Пушкин А. С.
на сайте
"К уроку литературы"

Источник: Пушкин А. С. Евгений Онегин: Роман в стихах // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. – Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977–1979. Т. 5. Евгений Онегин. Драматические произведения. –1978. – С. 103–120.

1. Глава шестая – глава написана в 1826 г., как и предыдущая; она была окончена уже к 1 декабря, и, следовательно, Пушкин начал ее писать еще до окончательной отделки пятой главы. Так как рукописи этой главы до нас не дошли, то мы не знаем точно время работы над этой главой. Пушкин продолжал отделывать и дополнять главу и в 1827 г. В этом году, 10 августа, были написаны строфы XLIII–XLV.
Глава была издана в 1828 г. (вышла в свет 23 марта). После текста значится: «Конец первой части».
В конце главы имеется примечание: «В продолжение издания I части „Евгения Онегина“ вкралось в нее несколько значительных ошибок. Важнейшие из них помещаем здесь». В действительности приложенный список содержал не только исправление ошибок, но и ряд существенных редакционных изменений текста. (вернуться)
(см. ниже план работы над романом, составленный Пушкиным)

2. Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не больно. Петрарка. – эпиграф взят из канцоны Петрарки.
Пушкин, цитируя, опустил средний стих, отчего смысл цитаты изменился. У Петрарки: «Там, где дни туманны и кратки – прирожденный враг мира – родится народ, которому не больно умирать». Причина отсутствия страха смерти – во врожденной свирепости этого племени. С пропуском среднего стиха возникла возможность истолковать причину небоязни смерти иначе, как следствие разочарованности и «преждевременной старости души». (вернуться)

3. И Флянов, не совсем здоровый... – то есть пьяный. П вводит выражение «не совсем здоровый» как элемент «чужой речи», выражающей точку зрения «затра[пезного] этикета» (VI, 351) провинциальных дам, по язвительному определению Пушкина. (вернуться)

4. «Погибну», Таня говорит, «...Не может он мне счастья дать». – романтико-фольклорное сознание героини подсказывает ей жесткие стереотипы для осмысления загадки Онегина: «хранитель» или «искуситель», Грандисон или Ловелас, суженый или разбойник (показательно, что так же мыслит и Ленский – 6, XVII, 1–14). Однако влияние романтической литературы, делавшей образ носителя зла обаятельным, фольклорные образы жениха-разбойника, соблазнителя сестры и убийцы брата, с одной стороны, и очевидность того, что Онегин «уж верно был не Грандисон», с другой, заставляют Татьяну видеть в нем именно «погубителя». Литературное воображение героини рисует ей и возможное развитие будущих событий: сладостную гибель девушки, влюбленной в злодея, в духе сюжета «Мельмота» Матюрина («но гибель от него любезна...» – 6, III, 12).
Ожидания Татьяны во многом совпадали с литературными представлениями читателя онегинской поры, воспитанного на тех же книгах. Именно на их фоне поведение героев по законам обыденной жизни приобретало характер художественной неожиданности. (вернуться)

5. Картежной шайки атаман... – высказывалось мнение, что в основе образа Зарецкого лежит реальное лицо — Ф. И. Толстой-Американец. Даже если это так, Пушкин подверг черты реального прототипа существенной переработке.
Картежной шайки атаман... – азартные игры, хотя и были формально запрещены, но фактически являлись общераспространенным времяпровождением. Известия о крупных проигрышах и выигрышах составляли обычную тему разговоров в обществе. Хотя обвинение в нечестной игре считалось тяжелейшим оскорблением, в обществе были известны люди, чья безупречность в этом отношении находилась под сильным и вполне оправданным подозрением, что не мешало им быть людьми, принятыми в порядочном обществе. К таким людям принадлежал и Ф. И. Толстой-Американец. (вернуться)

6. Отец семейства холостой... – несмотря на иронический характер, это выражение являлось почти термином для обозначения владельца крепостного гарема и могло употребляться в нейтральном контексте. (вернуться)

7. В нем злую храбрость выхвалял... – бретер и дуэлянт Толстой-Американец гордился и военными заслугами: в 1812 г. он самовольно оставил калужскую деревню, «в которую сослан он был на житье», и явился на Бородинское поле: «Тут надел он солдатскую шинель, ходил с рядовыми на бой с неприятелем, отличился и получил Георгиевский крест 4-й степени». (вернуться)

