Зарубежная литература |
| |
Данте Алигьери
(1265—1321) |
БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ [ 1]
(Перевод М. Лозинского) |
Ад
Чистилище
Рай
АД [2]
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Круг восьмой — Девятый ров (окончание) — Десятый ров — Поддельщики металлов
1 Вид этих толп и этого терзанья
Так упоил мои глаза, что мне
Хотелось плакать, не тая страданья.
4 «Зачем твой взор прикован к глубине?
Чего ты ищешь,— мне сказал Вергилий,—
Среди калек на этом скорбном дне?
7 Другие рвы тебя не так манили;
Знай, если душам ты подводишь счёт,
Что путь их — в двадцать две окружных мили.
10 Уже луна у наших ног плывёт;
Недолгий срок осталось нам скитаться,
И впереди тебя другое ждёт».
13 Я отвечал: «Когда б ты мог дознаться,
Что́ я хотел увидеть, ты и сам
Велел бы мне, быть может, задержаться».
16 Так говоря в ответ его словам,
Уже я шёл, а впереди вожатый,
И я добавил: «В этой яме, там,
19 Куда я взор стремил, тоской объятый,
Один мой родич[3] должен искупать
Свою вину, платя столь тяжкой платой».
22 И вождь: «Раздумий на него не трать;
Что ты его не встретил,— нет потери,
И не о нём ты должен помышлять.
25 Я видел с моста: гневен в высшей мере,
Он на тебя указывал перстом;
Его, я слышал, кто-то назвал Джери.
28 Ты в это время думал о другом,
Готфорского приметив властелина,[4]
И не видал; а он ушёл потом».
31 И я: «Мой вождь, насильная кончина,
Которой не отмстили за него
Те, кто понёс бесчестье,— вот причина
34 Его негодованья; оттого
Он и ушёл, со мною нелюдимый;
И мне тем больше стало жаль его».
37 Так говоря, на новый свод взошли мы,
Над следующим рвом, и, будь светлей,
Нам были бы до самой глуби зримы
40 Последняя обитель Злых Щелей[5]
И вся её бесчисленная братья;
Когда мы стали, в вышине, над ней,
43 В меня вонзились вопли и проклятья,
Как стрелы, заострённые тоской;
От боли уши должен был зажать я.
46 Какой бы стон был, если б в летний зной
Собрать гуртом больницы Вальдикьяны,
Мареммы и Сардиньи[6] и в одной
49 Сгрудить дыре,— так этот ров поганый
Вопил внизу, и смрад над ним стоял,
Каким смердят гноящиеся раны.
52 Мой вождь и я сошли на крайний вал,
Свернув, как прежде, влево от отрога,
И здесь мой взгляд живее проникал
55 До глуби, где, служительница бога,
Суровая карает Правота
Поддельщиков, которых числит строго.
58 Едва ли горше мука разлита
Была над вымирающей Эгиной,[7]
Когда зараза стала так люта,
61 Что все живые твари до единой
Побило мором, и былой народ
Воссоздан был породой муравьиной,
64 Как из певцов иной передаёт,—
Чем здесь, где духи вдоль по дну слепому
То кучами томились, то вразброд.
67 Кто на живот, кто на плечи другому
Упав, лежал, а кто ползком, в пыли,
По скорбному передвигался дому.
70 За шагом шаг, мы молчаливо шли,
Склоняя взор и слух к толпе болевших,
Бессильных приподняться от земли.
73 Я видел двух, спина к спине сидевших,
Как две сковороды поверх огня,
И от ступней по темя острупевших.
76 Поспешней конюх не скребёт коня,
Когда он знает — господин заждался,
Иль утомившись на исходе дня,
79 Чем тот и этот сам в себя вгрызался
Ногтями, чтоб на миг унять свербёж,
Который только этим облегчался.
82 Их ногти кожу обдирали сплошь,
Как чешую с крупночешуйной рыбы
Или с леща соскабливает нож.
85 «О ты, чьи все растерзаны изгибы,
А пальцы, словно клещи, мясо рвут,—
Вождь одному промолвил,— не могли бы
88 Мы от тебя услышать, нет ли тут
Каких латинян? Да не обломаешь
Вовек ногтей, несущих этот труд!»
