Зарубежная литература |
| |
Данте Алигьери
(1265—1321) |
БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ [ 1]
(Перевод М. Лозинского) |
Ад
Чистилище
Рай
ЧИСТИЛИЩЕ[2]
ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
Круг второй (окончание).— Круг третий.— Гневные
1 Какую долю, дневный путь свершая,
Когда к исходу близок третий час,
Являет сфера, как дитя, живая,
4 Такую долю и теперь как раз
Осталось солнцу опуститься косо;[3]
Там вечер был, и полночь здесь у нас.[4]
7 Лучи нам били в середину носа,
Затем что мы к закатной стороне
Держали путь по выступу утёса,
10 Как вдруг я ощутил, что в очи мне
Ударил новый блеск, струясь продольно,
И удивился этой новизне.
13 Тогда ладони я поднёс невольно
К моим бровям, держа их козырьком,
Чтобы от света не было так больно.
16 Как от воды иль зеркала углом
Отходит луч в противном направленье,
Причём с паденьем сходствует подъём,
19 И от отвеса, в равном отдаленье,
Уклон такой же точно он даёт,
Что подтверждается при наблюденье,
22 Так мне казалось, что в лицо мне бьёт
Сиянье отражаемого света,
И взор мой сделал быстрый поворот.
25 «Скажи, отец возлюбленный, что это
Так неотступно мне в глаза разит,
Всё надвигаясь?» — я спросил поэта.
28 «Не диво, что тебя ещё слепит
Семья небес,— сказал он.— К нам, в сиянье,[5]
Идёт посол — сказать, что путь открыт.
31 Но скоро в тяжком для тебя сверканье
Твои глаза отраду обретут,
Насколько услаждаться в состоянье».
34 Когда мы подошли: «Ступени тут,—
Сказал, ликуя, вестник благодати,—
И здесь подъём гораздо меньше крут».
37 Уже мы подымались, и «Beati
Misericordes!» пелось нам вослед[6]
И «Радуйся, громящий вражьи рати!»
40 Мы шли всё выше, я и мой поэт,
Совсем одни; и я хотел, шагая,
Услышать наставительный ответ;
43 И так ему промолвил, вопрошая:
«Что тот слепой романец разумел,
О «доступе другим» упоминая?»
46 И вождь: «Познав, какой грозит удел
Позарившимся на чужие крохи,
Он вас от слёз предостеречь хотел.
49 Богатства, вас влекущие, тем плохи,
Что, чем вас больше, тем скуднее часть,
И зависть мехом раздувает вздохи.
52 А если бы вы устремляли страсть
К верховной сфере, беспокойство ваше[7]
Должно бы неминуемо отпасть.
55 Ведь там — чем больше говорящих «наше»,
Тем большей долей каждый наделён,
И тем любовь горит светлей и краше».
58 «Теперь я даже меньше утолен,—
Ответил я ему,— чем был сначала,
И бо́льшими сомненьями смущен.
61 Ведь если достоянье общим стало
И совладельцев много, почему
Они богаче, чем когда их мало?»
64 И он в ответ: «Ты снова дал уму
Отвлечься в сторону земного дела
И вместо света почерпаешь тьму.
67 Как луч бежит на световое тело,[8]
Так нескончаемая благодать
Спешит к любви из горнего предела,
70 Даря ей то, что та способна взять;
И чем сильнее пыл, в душе зажжённый,
Тем большей славой ей дано сиять.
73 Чем больше сонм, любовью озарённый,
Тем больше в нем благой любви горит,
Как в зеркалах взаимно отражённой.
76 Когда моим ответом ты не сыт,
То Беатриче все твои томленья,
И это и другие, утолит.
79 Стремись быстрей достигнуть исцеленья
Пяти рубцов, как истребились два,
Изглаженные силой сокрушенья».
82 «Ты мне даруешь…» — начал я едва,
Как следующий круг возник пред нами,
И жадный взор мой оттеснил слова.
85 И вдруг я словно был восхищен снами,
Как если бы восторг меня увлёк,
И я увидел сборище во храме;
88 И женщина, переступив порог,
С заботой материнской говорила:
«Зачем ты это сделал нам, сынок?