8. В пяти саженях попадал... – сажень – три аршина, или 2,134 метра. Расстояние это – приблизительно около десяти шагов – было обычным для дуэлей. (вернуться)

9. Раз в настоящем упоеньи... – игра слов: «упоенье битвы» – распространенный в литературе тех лет поэтизм (ср.: «Есть упоение в бою»... – «Пир во время чумы», VII, 180); здесь означает, что Зарецкий был пьян. Противоречие между выражением и содержанием порождает иронию. (вернуться)

10. С коня калмыцкого свалясь... – эти детали не имеют отношения к реальной биографии Толстого-Американца, который являлся преображенским (т. е. гвардейским пехотным) офицером и никогда в плену не бывал.
Как зюзя пьяный... – выражение из «гусарского языка». Специфически «гвардейский язык», имевший, впрочем, характерные подразделения по родам войск и даже полкам, отличался особым синонимическим богатством в описании состояния и стадий опьянения. (вернуться)

11. Новейший Регул, чести бог... – Регул – римский полководец III в. до н. э. Имеется в виду легенда о том, что Регул, взятый карфагенянами в плен и отправленный ими с предложениями мира в Рим, советовал сенату продолжать войну, после чего добровольно вернулся в Карфаген, откуда был отпущен под честное слово и где его ожидала мучительная смерть. (вернуться)

12. Чтоб каждым утром у Вери... – примечание Пушкина: «Парижский ресторатор». (вернуться)

13. Под сень черемух и акаций... – ироническая реминисценция из стихотворения Батюшкова «Беседа муз»:
Пускай и в сединах, но с бодрою душой,
Беспечен, как дитя всегда беспечных Граций,
Он некогда придет вздохнуть в сени густой
Своих черемух и акаций.
(Батюшков К. П. Соч. Л., 1934. С. 169) (вернуться)

14. Капусту садит, как Гораций... – Гораций (полное имя Квинт Гораций Флакк, 65 до н. э. – 8 до н. э., – римский поэт.), удалившись после участия в гражданской войне в подаренное ему Меценатом имение, воспевал в стихах сельскую простоту жизни.
«Сажать капусту» – франц. поговорка, означающая «вести сельскую жизнь». (вернуться)

15. Он был не глуп... – cоздание образа умного, но безнравственного героя невозможно было бы с позиций, которыми руководствовался автор в первой главе. Под воздействием Союза Благоденствия Пушкин считал тогда, что ум и образование гарантируют и общественную прогрессивность, и высокую нравственность. Когда нравственность стала ассоциироваться с народностью, простотой и наивностью, сочетание ума и безнравственности сделалось художественно возможным, что изменило ценностные характеристики героев романа. (вернуться)

16. Онегину, осклабя взор... – то есть улыбнувшись (в высоком стиле, употребленном здесь иронически). (вернуться)

17. Короткий вызов иль картель... – письменный вызов на дуэль (устар.). (вернуться)

18. Сказал, что он всегда готов. – последние слова выделены Пушкиным как условная формула принятия вызова. (вернуться)

19. Имея дома много дел... – условная формула отказа от продолжения разговора. (вернуться)

20. И вот общественное мненье! – примечание Пушкина: «Стих Грибоедова» (VI, 194); цитата из монолога Чацкого:
Поверили глупцы, другим передают,
Старухи вмиг тревогу бьют,
И вот общественное мненье! (д. IV, явл. 10). (вернуться)

21. И вот сосед велеречивый... – цитата из поэмы В. Л. Пушкина «Опасный сосед»:
«Ни с места, – продолжал
Сосед велеречивый...»
(Поэты 1790–1810-х. С. 670)
«Сосед велеречивый» в поэме В. Л. Пушкина – это Буянов. Но этот персонаж уже фигурировал в пятой главе "Евгения Онегина" под собственным именем. Здесь автор предпочел лишь намекнуть на возможность отождествления с ним Зарецкого. (вернуться)

22. И метить в ляжку иль в висок. – технические выражения дуэлянтов. Выходя к барьеру, дуэлянт не может точно следовать заранее разработанной программе действий, поскольку ему еще предстоит разгадать планы противника в те считанные минуты, которые отделяют начало дуэли от первого выстрела.
Висок здесь: точная фиксация позы дуэлянта, который, ожидая выстрела, отвернул голову и закрылся пистолетом. Прицел в ноги означал желание покончить дуэль легкой раной и совершить дело чести, не покушаясь на жизнь противника. Прицел в голову означал не просто желание выполнить дуэльный ритуал, а наличие мстительного чувства и жажду смерти противника. В этом случае и другой участник дуэли вынужден был менять тактику. (вернуться)