91 Он всхлипнул так: «Ты и сейчас взираешь
На двух латинян и на их беду.
Но кто ты сам, который вопрошаешь?»
94 И вождь сказал: «Я с ним, живым, иду
Из круга в круг по темному простору,
Чтоб он увидел всё, что есть в Аду».
97 Тогда, сломав взаимную опору,
Они, дрожа, взглянули на меня,
И все, кто был свидетель разговору.
101 Учитель, ясный взор ко мне склоня,
Сказал: «Скажи им, что тебе угодно».
И я, охотно волю подчиня:
103 «Пусть память ваша не прейдёт бесплодно
В том первом мире, где вы рождены,
Но много солнц продлится всенародно!
106 Скажите, кто вы, из какой страны;
Вы ваших омерзительных мучений
Передо мной стыдиться не должны».
109 «Я из Ареццо;[8] и Альберо в Сьене,—
Ответил дух,— спалил меня, хотя
И не за то, за что я в царстве теней.
112 Я, правда, раз ему сказал, шутя:
«Я и полёт по воздуху изведал»;
А он, живой и глупый, как дитя,
115 Просил его наставить; так как Дедал
Не вышел из него, то тот, кому
Он был как сын, меня сожженью предал.
118 Но я алхимик был, и потому
Минос, который ввек не ошибётся,
Меня послал в десятую тюрьму».
121 И я поэту: «Где еще найдётся
Народ беспутней сьенцев? И самим
Французам с ними нелегко бороться!»
124 Тогда другой лишавый, рядом с ним,[9]
Откликнулся: «За исключеньем Стрикки,[10]
Умевшего в расходах быть скупым;
127 И Никколо́, любителя гвоздики,[11]
Которую он первый насадил
В саду, принёсшем урожай великий;
130 И дружества, в котором прокутил[12]
Ашанский Качча[13] и сады, и чащи,
А Аббальято разум истощил.[14]
133 И чтоб ты знал, кто я, с тобой трунящий
Над сьенцами, всмотрись в мои черты
И убедись, что этот дух скорбящий —
136 Капоккьо, тот, что в мире суеты
[15]
Алхимией подделывал металлы;
Я, как ты помнишь, если это ты,
139 Искусник в обезьянстве был немалый».
ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ
Круг восьмой — Десятый ров (окончание) — Поддельщики людей, денег и слов
1 В те дни, когда Юнона воспылала[16]
Из-за Семелы гневом на фивян,
Как многократно это показала,—
4 На разум Афаманта пал туман,
И, на руках увидев у царицы
Своих сынов, безумством обуян,
7 Царь закричал: «Поставим сеть для львицы
Со львятами и путь им преградим!» —
И, простирая когти хищной птицы,
10 Схватил Леарха, размахнулся им
И раздробил младенца о каменья;
Мать утопилась вместе со вторым.
13 И в дни, когда с вершины дерзновенья
Фортуна Трою свергла в глубину
И сгинули владетель и владенья,
16 Гекуба, в горе, в бедствиях, в плену,[17]
Увидев Поликсену умерщвлённой,
А там, где море в берег бьёт волну,
19 Труп Полидора, страшно искажённый,
Залаяла, как пес, от боли взвыв:
Не устоял рассудок потрясённый.
22 Но ни троянский гнев, ни ярость Фив[18]
Свирепей не являли исступлений,
Зверям иль людям тело изъязвив,
25 Чем предо мной две бледных голых тени,[19]
Которые, кусая всех кругом,
Неслись, как боров, поломавший сени.
28 Одна Капоккьо[20] в шею вгрызлась ртом
И с ним помчалась; испуская крики,
Он скрёб о жёсткий камень животом.
31 Дрожа всем телом: «Это Джанни Скикки,—[21]
Промолвил аретинец.[22] — Всем постыл,
Он донимает всех, такой вот дикий».
34 «О, чтоб другой тебя не укусил!
Пока он здесь, дай мне ответ нетрудный,
Скажи, кто он»,— его я попросил.
37 Он молвил: «Это Мирры безрассудной[23]
Старинный дух, той, что плотских утех
С родным отцом искала в страсти блудной.
