Зарубежная литература |
| |
Данте Алигьери
(1265—1321) |
БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ [ 1]
(Перевод М. Лозинского) |
Ад
Чистилище
Рай
ЧИСТИЛИЩЕ[2]
ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ
Долина земных властителей (окончание) — Врата Чистилища
1 Наложница старинного Тифона[3]
Взошла белеть на утренний помост,
Забыв объятья друга, и корона
4 На ней сияла из лучистых звёзд,
С холодным зверем сходная чертами,
Который бьёт нас, изгибая хвост;
7 И ночь означила двумя шагами[4]
В том месте, где мы были, свой подъём,
И даже третий поникал крылами,
10 Когда, с Адамом в существе своём,[5]
Я на траву склонился, засыпая,
Там, где мы все сидели впятером.[6]
13 В тот час, когда поёт, зарю встречая,
Касатка, и напев её тосклив,
Как будто скорбь ей памятна былая,[7]
16 И разум наш, себя освободив
От дум и сбросив тленные покровы,
Бывает как бы веще прозорлив,
19 Мне снилось — надо мной орёл суровый
Навис, одетый в золотистый цвет,
Распластанный и ринуться готовый,
22 И будто бы я там, где Ганимед,[8]
Своих покинув, дивно возвеличен,
Восхищен был в заоблачный совет.
25 Мне думалось: «Быть может, он привычен
Разить лишь тут, где он настиг меня,
А иначе к добыче безразличен».
28 Меж тем, кругами землю осеня,
Он грозовым перуном опустился
И взмыл со мной до самого огня.[9]
31 И тут я вместе с ним воспламенился;
И призрачный пожар меня палил
С такою силой, что мой сон разбился.
34 Не меньше вздрогнул некогда Ахилл,[10]
Водя окрест очнувшиеся веки
И сам не зная, где он их раскрыл,
37 Когда он от Хироновой опеки
Был матерью на Скир перенесён,
Хотя и там его настигли греки,—
40 Чем вздрогнул я, когда покинул сон
Моё лицо; я побледнел и хладом
Пронизан был, как тот, кто устрашён.
43 Один Вергилий был со мною рядом,
И третий час сияла солнцем высь,
И море расстилалось перед взглядом.
46 Мой господин промолвил: «Не страшись!
Оставь сомненья, мы уже у цели;
Не робостью, но силой облекись!
49 Мы, наконец, Чистилище узрели:
Вот и кругом идущая скала,
А вот и самый вход, подобный щели.
52 Когда заря была уже светла,
А ты дремал душой, в цветах почия
Среди долины, женщина пришла,
55 И так она сказала: «Я Лючия;[11]
Чтобы тому, кто спит, помочь верней,
Его сама хочу перенести я».
58 И от Сорделло и других теней
Тебя взяла и, так как солнце встало,
Пошла наверх, и я вослед за ней.
61 И, здесь тебя оставив, указала
Прекрасными очами этот вход;
И тотчас ни её, ни сна не стало».
64 Как тот, кто от сомненья перейдёт
К познанью правды и, её оплотом
Оборонясь, решимость обретёт,
67 Так ожил я; и, видя, что заботам
Моим конец, вождь на крутой откос
Пошёл вперёд, и я за ним — к высотам.
70 Ты усмотрел, читатель, как вознёс
Я свой предмет; и поневоле надо,
Чтоб вместе с ним и я в искусстве рос.
73 Мы подошли, и, где сперва для взгляда
В скале чернела только пустота,
Как если трещину даёт ограда,
76 Я увидал перед собой врата,
И три больших ступени, разных цветом,
И вратника, сомкнувшего уста.
79 Сидел он, как я различил при этом,
Над самой верхней, чтобы вход стеречь,
Таков лицом, что я был ранен светом.
82 В его руке был обнажённый меч,
Где отраженья солнца так дробились,
Что я глаза старался оберечь.
85 «Скажите с места: вы зачем явились?—
Так начал он.— Кто вам дойти помог?
Смотрите, как бы вы не поплатились!»
88 «Жена с небес, а ей знаком зарок,—
Сказал мой вождь,— явив нам эти сени,
Промолвила: «Идите, вот порог».