23. XV. XVI. XVII – между строфами XIV и XVII в рукописи шли две строфы, посвященные теме ревности. Автографы шестой главы дошли до нас лишь в незначительной степени. Видимо, они были уничтожены автором в связи с опасениями за свою судьбу в 1826 г. Строфы известны по публикации Я. К. Грота (по копии В. Ф. Одоевского) – «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники» (СПб., 1887. С. 211–212). (вернуться)

24. При свечке, Шиллера открыл... – увлечение творчеством Шиллера особенно ярко проявилось в начале XIX в. и в среде молодых романтиков в начале 1830-х гг. В момент работы Пушкина над шестой главой влияние Шиллера более всего ощущалось в кругах романтиков школы Жуковского. (вернуться)

25. Как Дельвиг пьяный на пиру. – Дельвиг Антон Антонович (1798–1831) – лицейский друг Пушкина, который до самой своей кончины оставался ближайшим к нему литератором и человеком (см. подробнее о Дельвиге на сайте "К уроку литературы"). Спокойный и уравновешенный, Дельвиг на дружеских пирушках выступал с поэтическими импровизациями.
Однако такой Дельвиг был известен лишь очень тесному кружку ближайших к нему друзей-литераторов. Даже Вяземский, редко бывавший в Петербурге и мало с Дельвигом общавшийся, несмотря на близость в литературной расстановке сил, запомнил совсем другого Дельвига: «...был он мало разговорчив: речь его никогда не пенилась и не искрилась вместе с шампанским вином, которое у всех нас развязывало язык». (вернуться)

26. XXI–XXII – cтрофы представляют собой вставной текст – предсмертную элегию Ленского. Обращает внимание, что, в отличие от писем Татьяны и Онегина и песни девушек, элегия Ленского включена в общий строфический строй романа. Совершенно чуждая элегиям 1820-х гг., строфика накладывала на текст Ленского пласт пушкинской интонации.
Поскольку элегия имеет насквозь цитатный характер, распадаясь на знакомые читателю штампы и обороты, без связующей стихии пушкинской интонации (образуемой не только строфикой) она представляла бы собой пародию в чистом виде, что, удовлетворяя целям литературной полемики, не соответствовало бы ее композиционному месту в общей структуре романа. В настоящем же виде текст Ленского, который одновременно все же и текст Пушкин, допускает ряд интерпретаций – от иронической и пародийной до лирической и трагической. (вернуться)

27. Я их имею; вот они... – стремление Пушкина имитировать документальность повествования. Ср.: «Письмо Татьяны предо мною» (3, XXXI, 1). (вернуться)

28. «Куда, куда вы удалились, / Весны моей златые дни?.. – ср. стихотворение «К реке М...», приписываемое И. А. Крылову:
Куда же дни златые скрылись?
Невинные, блаженны дни!
(Крылов И. А. Соч. М., 1946. Т. 3. С. 325) (вернуться)

29. Что день грядущий мне готовит? – cр. в стихотворении Кюхельбекера «Пробуждение»:
Что несешь мне, день грядущий?
Включение в элегию Ленского стиха из ранней элегии Кюхельбекера представляло тонкий полемический ход. Оно было ответом Пушкина на войну, объявленную Кюхельбекером элегиям. (вернуться)

30. Паду ли я, стрелой пронзенный... – cтрела здесь не поэтизм, означающий «пуля», а утвержденный Карамзиным эвфемизм – замена слова «смерть». Ср.: «Счастливые швейцары! [...] Вся жизнь ваша есть, конечно, приятное сновидение, и самая роковая стрела должна кротко влетать в грудь вашу, не возмущаемую тиранскими страстями!» К этому месту Карамзин дал примечание: «Читатель, может быть, вспомнит о стрелах Аполлоновых, которые кротко умерщвляли смертных». (вернуться)

31. Так он писал темно и вяло... – намек на оценку элегической поэзии Кюхельбекером: «Сила? – Где найдем ее в большей части своих мутных, ничего не определяющих, изнеженных, бесцветных произведений?»
Выделив слова «темно» и «вяло», Пушкин отделил их как чужую речь от остального текста. Это позволило ему создать двусторонний иронический эффект: и в адрес поэзии Ленского, и в адрес строгой оценки элегий Кюхельбекером. (вернуться)