40 Она такой же с ним свершила грех,
Себя подделав и обману рада,
Как тот, кто там бежит, терзая всех,[24]
43 Который, пожелав хозяйку стада,
Подделал старого Буозо, лёг
И завещанье совершил, как надо».
46 Когда и тот, и этот стал далёк
Свирепый дух, мой взор, опять спокоен,
К другим несчастным обратиться мог.[25]
49 Один совсем как лютня был устроен;
Ему бы лишь в паху отсечь долой
Весь низ, который у людей раздвоен.
32 Водянка порождала в нём застой
Телесных соков, всю его середку
Раздув несоразмерно с головой.
55 И он, от жажды разевая глотку,
Распялил губы, как больной в огне,
Одну наверх, другую к подбородку.
58 «Вы, почему-то здравыми вполне
Сошедшие в печальные овраги,—
Сказал он нам,— склоните взор ко мне!
61 Вот казнь Адамо, мастера-бедняги![26]
Я утолял все прихоти свои,
А здесь я жажду хоть бы каплю влаги.
64 Всё время казентинские ручьи,
С зелёных гор свергающие в Арно
По мягким руслам свежие струи,
67 Передо мною блещут лучезарно.
И я в лице от этого иссох;
Моя болезнь, и та не так коварна.
70 Там я грешил, там схвачен был врасплох,
И вот теперь — к местам, где я лукавил,
Я осуждён стремить за вздохом вздох.
73 Я там, в Ромене, примесью бесславил
Крестителем запечатлённый сплав,[27]
За что и тело на костре оставил.
76 Чтоб здесь увидеть, за их гнусный нрав,
Тень Гвидо, Алессандро иль их братца,[28]
Всю Бранду я отдам, возликовав.[29]
79 Один уж прибыл, если полагаться[30]
На этих буйных, бегающих тут.
Да что мне в этом, раз нет сил подняться?
82 Когда б я был чуть-чуть поменьше вздут,
Чтоб дюйм пройти за сотню лет усилий,
Я бы давно предпринял этот труд,
85 Ища его среди всей этой гнили,
Хотя дорожных миль по кругу здесь
Одиннадцать да поперёк полмили.
88 Я из-за них обезображен весь;
Для них я подбавлял неутомимо
К флоринам трёхкаратную подмесь».[31]
91 И я: «Кто эти двое, в клубе дыма,[32]
Как на морозе мокрая рука,
Что справа распростёрты недвижимо?»
94 Он отвечал: «Я их, к щеке щека,
Так и застал, когда был втянут Адом;
Лежать им, видно, вечные века.
97 Вот лгавшая на Иосифа;[33] а рядом
Троянский грек и лжец Синон;[34] их жжёт
Горячка, потому и преют чадом».
100 Сосед, решив, что не такой почёт
Заслуживает знатная особа,[35]
Ткнул кулаком в его тугой живот.
103 Как барабан, откликнулась утроба;
Но мастер по лицу его огрел
Рукой, насколько позволяла злоба,
106 Сказав ему: «Хоть я отяжелел
И мне в движенье тело непокорно,
Рука ещё годна для этих дел».
109 «Шагая в пламя,— молвил тот задорно,—
Ты был не так-то на руку ретив,[36]
А деньги бить она была проворна».
112 И толстопузый: «В этом ты правдив,
Куда правдивей, чем когда троянам
Давал ответ, душою покривив».
115 И грек: «Я словом лгал, а ты — чеканом!
Всего один проступок у меня,
А ты всех бесов превзошёл обманом!»
118 «Клятвопреступник, вспомни про коня,—
Ответил вздутый,— и казнись позором,
Всем памятным до нынешнего дня!»
121 «А ты казнись,— сказал Синон,— напором
Гнилой водицы, жаждой иссушён
И животом заставясь, как забором!»
124 Тогда монетчик: «Искони времён
Твою гортань от скверны раздирало;
Я жажду, да, и соком наводнён,
127 А ты горишь, мозг болью изглодало,
И ты бы кинулся на первый зов
Лизнуть разок Нарциссово зерцало».[37]
130 Я вслушивался в звуки этих слов,
Но вождь сказал: «Что ты нашёл за диво?
Я рассердиться на тебя готов».
133 Когда он так проговорил гневливо,
Я на него взглянул с таким стыдом,
Что до сих пор воспоминанье живо.