91 «Не презрите благих её велений!—
Нас благосклонный вратарь пригласил.—
Придите же подняться на ступени».
94 Из этих трёх уступов первый был
Столь гладкий и блестящий мрамор белый,
Что он моё подобье отразил;
97 Второй — шершавый камень обгорелый,
Растресканный и вдоль и поперёк,
И цветом словно пурпур почернелый;
100 И третий, тот, который сверху лёг,—
Кусок порфира, огранённый строго,
Огнисто-алый, как кровавый ток.
103 На нём стопы покоил вестник бога;
Сидел он, обращённый к ступеням,
На выступе алмазного порога.
106 Ведя меня, как я хотел и сам,
По плитам вверх, мне молвил мой вожатый:
«Проси смиренно, чтоб он отпер нам».
109 И я, благоговением объятый,
К святым стопам, моля открыть, упал,
Себя рукой ударя в грудь трикраты.
112 Семь P на лбу моём он начертал[12]
Концом меча и: «Смой, чтобы он сгинул,
Когда войдёшь, след этих ран»,— сказал.
115 Как если б кто сухую землю вскинул
Иль разбросал золу, совсем такой
Был цвет его одежд. Из них он вынул
118 Ключи — серебряный и золотой;
И, белый с жёлтым взяв поочерёдно,
Он сделал с дверью чаемое мной.
121 «Как только тот иль этот ключ свободно
Не ходит в скважине и слаб нажим,—
Сказал он нам,— то и пытать бесплодно.
124 Один ценней; но чтоб владеть другим,
Умом и знаньем нужно изощриться,
И узел без него неразрешим.
127 Мне дал их Пётр, веля мне ошибиться
Скорей впустив, чем отослав назад,
Тех, кто пришёл у ног моих склониться».
130 Потом, толкая створ священных врат:
«Войдите, но запомните сначала,
Что изгнан тот, кто обращает взгляд».
133 В тот миг, когда святая дверь вращала
В своих глубоких гнёздах стержни стрел
Из мощного и звонкого металла,
136 Не так боролся и не так гудел
Тарпей, лишаясь доброго Метелла,[13]
Которого утратив — оскудел.
139 Я поднял взор, когда она взгремела,
И услыхал, как сквозь отрадный гуд
Далёкое «Те Deum» долетело.[14]
142 И точно то же получалось тут,
Что слышали мы все неоднократно,
Когда стоят и под орган поют,
145 И пение то внятно, то невнятно.
ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ
Чистилище — Круг первый — Гордецы
1 Когда мы очутились за порогом,
Заброшенным из-за любви дурной,[15]
Ведущей души по кривым дорогам,
4 Дверь, загремев, захлопнулась за мной;
И, оглянись я на дверные своды,
Что б я сказал, подавленный виной?
7 Мы подымались в трещине породы,
Где та и эта двигалась стена,[16]
Как набегают, чтоб отхлынуть, воды.
10 Мой вождь сказал: «Здесь выучка нужна,
Чтоб угадать, какая в самом деле
Окажется надёжней сторона».
13 Вперёд мы подвигались еле-еле,
И скудный месяц, канув глубоко,
Улёгся раньше на своей постеле,
16 Чем мы прошли игольное ушко.[17]
Мы вышли там, где горный склон от края[18]
Повсюду отступил недалеко,
19 Я — утомясь, и вождь и я — не зная,
Куда идти; тропа над бездной шла,
Безлюднее, чем колея степная.
22 От кромки, где срывается скала,
И до стены, вздымавшейся высоко,
Она в три роста шириной была.
25 Докуда крылья простирало око,
Налево и направо,— весь извив
Дороги этой шёл равно широко.
28 Ещё вперёд и шагу не ступив,
Я, озираясь, убедился ясно,
Что весь белевший надо мной обрыв
31 Был мрамор, изваянный так прекрасно,
Что подражать не только Поликлет,[19]
Но и природа стала бы напрасно.[20]
34 Тот ангел, что земле принёс обет
Столь слёзно чаемого примиренья[21]
И с неба вековечный снял завет,
37 Являлся нам в правдивости движенья
Так живо, что ни в чём не походил
На молчаливые изображенья.