32. На модном слове идеал... – cлова «идеал», «идеальный» в эпоху романтизма приобрели специфический оттенок, связанный с романтическим противопоставлением низменно земного и возвышенно прекрасного, мечтательного. Нападая на романтизм Жуковского, Грибоедов писал о героине баллады Катенина «Ольга»: «Что же ей? предаться тощим мечтаниям любви идеальной? – Бог с ними, с мечтаниями; ныне в какую книжку ни заглянешь, что ни прочтешь, песнь или послание, везде мечтания, а натуры ни на волос» (Грибоедов А. С. Соч. М., 1956. С. 392–393).
Слово «идеал» быстро проникло в бытовую любовную лексику. В поэзии еще в 1810-х гг. оно было малоупотребительно. Так, из пяти русских переводов стихотворения Шиллера «Die Ideale» на русский язык, которые были осуществлены между 1800 и 1813 гг., ни одно не сохранило немецкого названия (два различных перерода Милонова назывались «К юности» и «Спутник жизни», Жуковского – «Мечты»; более ранний фрагмент перевода получил название «Отрывок», Шапошникова – «Мечтанья»).
В "Евгении Онегине" слово «идеал» встречается и в бытовом употреблении как часть «любовного словаря»:
Нашед мой прежний идеал,
Я верно б вас одну избрал
В подруги дней моих печальных (4, XIII, 10–12). (вернуться)

33. И встречен Веспер петухом... – Веспер – здесь: утренняя звезда, Венера. Поскольку опоздание противника на дуэль могло быть достаточной причиной для ее отмены (чего Зарецкий не сделал), Пушкин весьма тщательно фиксирует время описываемых им событий.
Венера бывает утренней или вечерней, в зависимости от положения ее на орбите относительно Солнца и Земли. В день дуэли (14 января 1821 г. по ст. стилю) она была утренней (поэт называет ее неточно Веспером – это название было дано античностью только вечерней Венере, утренняя именовалась Люцифером). Однако время появления ее на небосклоне запомнилось Пушкину исключительно точно. По данным для Тартуской (Дерптской) обсерватории, что соответствует также Михайловскому и вероятному месту действия романа, восход Венеры в этот день приходился на 6 ч. 45 мин. утра, что точно соответствует словам Зарецкого: «Пора вставать: седьмой уж час» (6, XXIII, 13). Противники должны были встретиться «до рассвета» (6, XII, 12). Солнце в этот день появилось над горизонтом в 8 ч. 20 мин. Около этого времени и была назначена встреча. Подготовка к поединку могла отнять около получаса, и сама дуэль должна была иметь место около 9 ч. утра. Время определялось, с одной стороны, необходимостью достаточной видимости, а с другой – стремлением к предельно раннему сроку, который бы сделал наименее вероятным появление случайных нежелательных свидетелей. Однако Онегин «постель еще [...] не покинул», когда «солнце катилось высоко» (6, XXIV, 6–9), то есть около десяти. Следовательно, с учетом дороги, Онегин прибыл на назначенное место около одиннадцати часов, опоздав на два часа. Противники его давно уже могли удалиться, сочтя дуэль несостоявшейся.
Опоздание Онегина – не только небрежность денди, сродни жесту графа Б*** из «Выстрела», который спокойно ел черешни, стоя у барьера, но и свидетельство того, что он не придавал дуэли серьезного значения и совершенно был лишен кровожадных намерений.
На месте встречи секунданты должны были сделать последнюю попытку примирения, на что Онегин, видимо, легко бы пошел. Инициатива могла исходить только от Зарецкого (Гильо никакой активной роли, очевидно, играть не мог, возможности высказать мирные намерения от собственного лица Онегин был лишен – это было бы сочтено трусостью). Слова Онегина, обращенные к Ленскому: «Что ж, начинать?» (6, XXVII, 9) – следует понимать как сказанные после паузы, во время которой Онегин напрасно ожидал примирительных шагов со стороны Зарецкого. Показательно, что с этими словами он, вопреки всем правилам (противники на поле боя не вступают ни в какие непосредственные сношения!), обратился прямо к Ленскому, демонстративно игнорируя Зарецкого. Пушкин показывает, как Онегин, не уважая Зарецкого и всеми средствами демонстрируя свое к нему презрение, в противоречии с самим собой действует по навязанному ему Зарецким сценарию. (вернуться)