136 Как тот, кто, удручённый скорбным сном,
Во сне хотел бы, чтобы это снилось,
О сущем грезя, как о небылом,
139 Таков был я: мольба к устам теснилась;
Я ждал, что, вняв ей, он меня простит,
И я не знал, что мне уже простилось.
142 «Крупней вину смывает меньший стыд,—
Сказал мой вождь,— и то, о чём мы судим,
Тебя уныньем пусть не тяготит.
145 Но знай, что я с тобой, когда мы будем
Идти, быть может, так же взор склонив
К таким вот препирающимся людям:
148 Позыв их слушать — низменный позыв».
Песнь тридцать первая >>>
Источник: Данте Алигьери. Божественная комедия. Перевод М.Лозинского. — М.: "Правда", 1982.
|
|
1. Да́нте Алигье́ри (1265—1321) — итальянский поэт, мыслитель,
богослов, один из основоположников литературного итальянского языка, политический деятель. Создатель «Комедии» (позднее получившей эпитет «Божественной»).
По собственному признанию Данте, толчком к пробуждению в нем поэта явилась трепетная и благородная любовь к дочери друга его отца Фолько
Портинари - юной и прекрасной Беатриче. Поэтическим документом этой любви осталась автобиографическая исповедь "Новая Жизнь" ("Vita nuova"),
написанная у свежей могилы возлюбленной, скончавшейся в 1290 году.
«Боже́ственная коме́дия» (итал. La Commedia, позже La Divina Commedia) — поэма, написанная Данте Алигьери в период приблизительно с 1308 по 1321 год и дающая
наиболее широкий синтез средневековой культуры и онтологию мира. Это настоящая средневековая энциклопедия научных, политических, философских, моральных,
богословских знаний.
Поэма делится на три части, или кантики, — «Ад», «Чистилище» и «Рай» — каждая из которых состоит из 33 песен (34 песни в первой части «Ад», как
символ дисгармонии). Вся она написана трёхстрочными строфами с особой схемой рифмовки, так называемыми терцинами. ( вернуться)
2. «Ад» — Ад представляет собой колоссальную воронку из концентрических кругов,
сужающийся конец которой примыкает к центру земли. Пройдя преддверие ада, в котором обитают души нерешительных, ничтожных людей, они вступают в первый
круг ада — лимб (Ад, Песнь IV, строки 25-151), населённый душами добродетельных язычников, не познавших истинную веру, однако приблизившихся к этому
познанию и за то избавленных от адских мук. Здесь Данте видит выдающихся представителей античной культуры: Аристотеля, Эврипида, Гомера и др. ( вернуться)
3. Один мой родич… — Джери дель Белло, то есть Джери сын Белло (Габриелло).
Брат Белло, Беллинчоне, приходился Данте дедом (см. прим. Р., XV, 94). Джери жил в середине XIII в.
По словам старых комментаторов, он был не только зачинщиком многих распрей, но даже убийцей, и пал от руки некоего Бродайо Саккетти.
К 1300 г. родичи Джери ещё не отомстили за него родне Саккетти, и это тяготит Данте (ст. 31–36), который, как сын своего века, считал
кровную месть правом и обязанностью члена рода. ( вернуться)
4. Готфорского приметив властелина… — то есть Бертрана де Борна (см.
А., XXVIII, 134–136 и прим.). ( вернуться)
5. Последняя обитель Злых Щелей… — десятый ров, где караются поддельщики, подразделяемые на
четыре разряда: поддельщики металлов, поддельщики людей (выдающие себя за других), поддельщики денег и поддельщики слов
(лжецы и клеветники).
В песни XXIX речь идет о поддельщиках металлов; они страдают зловонной чесоткой и притом расслаблены. ( вернуться)
6. — Болотистые и нездоровые местности:
Вальдикьяна, долина реки Кьяны (Р., XIII, 23) в Тоскане, где было построено несколько больниц;
Тосканская Маремма (Маремма — болотистое и нездоровое прибрежье Тирренского моря, разделяющееся на Тосканскую и Римскую Маремму)
и остров Сардиния. ( вернуться)
7. Эгина… — остров неподалёку от Афин, названный так по имени нимфы, которую здесь любил Зевс.