91 Отцу и мне так беспокойно было
Тебя искать!» Так молвила она,
И первое видение уплыло.[9]
94 И вот другая, болью пронзена,
Которую родит негодованье,
Льет токи слёз, и речь её слышна:
97 «Раз ты властитель града, чьё названье
Среди богов посеяло разлад[10]
И где блистает всяческое знанье,
100 Отмсти рукам бесстыдным, Писистрат,
Обнявшим нашу дочь!» Но был спокоен[11]
К ней обращенный властелином взгляд,
103 И он сказал, нимало не расстроен:
«Чего ж тогда достоин наш злодей,
Раз тот, кто любит нас, суда достоин?»
106 Потом я видел яростных людей,
Которые, столпившись, побивали
Камнями юношу, крича: «Бей! Бей!»[12]
109 А тот, давимый гибелью, чем дале,
Тем всё бессильней поникал к земле,
Но очи к небу двери отверзали,
112 И он молил, чтоб грешных в этом зле
Господь всевышний гневом не коснулся,
И зрелась кротость на его челе.
115 Как только дух мой изнутри вернулся
Ко внешней правде в должную чреду,
Я от неложных грёз моих очнулся.
118 Вождь, увидав, что я себя веду,
Как тот, кого внезапно разбудили,
Сказал мне: «Что с тобой? Ты как в чаду,
121 Прошёл со мною больше полумили,
Прикрыв глаза и шатко семеня,
Как будто хмель иль сон тебя клонили».
124 И я: «Отец мой, выслушай меня,
И я тебе скажу, что мне предстало,
Суставы ног моих окостеня».
127 И он: «Хотя бы сто личин скрывало
Твои черты, я бы до дна проник
В рассудок твой сквозь это покрывало.
130 Тебе был сон, чтоб сердце ни на миг
Не отвращало влагу примиренья,[13]
Которую предвечный льёт родник.
133 Я «Что с тобой?» спросил не от смятенья,
Как тот, чьи взоры застилает мрак,
Сказал бы рухнувшему без движенья;
136 А я спросил, чтоб укрепить твой шаг:
Ленивых надобно будить, а сами
Они не расшевелятся никак».
139 Мы шли сквозь вечер, меря даль глазами,
Насколько солнце позволяло им,
Сиявшее закатными лучами;
142 А нам навстречу — нараставший дым
Скоплялся, тёмный и подобный ночи,
И негде было скрыться перед ним;
145 Он чистый воздух нам затмил и очи.
ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
Круг третий (продолжение)
1 Во мраке Ада и в ночи, лишённой
Своих планет и слоем облаков
Под небом скудным плотно затемнённой,
4 Мне взоров не давил такой покров,
Как этот дым, который всё сгущался,
Причём и ворс нещадно был суров.[14]
7 Глаз, не стерпев, невольно закрывался;
И спутник мой придвинулся слегка,
Чтоб я рукой его плеча касался.
10 И как слепец, держась за вожака,
Идет, боясь отстать и опасаясь
Ушиба иль смертельного толчка,
13 Так, мглой густой и горькой пробираясь,
Я шёл и новых не встречал помех,
А вождь твердил: «Держись, не отрываясь!»
16 И голоса я слышал, и во всех
Была мольба о мире и прощенье
Пред агнцем божьим, снявшим с мира грех.
19 Там «Agnus Dei» пелось во вступленье;[15]
И речи соблюдались, и напев
Одни и те же, в полном единенье.
22 «Учитель, это духи?» — осмелев,
Спросил я. Он в ответ: «Мы рядом с ними.
Здесь, расторгая, сбрасывают гнев».
25 «А кто же ты, идущий в нашем дыме
И вопрошающий про нас, как те,
Кто мерит год календами земными?»
28 Так чей-то голос молвил в темноте.
«Ответь,— сказал учитель,— и при этом
Дознайся, здесь ли выход к высоте».
31 И я: «О ты, что, осиянный светом,
Взойдёшь к Творцу, ты будешь удивлён,
Когда пройдёшь со мной, моим ответом».
34 «Пройду, насколько я идти волён;
И если дым преградой стал меж нами,
Нам связью будет слух»,— ответил он.