34. Лепажа стволы роковые... – пистолеты марки парижского оружейника Лепажа считались в ту пору лучшим дуэльным оружием. Дуэльные пистолеты продавались парой в ящике, включавшем также набор приспособлений для литья пуль и заряжения оружия. Такие пистолеты хранились дома на случай дуэли – пользоваться ими не разрешалось. На место дуэли каждый из противников приносил свои пистолеты. Секунданты честным словом свидетельствовали, что оружие ни разу не пристреливалось, затем по жребию выбирались те или иные пистолеты. В случае необходимости повторного обмена выстрелами оружие менялось. (вернуться)

35. Хоть человек он неизвестный / Но уж конечно малый честный. – Онегин оскорбляет Зарецкого не только тем, что приводит в качестве своего секунданта наемного лакея, но и этим обращением.
Известный – здесь имеет ироническую окраску, близкую к той, которую придавал Гоголь слову «исторический» применительно к Ноздреву. Упоминание о том, что Гильо «малый честный», было прямым оскорблением Зарецкому, поскольку подразумевало противопоставление в этом отношении одного секунданта другому. Именно поэтому «Зарецкий гу́бу закусил» (6, XXVII, 7). (вернуться)

36. Гремит о шомпол молоток... – стволы лепажевских пистолетов снаружи имели вид шестигранников. Внутри оружие было гладкоствольным. В ствол через дуло насыпали порох, заколачивая его пыжом. После этого при помощи молотка и шомпола забивалась пуля. Пистолет был кремневым: кремень, удерживаемый специальным винтом, взводился, на полку — стальной выступ около отверстия в казенной части – насыпался мелкий порох, воспламенявшийся при ударе и зажигавший заряд пороха внутри ствола, что и было причиной выстрела. Заряжал пистолеты один из секундантов под наблюдением другого.
Детальность операций по заряжанию и тщательность их описания в строфе XXIX соответствуют отстраненной автоматизированности взгляда наблюдающего Онегина. (вернуться)

37. Щелкнул в первый раз курок... – когда заряжали пистолет, курок взводился (при этом раздавался щелчок), но оставался все еще на предохранительном взводе, не допуская случайного выстрела. Перевод на боевой взвод, сопровождавшийся вторым щелчком, производился при выходе на боевой рубеж. (вернуться)

38. Зубчатый, / Надежно ввинченный кремень... – имеется в виду кремень, по форме похожий на зуб. (вернуться)

39. Младой певец / Нашел безвременный конец! – .../ Дохнула буря, цвет прекрасный / Увял на утренней заре, / Потух огонь на алтаре!.. – cтихи представляют собой демонстративное сгущение элегических штампов. (вернуться)

40. Чело – лоб (устар.). (вернуться)

41. XLIII–XLVI – традиционная элегическая тема прощания с молодостью («все мы взапуски тоскуем о своей погибшей молодости» ( Кюхельбекер) получает здесь реально-биографическое и жизненное, а не связанное с литературной традицией решение. Это достигается сопоставлением литературных штампов: «Мечты, мечты! где ваша сладость?» (XLIV, 5) – точная автоцитата первых строк лицейского стихотворения «Пробуждение»:
Мечты, мечты,
Где ваша сладость? (вернуться)

Закончив 25 сентября 1830 г. последнюю, девятую, главу романа "Евгений Онегин", Пушкин на другой день написал этот план работы над романом, являющийся как бы комментарием к стихотворению «Труд» («Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний...»), в котором так трогательно и вместе значительно поэт прощался со своим «молчаливым спутником ночи». (вернуться)

Елена Петровна Самокиш-Судковская (1863-1924) – русская художница, работавшая в технике масляной живописи и графики. Писала портреты и жанровые картины, но известна в основном как книжный иллюстратор.
Здесь представлены иллюстрации Е.П.Самокиш-Судковской из книги: Пушкин А.С. Евгений Онегин. – СПб.: Издание Т-ва Р.Голике и А.Вильборг, 1908. Издание "Евгения Онегина" с иллюстрациями художницы в стиле салонного реализма, их называют театрально-постановочными, было очень популярно в 1910-х годах.
См. подробнее на сайте "К уроку литературы"