Злопамятная Гера наслала на остров страшный мор, от которого погибли все звери и птицы и почти все люди.
Царь Эак, сын Зевса и Эгины, один из немногих уцелевших, обратился к своему отцу с мольбой о том, чтобы он даровал ему столько же граждан,
сколько муравьёв обитает на его священном дубе. Так возникло племя «мирмидонов» (греч. муравей) (Метам., VII, 523–657). ( вернуться)
8. Я из Ареццо… — Говорящий — алхимик Гриффолино, родом аретинец.
Он сказал простоватому Альберо, не то сыну, не то любимцу епископа Сьены, что умеет летать по воздуху, и тот просил Гриффолино обучить его этому
искусству. Так как Дедал (см. прим. А., XVII, 109–111) не вышел из него, а Гриффолино успел нажиться на уроках, рассерженный Альберо обвинил
своего учителя в безбожии, и епископ сьенский сжёг его на костре как еретика, то есть не за то, за что он оказался в царстве теней, потому что
Минос, зная, в чём Гриффолино виновен, осудил его как алхимика и послал в десятый ров Злых Щелей.
Алхимия считалась дозволенным искусством, но Гриффолино, очевидно, злоупотреблял ею для подделки металлов (ср. ст. 137). ( вернуться)
9. Другой лишавый — алхимик Капоккьо (ст. 136), сидевший «спина к спине»
с Гриффолино (ст. 73). ( вернуться)
10. Стрикка — вероятно, Стрикка деи Салимбени, брат Никколо́ (ст. 127),
промотавший отцовское наследство. ( вернуться)
11. Никколо́ — Никколо́ деи Салимбени (по другим сведениям — деи Бонсиньори).
Он ввёл обычай жарить дичь на угольях гвоздики (цветочные почки гвоздичного дерева). В этом смысле он первый насадил её в саду (то есть в кругах
сьенских гастрономов), принёсшем урожай великий (ибо обычай этот там привился). ( вернуться)
12. И дружества, в котором прокутил... — дружество, к которому принадлежали Стрикка
и Никколо, называлось «расточительным дружеством» и состояло из двенадцати молодых сьенцев,
решивших прокутить свои богатства. В их числе был Лано, попавший в Ад в качестве мота (А., XIII, 120). ( вернуться)
13. Ашанский Качча — Качча деи Шаленги, уроженец Ашано. ( вернуться)
14. Аббальято — Бартоломео деи Фолькаккьери, прозванный Аbbagliato, то есть «ослеплённый,
омрачённый». ( вернуться)
15. Капоккьо, сожжённый в Сьене в 1293 г., был школьным товарищем Данте.
Он обладал удивительным даром подражания. ( вернуться)
16. Юнона воспылала… — гневом на фивян — потому что Юпитер полюбил Семелу,
дочь фиванского царя Кадма.
Приняв образ её кормилицы, она подала ей совет упросить Юпитера явиться ей во всей его славе, и это зрелище испепелило Семелу (Р., XXI, 5–6).
Затем она обратила свою месть на Ино, сестру Семелы, вскормившую её сына Вакха. Она ввергла в безумие мужа Ино, орхоменского царя Афаманта, и тот,
приняв свою жену и сыновей за львицу и львят, размозжил о камень одного из них, Леарха.
С другим младенцем, Меликертом, обезумевшая Ино бросилась в море (Метам., III, 259–317; IV, 416–529). ( вернуться)
17. Гекуба — вдова троянского царя Приама.
Когда погибли Троя и Приам, Гекубе, в плену у греков, довелось увидеть умерщвление своей дочери Поликсены, принесённой в жертву тени Ахилла,
и найти на морском берегу труп своего последнего сына Полидора. Приам доверил его фракийскому царю Полиместору, но тот убил его, чтобы завладеть
привезёнными им сокровищами. Гекуба вырвала убийце глаза, но от пережитых потрясений сошла с ума и залаяла, как пёс (Метам., XIII, 404–575).
( вернуться)
18. Но ни троянский гнев, ни ярость Фив... — то есть ни гнев Гекубы, ни ярость Афаманта.
