оксюморо́нность — принцип сочетания контрастных по значению слов, создающих новое понятие.
К этому надо добавить очевидное, хотя и преломленное воздействие некрасовских трехсложных размеров с пропуском одного из двух безударных слогов, вследствие
чего ритм приобретает неровный, прерывистый, ломающийся ход, придающий экспрессивную напряженность и драматизм лирическому переживанию. С этим связана также
«сюжетность» ахматовской лирики, балладная струя в ее поэзии. В такой же степени характерна спаянность разговорных интонаций с песенными и ораторскими,
непринужденный и оправданный переход от сниженной лексики к высокой и от высокой к сниженной (например: «Ты знаешь, я томлюсь в неволе...»).
Стихотворению придается форма фрагмента. Стихотворная речь становится продолжением внутренней речи, скрытой от читателя (например: «А там мой
мраморный двойник...»). Иногда стихотворение строится как ответ, подводящий итог скрытому за текстом разговору: «Нет, царевич, я не та...» Некоторые
стихотворения представляют собой сплошные диалоги («Горят твои ладони...», «Где, высокая, твой цыганенок...»). В лирике Ахматовой раздвигается
пространство и время: «сюжет» отнесен к прошлому, но обращен к настоящему и нередко к будущему. Ахматова сдержанна в передаче чувств. Она выражает
в лирической речи то, что уже отстоялось и прошло стадию размышления, как бы воскрешая в памяти некогда бывшие переживания.
Стихотворения сборника «Чётки» — своего рода оплаканные моменты печальной судьбы «героини» и лирических персонажей.
Наряду с другими особенностями личность у Ахматовой вмещает общечеловеческий духовный опыт, выраженный в песнях, балладах, частушках, причитаниях, заклинаниях,
плачах. В Ахматовой созревал поэт, который личную жизнь ощущал как жизнь национальную, историческую.
После революции в октябре 1917 года Ахматовой выпала суровая и жестокая доля. Редел круг близких, друзей и знакомых.
Однако голос Ахматовой оставался мужественным, с отчетливыми ораторскими интонациями, торжественно-скорбным, но бесслезным. Ни надрыва, ни стенаний в
поэтической речи Ахматовой нет в предреволюционные и послереволюционные годы.
Ахматова восприняла революцию как неотвратимую расплату за греховность прежней жизни, всего поколения и своей собственной. В ней созрело убеждение,
что горькую чашу она обязана выпить до дна. При этом она делала различие между обманутым народом и теми, кто пришел к власти. Критике и осуждению
подвергаются и погрузившие Россию в пучину хаоса, и «отступники», порывающие со своей землей и со своим народом.
Как ни дорога Ахматовой личная и политическая свобода («Еще недавно ласточкой свободной/Свершала ты свой утренний полет...» — в стихотворении
«Теперь никто не станет слушать песен...»); она предпочла ей Россию: одного из лирических персонажей, сделавших противоположный выбор,— художника
и художественного критика Анрепа, без обиняков назвала «отступником». Насильственно выдворенные из России и добровольно покинувшие ее сразу
почувствовали адресованный им упрек. Впоследствии Г. В. Адамович возразил Ахматовой, не считая ее выбор единственно возможным и правильным.
Однако Ахматова находила свою позицию достаточно сильной. Нравственное могущество, убеждена она, заключается не в бегстве
от страданий («Но вечно жалок мне: изгнанник...»), а в мужественном и стойком принятии их («А здесь, в глухом чаду пожара/Остаток юности губя,/Мы ни
единого удара/Не отклонили от себя»). По мысли Ахматовой, такова роковая судьба поколения, такова его предначертанная свыше миссия. Она предопределена
не людьми — людям следует исполнить вышнюю волю не с рабьей покорностью, а с гордым, стоическим признанием хода истории. В сознании и в жизненном
поведении Ахматовой укрепляется мысль о необходимости ответственного выбора в период социальных потрясений. История России может начаться заново, как
бы с чистого листа. Уверенность в этом придавала силы и воскрешала мечты о новой России («И так близко подходит чудесное/К развалившимся грязным домам...»).