37 Я начал так: «Повитый пеленами,
Срываемыми смертью, вверх иду,
Подземными измучен глубинами;
40 И раз угодно божьему суду,
Чтоб я увидел горние палаты,
Чему давно примера не найду,
43 Скажи мне, кем ты был до дня расплаты
И верно ли ведёт стезя моя,
И твой язык да будет наш вожатый».
46 «Я был ломбардец, Марко звался я;[16]
Изведал свет и к доблести стремился,
Куда стрела не метит уж ничья.
49 А с правильной дороги ты не сбился».
Так он сказал, добавив: «Я прошу,
Чтоб обо мне, взойдя, ты помолился».
52 И я: «Твоё желанье я свершу;
Но у меня сомнение родилось,[17]
И я никак его не разрешу.
55 Возникшее, оно усугубилось
От слов твоих, мне подтвердивших то,
С чем здесь и там оно соединилось.
58 Как ты сказал, теперь уже никто
Добра не носит даже и личину:
Зло и внутри, и сверху разлито.
61 Но укажи мне, где искать причину:
Внизу иль в небесах? Когда пойму,
Я и другим поведать не премину».
64 Он издал вздох, замерший в скорбном «У!»,
И начал так, в своей о нас заботе:
«Брат, мир — слепец, и ты сродни ему.
67 Вы для всего причиной признаёте
Одно лишь небо, словно все дела[18]
Оно вершит в своём круговороте.
70 Будь это так, то в вас бы не была
Свободной воля, правды бы не стало
В награде за добро, в отмщенье зла.
73 Влеченья от небес берут начало,—[19]
Не все; но скажем даже — все сполна,—
Вам дан же свет, чтоб воля различала
76 Добро и зло, и ежели она
Осилит с небом первый бой опасный,
То, с доброй пищей, победить должна.
79 Вы лучшей власти, вольные, подвластны
И высшей силе, влившей разум в вас;
А небеса к нему и непричастны.
82 И если мир шатается сейчас,
Причиной — вы, для тех, кто разумеет;
Что это так, покажет мой рассказ.
85 Из рук того, кто искони лелеет[20]
Её в себе, рождаясь, как дитя,
Душа ещё и мыслить не умеет,
88 Резвится, то смеясь, а то грустя,
И, радостного мастера созданье,
К тому, что манит, тотчас же летя.
91 Ничтожных благ вкусив очарованье,
Она бежит к ним, если ей препон
Не создают ни вождь, ни обузданье.
94 На то и нужен, как узда, закон;
На то и нужен царь, чей взор открыто
Хоть к башне Града был бы устремлён.[21]
97 Законы есть, но кто же им защита?[22]
Никто; ваш пастырь жвачку хоть жуёт,
Но не раздвоены его копыта;[23]
100 И паства, видя, что вожатый льнёт
К благам, будящим в ней самой влеченье,
Ест, что и он, и лучшего не ждёт.
103 Ты видишь, что дурное управленье
Виной тому, что мир такой плохой,
А не природы вашей извращенье.
106 Рим, давший миру наилучший строй,
Имел два солнца, так что видно было,[24]
Где божий путь лежит и где мирской.
109 Потом одно другое погасило;[25]
Меч слился с посохом, и вышло так,[26]
Что это их, конечно, развратило
112 И что взаимный страх у них иссяк.
Взгляни на колос, чтоб не сомневаться;
По семени распознаётся злак.
115 В стране, где По и Адиче струятся,[27]
Привыкли честь и мужество цвести;
В дни Федерика стал уклад ломаться;[28]
118 И там теперь открыты все пути
Для тех, кто раньше к людям честной жизни
Стыдился бы и близко подойти.
121 Есть, правда, новым летам к укоризне,
Три старика, которые досель
Томятся жаждой по иной отчизне:[29]
124 Герардо славный; Гвидо да Кастель,
«Простой ломбардец», милый и французу;
Куррадо да Палаццо. Неужель[30]
127 Не видишь ты, что церковь, взяв обузу
Мирских забот, под бременем двух дел
Упала в грязь, на срам себе и грузу?»
130 «О Марко мой, я всё уразумел,—
Сказал я.— Вижу, почему левиты[31]
Не получили ничего в удел.