( вернуться)
19. Две бледных голых тени... — Джанни Скикки (ст. 31) и Мирра (ст. 37), поддельщики людей,
то есть выдававшие себя за других. ( вернуться)
20. Капоккьо, сожжённый в Сьене в 1293 г., был школьным товарищем Данте.
Он обладал удивительным даром подражания. ( вернуться)
21. Джанни Скикки — поддельщик людей,
то есть выдававший себя за других. ( вернуться)
22. Аретинец — алхимик Гриффолино, родом аретинец (А., XXIX, 109–120 и прим.). ( вернуться)
23. Мирра (ныне Палестрина) — (см. прим. 25), дочь Кинира, кипрского царя, воспылала
грешной любовью к своему отцу и, пользуясь чужим именем и темнотой, утоляла свою страсть.
Отец, раскрыв обман, хотел её убить, но Мирре удалось бежать. Боги, по её просьбе, превратили её в мирровое дерево (Метам., X, 298–524). ( вернуться)
24. Как тот, кто там бежит... — то есть Джанни Скикки деи Кавальканти, флорентиец (ст. 31).
Когда умер старый Буозо да Винчигверра Доната, его племянник Симоне, брат Буозо Донати, казнимого среди воров (А., XXV, 141), и отец Форезе
(см. прим. Ч., XXIII, 48), боясь, не оставил ли старик завещания в пользу других, обратился за помощью к Джанни Скикки.
Джанни лёг в постель покойника и, подражая его голосу, продиктовал нотариусу завещание, в котором назначал кое-какие гроши на богоугодные дела, в свою
пользу — шестьсот золотых флоринов и прекрасную лошачиху, «хозяйку стада», стоившую огромных денег, а остальное — Симоне. ( вернуться)
25. К другим несчастным... — это поддельщики денег, раздутые водянкой и мучимые жаждой,
и поддельщики слов (лжецы и клеветники), терзаемые лихорадкой и головной болью. ( вернуться)
26. Адамо Адамо жил в казентино (долина верхнего Арно) (ст. 64–65),
в замке Ромена (ст. 73), резиденции графов Гвиди да Ромена (см. прим. Ч., XIV, 43–45),
и чеканил для них фальшивые флорины, за что и был, по приговору Флорентийской республики, сожжён на костре в 1281 г. ( вернуться)
27. Крестителем запечатлённый сплав... — золотая флорентийская монета, флорин (fiorino).
На лицевой её стороне был изображён покровитель города — Иоанн Креститель, а на оборотной — флорентийский герб, лилия (fiore — цветок, откуда и название монеты).
( вернуться)
28. Тень Гвидо, Алессандро иль их братца... — мастер Адамо называет по имени двух графов
Гвиди да Ромена: Гвидо II и Алессандро I.
Их «братец» — один из их двух младших братьев. ( вернуться)
29. Бранда — источник возле Ромены, ныне иссякший. ( вернуться)
30. Один уж прибыл… — граф Гвидо, умерший до 1300 г. ( вернуться)
31. Трёхкаратную подмесь... — каратом называлась 1/24 унции.
На каждую унцию золота Адамо подмешивал три карата меди. ( вернуться)
32. Кто эти двое… — это лжецы и клеветники (см. прим. 48). ( вернуться)
33. Лгавшая на Иосифа — упоминаемая в Библии жена Потифара, царедворца фараонова.
Тщетно пытавшись обольстить прекрасного Иосифа, служившего у них в доме, она оклеветала его перед мужем, и тот заключил его в тюрьму.
( вернуться)
34. Синон — греческий юноша, лживым рассказом убедивший ввести в Трою деревянного коня. ( вернуться)
35. Сосед — Синон, знатная особа — Адамо (ст. 61). ( вернуться)
36. Ты был не так-то на руку ретив... — потому что руки у тебя были связаны. ( вернуться)
37. Нарциссово зерцало... — то есть вода, в которую смотрелся влюблённый в свое
отражение Нарцисс (Метам., III, 346–510). ( вернуться)
|
| |
|
Прибытие Гериона, стража восьмого круга, где караются обманщики.
...И образ омерзительный обмана,
Подплыв, но хвост к себе не подобрав,
Припал на берег всей громадой стана...
Иллюстрации Гюстава Доре к 1-й части «Божественной комедии». Inferno (Ад), 1861 год.
|
|
|
| |
|