Для Ахматовой этот момент в жизни России вписывается в христианскую историю мира; вслед за падением наступит спасение и возрождение. И это тоже объективный
закон истории. Но сначала предстоят тяжелые испытания.
Ее самые мрачные предчувствия вскоре начали сбываться: в 1921 году был расстрелян Гумилев, впоследствии арестованы ее сын и Мандельштам. Но творческую
деятельность она не прекратила, и в 1921 и 1922 годах она издала два сборника — «Подорожник» и «Anno Domini»; затем, до 1940 года, Ахматову не печатали,
кроме отдельных стихотворений, статей о Пушкине и переводов (письма Рубенса). Лишь в 1940-м ей удалось издать небольшой сборник «Из шести книг».
С 1924 по 1940 год ею написаны стихи, вошедшие затем в книгу «Тростник» и отчасти в «Седьмую книгу», поэма «Путем всея земли» и начата «Поэма без героя».
Тогда же сложился цикл-поэма «Реквием» (в него вошли затем и несколько стихотворений, созданных позже).
Со сборника «Белая стая» стилистика Ахматовой, не порывая с прежней, заметно меняется. В сборниках «Подорожник» и «Anno Domini» рядом со стихотворениями,
продолжающими темы и мотивы лирики 10-х годов, появляются новые, откровенно гражданские. Прежде всего возрастает число стихотворений со скорбно-торжественной,
ораторской интонацией, окрашивающей даже интимные настроения. Усиливается роль библейской и вообще высокой лексики, соседствующей с нарочито прозаическими
и сниженными оборотами. Несмотря на мрачные предчувствия, ожидания «последнего суда» и мечты о забвении («Многим»), Ахматова осознает себя дочерью поколения,
перешедшего революционный рубеж. Главной в лирике (исключая «Реквием») становится тема творчества и «тайн ремесла». К ней примыкают стихотворения, в
которых возникают лики поэтов Б. Пастернака, О. Мандельштама, В. Маяковского. Выдвижение этой темы на первый план (стихотворения «Надпись на книге», «Муза»,
«Художнику», «Здесь Пушкина изгнанье началось...», «Поэт», «Воронеж», «Данте», «Маяковский в 1913 году») связано с самыми интимными переживаниями и
преодолением одиночества.
В пору запрета ахматовских стихов утешением и смыслом жизни оставалась поэтическая речь (стихотворения «Творчество», «Мне ни к чему одические рати...»,
«Про стихи»). Стихи о творчестве — оправдание «священного ремесла« и возможность избежать забвения, когда был исключен доступ к читателю. Однако она
всегда чувствовала внутреннюю близость с народом, в годы репрессий осознала себя, с полным на то правом, народным поэтом.
«Реквием» стал поворотным этапом в ее творчестве. Именно в этом цикле-поэме, куда были включены стихотворения более позднего времени,
голос Ахматовой зазвучал как голос несчастного народа («И если зажмут мой измученный рот,/Которым кричит стомильонный народ...»). Личная судьба здесь
неотрывна от мученической судьбы страдальцев («Я была тогда с моим народом,/Там, где мой народ, к несчастью, был»). На высоту вселенской трагедии
Ахматова подняла свое горе, ставшее общим, чужое горе, ставшее личным.
Российская трагедия понята как эпоха мировой истории. В стихах «Реквиема» слышны отголоски унылой народной песни («Тихо льется тихий Дон...»), которые
сочетаются с плачем («Семнадцать месяцев кричу...»), с рассказом («Вступление»), с элегией («К смерти»). Эпические мотивы сменяются лирическими
размышлениями («Нет, это не я, это кто-то другой страдает...»). В полифонии интонаций слышатся и заупокойная молитва, и рыдания, и крик, и едва различимый шепот.