133 Но кто такой Герардо знаменитый,
Который в диком веке, ты сказал,
Остался миру как пример забытый?»
136 «Ты странно говоришь,— он отвечал.—
Ужели ты, в Тоскане обитая,
Про доброго Герардо не слыхал?
139 Так прозвище ему. Вот разве Гайя,
Родная дочь, снабдит его другим.
Храни вас бог! А я дошёл до края.
142 Уже заря белеется сквозь дым,—
Там ангел ждёт,— и надо, чтоб от света
Я отошёл, покуда я незрим».
145 И повернул, не слушая ответа.
Песнь семнадцатая >>>
Источник: Данте Алигьери. Божественная комедия. Перевод М.Лозинского. — М.: "Правда", 1982.
|
|
1. Да́нте Алигье́ри (1265—1321) — итальянский поэт, мыслитель,
богослов, один из основоположников литературного итальянского языка, политический деятель. Создатель «Комедии» (позднее получившей эпитет «Божественной»).
По собственному признанию Данте, толчком к пробуждению в нем поэта явилась трепетная и благородная любовь к дочери друга его отца Фолько
Портинари - юной и прекрасной Беатриче. Поэтическим документом этой любви осталась автобиографическая исповедь "Новая Жизнь" ("Vita nuova"),
написанная у свежей могилы возлюбленной, скончавшейся в 1290 году.
«Боже́ственная коме́дия» (итал. La Commedia, позже La Divina Commedia) — поэма, написанная Данте Алигьери в период приблизительно с 1308 по 1321 год и дающая
наиболее широкий синтез средневековой культуры и онтологию мира. Это настоящая средневековая энциклопедия научных, политических, философских, моральных,
богословских знаний.
Поэма делится на три части, или кантики, — «Ад», «Чистилище» и «Рай» — каждая из которых состоит из 33 песен (34 песни в первой части «Ад», как
символ дисгармонии). Вся она написана трёхстрочными строфами с особой схемой рифмовки, так называемыми терцинами. ( вернуться)
2. Чистилище (лат.) — Пройдя по узкому коридору из центра земли во второе её полушарие,
Данте и Вергилий оказываются на поверхности земли. Там, в середине острова, окружённого океаном, возвышается гора в форме усечённого конуса — Чистилище,
состоящее, как и Ад, из ряда кругов, сужающихся к вершине горы.
Ангел, охраняющий вход в чистилище, впускает Данте в первый круг чистилища, перед этим начертав мечом на его лбу семь P (Peccatum — грех), символизирующие
семь смертных грехов. С прохождением каждого круга исчезает по одной букве; когда, достигнув вершины Чистилища, Данте вступает в расположенный там «земной рай»,
он уже свободен от начертанных стражем чистилища знаков. Круги последнего населены душами грешников, искупающих свои прегрешения. Здесь очищаются гордецы,
принуждённые сгибаться под бременем давящих их спину тяжестей, завистники, гневливые, нерадивые, алчные и пр.
Вергилию, не узнавшему крещения, нет доступа в рай, поэтому он исчезает, доведя Данте до райских врат. ( вернуться)
3. Солнцу оставалось пройти до горизонта такую же долю окружности, на какую к трём часам дня
(считая от восхода) успевает повернуться «сфера, как дитя, живая», то есть небо Солнца, вечно подвижное. Другими словами, до заката оставалось три часа. ( вернуться)
4. Там — в Чистилище; здесь у нас — в Италии. ( вернуться)
5. Семья небес — ангелы. ( вернуться)
6. «Beati misericordes!» (лат.) — «Блаженны милостивые». ( вернуться)
7. К верховной сфере… — к Эмпирею, высшему из небес, обители божества. ( вернуться)
8. Световое тело — то есть тело, способное воспринимать световые лучи. ( вернуться)
9. Мария, найдя через три дня своего пропавшего сына, двенадцатилетнего
Иисуса, беседующего во храме с учителем, говорит ему кроткие слова (Евангелие). ( вернуться)
10. Среди богов посеяло разлад. — Посейдон и Афина спорили о том, чьим именем должен
быть назван город. Восторжествовала Афина. ( вернуться)
11. Юноша, влюблённый в дочь Писистрата, афинского тирана, поцеловал её при людях.