40 Он, я бы клялся, «Ave!» говорил[22]
Склонившейся жене благословенной,
Чей ключ любовь в высотах отворил.
43 В её чертах ответ её смиренный,
«Ессе ancilla Dei», был ясней,[23]
Чем в мягком воске образ впечатленный.
46 «В такой недвижности не цепеней!» —
Сказал учитель мой, ко мне стоявший
Той стороной, где сердце у людей.
49 Я, отрывая взгляд мой созерцавший,
Увидел за Марией, в стороне,
Где находился мне повелевавший,
52 Другой рассказ, иссеченный в стене;
Я стал напротив, обойдя поэта,
Чтобы глазам он был открыт вполне.
55 Изображало изваянье это,
Как на волах святой ковчег везут,
Ужасный тем, кто не блюдёт запрета.[24]
58 И на семь хоров разделённый люд
Мои два чувства вовлекал в раздоры;
Слух скажет: «Нет», а зренье: «Да, поют».
61 Как и о дыме ладанном, который
Там был изображён, глаз и ноздря
О «да» и «нет» вели друг с другом споры.
64 А впереди священного ларя
Смиренный Псалмопевец, пляс творящий,
И больше был, и меньше был царя.
67 Мелхола, изваянная смотрящей
Напротив из окна больших палат,
Имела облик гневной и скорбящей.
70 Я двинулся, чтобы насытить взгляд
Другою повестью, которой вправо,
Вслед за Мелхолой, продолжался ряд.
73 Там возвещалась истинная слава[25]
Того владыки римлян, чьи дела
Григорий обессмертил величаво.[26]
76 Вдовица, ухватясь за удила,
Молила императора Траяна
И слезы, сокрушённая, лила.
79 От всадников тесна была поляна,
И в золоте колеблемых знамён
Орлы парили, кесарю охрана.
82 Окружена людьми со всех сторон,
Несчастная звала с тоской во взоре:
«Мой сын убит, он должен быть отмщён!»
85 И кесарь ей: «Повремени, я вскоре
Вернусь».— «А вдруг,— вдовица говорит,
Как всякий тот, кого торопит горе,—
88 Ты не вернёшься?» Он же ей: «Отмстит
Преемник мой». А та: «Не оправданье —
Когда другой добро за нас творит».
91 И он: «Утешься! Чтя мое призванье,
Я не уйду, не сотворив суда.
Так требуют мой долг и состраданье».
94 Кто нового не видел никогда,[27]
Тот создал чудо этой речи зримой,
Немыслимой для смертного труда.
97 Пока мой взор впивал, неутомимый,
Смирение всех этих душ людских,
Всё, что изваял мастер несравнимый,
100 «Оттуда к нам, но шаг их очень тих,—
Шепнул поэт,— идёт толпа густая;
Путь к высоте узнаем мы у них».
103 Мои глаза, которые, взирая,
Пленялись созерцаньем новизны,
К нему метнулись, мига не теряя.
106 Читатель, да не будут смущены
Твоей души благие помышленья
Тем, как господь взымает долг с вины.
109 Подумай не о тягости мученья,
А о конце, о том, что крайний час
Для худших мук — час грозного решенья.[28]
112 Я начал так: «То, что идет на нас,
И на людей по виду непохоже,
А что́ идёт — не различает глаз».
115 И он в ответ: «Едва ль есть кара строже,
И ею так придавлены они,
Что я и сам сперва не понял тоже.
118 Но присмотрись и зреньем расчлени,
Что́ движется под этими камнями:
Как бьют они самих себя, взгляни!»
121 О христиане, гордые сердцами,
Несчастные, чьи тусклые умы
Уводят вас попятными путями!
124 Вам невдомёк, что только черви мы,
В которых зреет мотылёк нетленный,
На божий суд взлетающий из тьмы!
127 Чего возносится ваш дух надменный,
Коль сами вы не разнитесь ничуть
От плоти червяка несовершенной?