Звукообразом становятся различные регистры колокольного звона («Тихо льется тихий Дон,/Желтый месяц входит в дом»).
В рифмах преобладают сонорные м и н: набекрень — тень, больна — одна, тюрьме — мне.
Строгая композиционная законченность цикла-поэмы проявилась в том, что в начале и в конце даются портреты матерей (стихотворения-части «Посвящение»,
«Опять номинальный приблизился час...»). Образ «камня»-смерти, скульптурной, застывшей неподвижности, перерастает в последнем стихе в образ воображаемого
бронзового памятника, как бы струящего слезы и олицетворяющего живое страдание.
И все-таки произведение в своем монументальном трагическом величии завершается «по-пушкински» — победой светлого начала над темным хаосом и жизни
над смертью. Ахматова стала в «Реквиеме» поэтом общенационального и мирового масштаба, поэтом поистине трагическим.
Великая Отечественная война застала Ахматову в Ленинграде. Она мужественно встретила новую народную беду, и ее патриотизм проявился в полной мере.
Главная мысль ахматовских стихотворений («Клятва», «Мужество» и др.) — Россия, ее дети и ее речь, т. е. общенациональные ценности, которые были для
поэта самыми дорогими. В сентябре 1941 года Ахматову удалось вывезти из Ленинграда. Она поселилась в Ташкенте, где была издана книга стихов «Избранное» (1943).
В 1944 году она возвратилась сначала в Москву, затем в Ленинград. Печаталась в журналах «Ленинград» и «Звезда».
В 1946 году она (вместе с
М. М. Зощенко) была публично оскорблена как поэт и как человек в докладе А. А. Жданова и в Постановлении ЦК ВКП(б)
«О журналах «Звезда» и «Ленинград». Ахматова снова стала опальным поэтом и была принуждена к молчанию. Однако ее творческая репутация и человеческий
авторитет были настолько непререкаемы в широких читательских кругах, что огульная критика не вызвала желаемого для властей резонанса. Ахматова держалась
с необыкновенным достоинством.
В это время она составляла сборники, без всякой надежды на публикацию, из прежде написанных и новых стихотворений. Среди шедевров ее лирики — «Вереница
четверостиший», «Сои», «Пусть кто-то еще отдыхает на юге...», «Ты стихи мои требуешь прямо...», «Вот она, плодоносная осень!..». Лирическое переживание
отливается часто в сжатую форму короткого стихотворения. Завершил послевоенную лирику сборник «Бег времени» (1965).
Центральным произведением Ахматовой стала «Поэма без героя» (1940—1962). При всей демонстративности отказа от героя (но не от «героини»!) в основе поэмы
лежит жизненная судьба автора — от предреволюционной петербургской поры до Второй мировой войны — эпоха невиданных потрясений, переворотов, чудовищных
преступлений и вражеского нашествия. Планы прошедшего, настоящего и будущего постоянно пересекаются, эпоха отражается в зеркале души
(«Я зеркальным письмом пишу...»), а душа видит себя отраженной в эпохе. Ахматова как бы берет на себя все грехи мира, и эта высокая мораль и
готовность «героини-» (и поэта) к жертвенному подвигу изнутри пронизывает «Поэму без героя» светом разума и человечности.
В 60-е годы к Ахматовой, уже тяжело больной (она перенесла несколько инфарктов), пришло мировое признание. В 1964 году в Италии ей была вручена
литературная премия «Этна-Таормина», а в 1965-м Оксфордский университет присвоил ей степень почетного доктора.
Источник: Литература. 9 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение. (
вернуться к уроку)
МУЗА
А. А. Ахматова
Когда я ночью жду ее прихода,
Жизнь, кажется, висит на волоске.
Что почести, что юность, что свобода
Пред милой гостьей с дудочкой в руке.
И вот вошла. Откинув покрывало,
Внимательно взглянула на меня.