Писистрат не послушался своей жены, требовавшей, чтобы дерзкий был наказан, и дело кончилось свадьбой.( вернуться)
12. Юноша — святой Стефан, побиваемый камнями. ( вернуться)
13. Влага примиренья — кротость, гасящая огонь гнева.
О крайней вспыльчивости поэта рассказывает Боккаччо в «Жизни Данте». ( вернуться)
14. Подобный плотному покрову с колючим ворсом, слепящий дым, в
который вступили поэты, обволакивает души тех, кто в жизни был ослеплён гневом. ( вернуться)
15. «Agnus Dei» (лат.) — «Агнец божий», слова католической молитвы. ( вернуться)
16. Я был ломбардец, Марко звался я. — ломбардец Марко жил в XIII в. и был «придворным»,
то есть человеком, служившим при дворе то одного, то другого феодала. ( вернуться)
17. Но у меня сомнение родилось: в чём причина всеобщей испорченности — во влиянии
небесных светил или в злой воле людей?
Сомнение это, возникшее после слов Гвидо дель Дука (Ч., XIV, 38–39), усугубилось после слов Марко (ст. 47–48), подтвердивших
то самое (всеобщее падение нравов), с чем это сомнение соединилось, то есть чем оно было вызвано, и «здесь» (в беседе с Марко) и «там» (в беседе с Гвидо).
( вернуться)
18. Одно лишь небо — то есть одно лишь воздействие звёзд. ( вернуться)
19. Смысл: «Некоторые из наших наклонностей зависят от той звезды («небес»), под которой
мы родились, но если наша воля выдержит первую борьбу с влиянием звёзд («с небом первый бой»), то при поддержке доброй духовной пищи
она победит это влияние, ибо мы подвластны высшей силе, то есть богу, звёзды же не могут воздействовать на наш разум». ( вернуться)
20. Из рук того — божества. ( вернуться)
21. Башня Града — справедливость. ( вернуться)
22. Но кто же им защита? Никто — ибо императорский престол пустует
(ср. Ч., VI, 88–90). ( вернуться)
23. Ваш пастырь жвачку хоть жуёт, но не раздвоены его копыта. —
По Моисееву закону, чистыми животными считались те, у которых раздвоены копыта и которые притом жуют жвачку.
Христианские богословы пользовались этим образом символически: жевание жвачки — размышление над Священным писанием и правильное его понимание;
раздвоенность копыт — различение некоторых глубоких понятий, в том числе добра и зла.
Данте хочет сказать: «Римский папа и чист и нечист; он авторитетен в вопросах религии, но не различает духовного от светского, посягает на
императорские права, прельщается земными благами». ( вернуться)
24. Два солнца — папа и император. ( вернуться)
25. Одно другое погасило — папская власть упразднила императорскую. ( вернуться)
26. Меч слился с посохом — светская власть слилась с духовной, папа присвоил себе права монарха. ( вернуться)
27. В стране, где По и Адиче (Адидже) струятся — в Ломбардии, отечестве говорящего.
( вернуться)
28. В дни Федерика стал уклад ломаться. — Борьба императора Фридриха II
(А., X, 119 и прим.) с папами повела к партийным распрям и порче добрых старых нравов. ( вернуться)
29. Томятся жаждой по иной отчизне — жаждут перехода в лучший мир.
( вернуться)
30. Герардо да Камино, генеральный капитан Тревизо.
Гвидо да Кастель, у себя в Реджо радушно принимавший путешественников.
Куррадо да Палаццо из Брешьи. ( вернуться)
31. Левиты — жреческое сословие у древних евреев, которое не получило земельных
уделов (Библия). ( вернуться)
|
| |
|
Пия де Толомеи – дама родом из Сиены, предположительно жившая в XIII веке и убитая своим мужем.
...То вспомни также обо мне, о Пии!
Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла...
Иллюстрации Гюстава Доре ко 2-й части «Божественной комедии». Purgatory (Чистилище), 1868 год.
В 1855 году Гюстав Доре (1832-1883) начинает работу над серией иллюстраций к «Божественной комедии» Данте Алигьери, открыв тем самым грандиозный творческий проект
«Шедевры литературы».
|
|
|
| |
|