130 Как если истукан какой-нибудь,
Чтоб крыше иль навесу дать опору,
Колени, скрючась, упирает в грудь
133 И мнимой болью причиняет взору
Прямую боль; так, наклонясь вперёд,
И эти люди обходили гору.
136 Кто легче нёс, а кто тяжеле гнёт,
И так, согбенный, двигался по краю;
Но с виду терпеливейший и тот
139 Как бы взывал в слезах: «Изнемогаю!»
Песнь одиннадцатая >>>
Источник: Данте Алигьери. Божественная комедия. Перевод М.Лозинского. — М.: "Правда", 1982.
|
|
1. Да́нте Алигье́ри (1265—1321) — итальянский поэт, мыслитель,
богослов, один из основоположников литературного итальянского языка, политический деятель. Создатель «Комедии» (позднее получившей эпитет «Божественной»).
По собственному признанию Данте, толчком к пробуждению в нем поэта явилась трепетная и благородная любовь к дочери друга его отца Фолько
Портинари - юной и прекрасной Беатриче. Поэтическим документом этой любви осталась автобиографическая исповедь "Новая Жизнь" ("Vita nuova"),
написанная у свежей могилы возлюбленной, скончавшейся в 1290 году.
«Боже́ственная коме́дия» (итал. La Commedia, позже La Divina Commedia) — поэма, написанная Данте Алигьери в период приблизительно с 1308 по 1321 год и дающая
наиболее широкий синтез средневековой культуры и онтологию мира. Это настоящая средневековая энциклопедия научных, политических, философских, моральных,
богословских знаний.
Поэма делится на три части, или кантики, — «Ад», «Чистилище» и «Рай» — каждая из которых состоит из 33 песен (34 песни в первой части «Ад», как
символ дисгармонии). Вся она написана трёхстрочными строфами с особой схемой рифмовки, так называемыми терцинами. ( вернуться)
2. Чистилище (лат.) — Пройдя по узкому коридору из центра земли во второе её полушарие,
Данте и Вергилий оказываются на поверхности земли. Там, в середине острова, окружённого океаном, возвышается гора в форме усечённого конуса — Чистилище,
состоящее, как и Ад, из ряда кругов, сужающихся к вершине горы.
Ангел, охраняющий вход в чистилище, впускает Данте в первый круг чистилища, перед этим начертав мечом на его лбу семь P (Peccatum — грех), символизирующие
семь смертных грехов. С прохождением каждого круга исчезает по одной букве; когда, достигнув вершины Чистилища, Данте вступает в расположенный там «земной рай»,
он уже свободен от начертанных стражем чистилища знаков. Круги последнего населены душами грешников, искупающих свои прегрешения. Здесь очищаются гордецы,
принуждённые сгибаться под бременем давящих их спину тяжестей, завистники, гневливые, нерадивые, алчные и пр.
Вергилию, не узнавшему крещения, нет доступа в рай, поэтому он исчезает, доведя Данте до райских врат. ( вернуться)
3. Наложница старинного Тифона. — возможны два толкования:
1) Наложница троянского царевича Тифона (в непредосудительном смысле) — Аврора.
Пользуясь тем же приёмом, что в Ч. II, 1–9; III, 25–27; IV, 137–139;
XV, 6; XXVII, 1–5; Р. I, 43–45 — Данте в ст. 1–6 указывает час, наступивший в Италии: там, на востоке, забрезжила солнечная заря, и на ней
сияло созвездие Рыб («холодный зверь»), а в ст. 7–9 он определяет соответственный час для горы Чистилища;
2) Данте наделяет Тифона, наряду с супругой, ещё и наложницей, лунной зарёй.
В ст. 1–6 описывается час, наступивший на горе Чистилища: лунная
заря взошла белеть на утренний помост, то есть появилась на востоке, и на ней сияло, как корона, созвездие Скорпиона («холодный зверь»). ( вернуться)
4. И ночь означила двумя шагами… — прошло два часа от начала ночи в том месте, где
мы были, то есть на горе Чистилища, и даже третий час близился к концу. ( вернуться)
5. С Адамом в существе своем... — то есть обладая телом, подверженным усталости.