Ей говорю: "Ты ль Данту диктовала
Страницы Ада?" Отвечает: " Я!".
1924
Источник: Анна Ахматова. Сочинения в двух томах. - М.: "Цитадель", 1996. (
вернуться к уроку)
ПУШКИН
А. А. Ахматова
Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть?..
1943
Источник: Строфы века. Антология русской поэзии. Минск, Москва: Полифакт, 1995. (
вернуться к уроку)
КЛЯТВА
(«И та, что сегодня прощается с милым…»)
А. А. Ахматова
И та, что сегодня прощается с милым,-
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
Июль 1941, Ленинград
Источник: Литература. 9 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение. (
вернуться к уроку)
И УПАЛО КАМЕННОЕ СЛОВО...
А. А. Ахматова[
2]
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить, —
А не то . . . Горячий шелест лета,
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.
1939. Лето
Источник: Литература. 9 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение. (
вернуться к уроку)
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
СОВРЕМЕННИКОВ
ОБ А. А. АХМАТОВОЙ
Н. Гумилёв
РУСАЛКА[
3]
Я люблю ее, деву-ундину,
Озаренную тайной ночной,
Я люблю ее взгляд заревой
И горящие негой рубины...
Марина Цветаева
АННЕ АХМАТОВОЙ[
4]
...В утренний сонный час,—
Кажется, четверть пятого,—
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.
Борис Пастернак
АННЕ АХМАТОВОЙ[
5]
...Бывает глаз по-разному остер.
По-разному бывает образ точен.
Но самой страшной крепости раствор —
Ночная даль под взглядом белой ночи.
Таким я вижу облик ваш и взгляд...
Арсений Тарковский[
6]
«Музе Ахматовой свойствен дар гармонии, редкий даже в русской поэзии, в наибольшей степени присущий Баратынскому и Пушкину. Ее стихи завершены, ото
всегда окончательный вариант. Ее речь не переходит ни в крик, ни в песню, слово живет взаимосвечением целого... Мир Ахматовой учит душевной стойкости,
честности мышления, умению сгармонировать себя и мир, учит умению быть человеком, которым стремишься стать».
Немецкий писатель Ганс Вернер Рихтер[
7] написал очерк для радио.
В нем описывается прием Ахматовой в Италии: «...Здесь восседала сама Россия посреди
сицилийско-доминиканского монастыря, на белом лакированном садовом стуле, на фоне мощных колонн монастырской галереи... Великая княгиня поэзии давала
аудиенцию в своем дворце. Перед ней стояли поэты всех стран Европы — с Запада и с Востока — малые, мельчайшие и великие, молодые и старые, консерваторы,
либералы, коммунисты, социалисты; они стояли, пристроившись в длинную очередь, которая тянулась вдоль галереи, и подходили, чтобы поцеловать руку
Анны Ахматовой... Каждый подходил, кланялся, встречал милостивый кивок, и многие — я видел — отходили, ярко раскрасневшись. Каждый совершал эту
церемонию в манере своей страны, итальянцы — обаятельно, испанцы — величественно, болгары — набожно, англичане — спокойно, и только русские
знали тот стиль, который достоин Анны Ахматовой. Они стояли перед своей монархиней, они преклоняли колено и целовали землю. Нет, они этого не делали,
но выглядело именно так или так могло быть. Целуя руку Анны Ахматовой, они словно целовали землю России, традицию своей истории и величие своей литературы...
Она читала по-русски голосом, который напоминал о далекой грозе, причем нельзя было понять, удаляется ли эта гроза или только еще приближается...
После этого присутствовавших поэтов попросили прочесть стихи, посвященные Анне Ахматовой...»
Источник: Литература. 9 класс. Учебник для общеобразовательных учреждений. В 2 ч. / [В.П.Полухина, В.Я.Коровина, В.П.Журавлев, В.И.Коровин]; под ред.
В.Я.Коровиной. - М.: Просвещение. (
вернуться к уроку)
