| Дементий Алексеевич Шмаринов – народный художник СССР. Действительный член Академии художеств СССР. Лауреат Ленинской премии
и Государственной премии СССР. Член-корреспондент Академии искусств ГДР. Учился в Киеве в студии Н. А. Прахова (1919–1922) и в Москве в студии К. П. Чемко
(1923–1928) у Д. Н. Кардовского. Руководил в Москве творческой мастерской графики (1962-1966).
В середине тридцатых годов, исполняя обязанности профорга в издательстве «Academia», я мечтал проиллюстрировать «Преступление и наказание» Ф.Достоевского,
включенное в перспективный план. Однако М.П.Сокольников, художественный редактор издательства, не торопился с заключением договора, и я решил делать книгу
самостоятельно, без договора.
Так как тринадцатиметровая комната, где мы жили с женой и сыном, не могла служить мастерской, я работал в квартире соседей по дому — в часы, когда они были
на службе.
Еще до начала этой работы я неоднократно бывал в Ленинграде, зараженный тем культом старого Петербурга, который так характерен для художников круга «Мира искусства».
Моими любимыми книгами были «Медный всадник» с иллюстрациями А.Бенуа и «Белые ночи», иллюстрированные М.Добужинским. Я хорошо знал и современный Ленинград, город,
в котором жило много близких мне людей, друзей детства и товарищей по профессии.
Однажды мне попала в руки книга Н.Анциферова «Петербург Достоевского», описывающая все места, связанные с жизнью писателя и судьбами его литературных героев.
Он совершенно наглядно и убедительно проследил каждый шаг Раскольникова, обитавшего в Столярном переулке, по соседству с Екатерининским каналом, в районе Сенной
площади. При некоторой доле воображения, следуя за Анциферовым, можно было среди мрачных доходных домов найти дом Раскольникова, заваленный дровами двор старухи,
маленький домик Сони на Екатерининском канале, побывать в трущобах, окружавших Сенной рынок.
Если проделать маршруты скитаний Раскольникова белой ночью, когда стихает уличное движение и пропадают навязчивые приметы сегодняшнего дня, нетрудно почувствовать,
как глубоко трансформируется ощущение времени: возникает место действия гениального романа, зримая, эмоционально насыщенная среда, населенная мрачными, жалкими,
жестокими и страдающими героями.
Ленинград тридцатых годов — город пограничного режима. Ведь государственная граница проходила по дачным местам прежней столицы. Рисовать и фотографировать на
улицах было запрещено, для этого требовалось специальное разрешение. Никаких разрешений на рисование у меня, приезжего москвича, конечно, не было. Было только
страстное желание зафиксировать все, что могло послужить материалом для иллюстрирования.
Я рисовал из подворотен и подъездов, рисовал во дворах и на лестничных клетках, рисовал все — перила, ступени, фонари, решетки набережной, ворота и двери; наряду
с отдельными деталями мне удавалось иногда зарисовать целый квартал старых домов на набережной канала, зафиксировать неподвижные громады петербургских брандмауэров
— слепых торцов многоэтажных домов — и примыкающие к ним маленькие двухэтажные домишки.
Рисуя на лестнице какие-нибудь двери, обитые драной клеенкой, или зарисовывая ручку старого звонка, я, услышав приближающиеся шаги, убегал и прятался, чувствуя
себя чуть ли не Раскольниковым, застигнутым на месте преступления.
Так из образа мрачного Петербурга Достоевского — изнанки блестящей столицы империи, ставшего лейтмотивом моих иллюстраций, начали возникать один за другим
действующие лица романа. Избранное мной решение потребовало большого числа рисунков в тексте, введения семи пейзажных шмуцтитулов. Все это создало
образно-пространственную среду, на фоне которой существуют всего одиннадцать страничных иллюстраций, изображающих основных героев романа крупным планом.
Работа над Достоевским, знакомство с местом действия, изучение в натуре среды, пространства литературного произведения стали для меня основным методом
иллюстрирования классической прозы.
Окончив работу, я решил показать ее М.В.Нестерову, у которого не был несколько лет, так как не мог явиться к нему со скороспелыми журнальными рисунками и детскими
книжечками. Михаил Васильевич, удалив домашних из комнаты, приступил к просмотру иллюстраций и, еще не досмотрев до конца мою большую серию, позвал жену
(«Смотри, что он делает») и показал ей рисунки, особенно ему понравившиеся.
— Вы доказали мне, что и иллюстрация может быть искусством,— и затем рассказал, как он по ночам, промыв глаза чаем, рисовал иллюстрации для заработка.
Михаил Васильевич прибавил, что в женских персонажах он угадывает образ моей жены и порадовался за меня. Своей оценкой Михаил Васильевич простил мне мое
отступничество от живописи — как это было важно для меня в то время!
К произведениям Достоевского в те годы относились осторожно, и издавались они не такими тиражами, как сейчас. Мои иллюстрации к Достоевскому дожидались
опубликования двадцать лет. Вскоре после окончания моей работы издательство «Academia» перестало существовать. Когда после войны Детгиз включил эту книгу
в издательский план и представил мне корректурные оттиски иллюстраций, сделанные в ГДР, я был в восторге, однако мой литературный редактор, фамилию которой
я забыл, не рискнула подписать книгу к печати. Иллюстрации увидели свет только в 1956 году в издательстве «Художественная литература».
|