Вергилий и другие тени не нуждаются в сне. ( вернуться)
6. Впятером — то есть Данте, Вергилий, Сорделло, Нино Висконти и Коррадо Маласпина. ( вернуться)
7. Касатка — злополучная царевна Филомела, превращённая в ласточку (касатку)
(см. прим. Ч., XVII, 19–20). ( вернуться)
8. Там, где Ганимед... — то есть на горе Иде Фригийской. ( вернуться)
9. До самого огня... — до сферы огня, которая считалась лежащей между сферой воздуха и небом
Луны. ( вернуться)
10. Не меньше вздрогнул некогда Ахилл… — когда юноша Ахилл воспитывался у кентавра
Хирона (А., XII, 71), богиня Фетида, его мать, зная, что ему грозит гибель на войне, перенесла его спящим на остров Скир. Но здесь его при помощи хитрости
обнаружили Улисс и Диомед (см. прим. А., XXVI, 61–62). ( вернуться)
11. Лючия — христианская святая, аллегорически — «просвещающая благодать» (лат. lux — свет).
См. А., II, 97–108 и прим. А., II, 97. ( вернуться)
12. Семь P (начальная буква латинского слова «рессаtum» — «грех») — означают семь
смертных грехов, от которых надлежит очиститься по мере восхождения на гору Чистилища. ( вернуться)
13. Тарпей — Тарпейский утёс римского Капитолия, где хранилась государственная казна.
Когда Цезарь потребовал выдачи ему этой казны, народный трибун Луций Цецилий Метелл отказал ему, и тот силой открыл двери. ( вернуться)
14. «Те Deum» — латинский церковный гимн «Тебя, бога, [хвалим]». ( вернуться)
15. Из-за любви дурной... — любовь — причина всех человеческих дел, как добрых,
так и злых, в зависимости от того, благая ли эта любовь или дурная (Ч., XVII, 91–139). ( вернуться)
16. Та и эта двигалась стена... — то есть образовывала волнообразные выступы, так
что тропа была извилиста. ( вернуться)
17. Игольное ушко — узкий проход. ( вернуться)
18. Мы вышли там… — поэты достигли первого круга Чистилища, где души
искупают грех гордости. ( вернуться)
19. Поликлет — знаменитый греческий ваятель V в. до н. э. ( вернуться)
20. Круговая тропа идёт вдоль мраморной стены горного склона, украшенной барельефами,
на которых изображены примеры смирения. ( вернуться)
21. Первый барельеф изображает евангельскую легенду о смирении девы Марии перед
ангелом, возвещающим, что она родит Христа.
( вернуться)
22. «Ave!» (лат.) — «Радуйся!» ( вернуться)
23. «Ессе ancilla Dei» (лат.) — «Вот раба господня». ( вернуться)
24. Второй барельеф изображает смирение библейского царя Давида, который, при
перенесении «ковчега завета» в Иерусалим, «скакал и плясал перед господом», на что с негодованием смотрела из окна его жена Мелхола (Библия).
( вернуться)
25. Третий барельеф воспроизводит легенду о том, как римский император Траян (с 98 по 117 г.) смиренно выслушал упрек вдовы и оказал ей правосудие. ( вернуться)
26. Григорий обессмертил величаво... — существовала легенда, что, по молитве папы
Григория (умер в 604 г.), кроткий Траян, император-язычник, был освобожден из ада, жил вторично уже как христианин и достиг райского блаженства
(Р., XX, 44–48; 106–117). ( вернуться)
27. Кто нового не видел никогда... — то есть бог, которому открыто и прошлое и будущее.
( вернуться)
28. Час грозного решенья — час Страшного суда. ( вернуться)
|
| |
|
Пия де Толомеи – дама родом из Сиены, предположительно жившая в XIII веке и убитая своим мужем.
...То вспомни также обо мне, о Пии!
Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла...
Иллюстрации Гюстава Доре ко 2-й части «Божественной комедии». Purgatory (Чистилище), 1868 год.
В 1855 году Гюстав Доре (1832-1883) начинает работу над серией иллюстраций к «Божественной комедии» Данте Алигьери, открыв тем самым грандиозный творческий проект
«Шедевры литературы».
|
|
|
| |
|
