Зарубежная литература |
| |
Данте Алигьери
(1265—1321) |
БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ [ 1]
(Перевод М. Лозинского) |
Ад
Чистилище
Рай
РАЙ[2]
ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
Пятое небо — Марс (продолжение)
1 Сочувственная воля, истекая
Из праведной любви, как из дурной
И ненасытной истекает злая,
4 Прервала пенье лиры неземной,
Святые струны замиряя властно,
Настроенные вышнею рукой.
7 Возможно ль о благом просить напрасно
Те сущности, которые, чтоб дать
Мне попросить, умолкли так согласно?
10 По праву должен без конца страдать
Тот, кто, прельщен любовью недостойной,
Такой любви отринул благодать.
13 Как в воздухе прозрачном ночи знойной
Скользнет внезапный пламень иногда
И заставляет дрогнуть взор спокойный,
16 Как будто передвинулась звезда,
Хоть там, где вспыхнул он, светил держава
Цела, а сам он гаснет без следа, —
19 Так от плеча, простершегося вправо,
Скользнула вниз, вдоль по кресту нисшед,
Одна из звезд,[3] чья там блистает слава.
22 И с ленты не сорвался самоцвет,
А в полосе луча промчался, светел,
Как блещущий за алебастром свет;
25 Так дух Анхиза страстно сына встретил,
В чем высшая нас уверяет муза,
Когда его в Элисии заметил.[4]
28 «О sanguis meus, о superinfusa
Gratia Dei, sicut tibi cui
Bis unquam coeli ianua reclusa?»[5]
31 Так этот свет; внимательно к нему я
Возвел глаза; потом возвел к моей
Владычице, и здесь, и там ликуя:
34 Столь радостен был блеск ее очей,
Что мне казалось — благодати Рая
Моим очам нельзя познать полней.
37 А дух, мой слух и зренье услаждая,
Продолжил речь, но смысл был так глубок,
Что я ему внимал, не понимая.
40 Он не нарочно мглой себя облек,
А поневоле: взлет его суждений
Для цели смертных слишком был высок.
43 Когда же лук столь жарких изъявлений
Был вновь ослаблен, так что речь во всем
Сошла до нашей умственной мишени,
46 То сразу же я различил потом:
«Благословен в трех лицах совершенный,
Столь милостивый в семени моем!»
49 И дальше: «Голод[6] давний и блаженный,
Той книгою великой[7] данный мне,
Где белое и черное нетленны,
52 Ты в этом, сын мой, утолил огне,
Где говорю я, и да восхвалится
Та, что тебя возносит к вышине!
55 Ты веруешь, что мысль твоя стремится
Ко мне из Первой[8] так, как пять иль шесть
Из единицы ведомой лучится;[9]
58 И ты вопрос не хочешь произнесть,
Кто я, который больше, чем вся стая
Счастливых духов, рад тебя обресть.
61 Ты в этой вере прав: здесь обитая,
Большой и малый в Зеркало[10] глядят,
Где видима заране мысль любая.
64 Но чтоб любви, которой я объят,
Бессонно зрящий, и всегда взволнован,
Как сладкой жаждой, не было преград,
67 Пусть голос твой, уверен, смел, нескован,
Мне явит волю, явит мне вопрос,
Которому ответ предуготован!»
70 Тогда я к Беатриче взор вознес;
Та, слыша мысль, улыбкой отвечала,
И, окрыленный, мой порыв возрос.
73 Я начал так: «Вы — те, кому предстало
Всеравенство[11]; меж чувством и умом
Для вас неравновесия не стало;
76 Затем что в Солнце, светом и теплом
Вас озарившем и согревшем, оба[12]
Вне всех подобий в равенстве своем.
79 Но мысль и воля[13] в смертных жертвах гроба,
Чему ясна причина вам одним,
В своих крылах оперены особо;
82 И я, как смертный, свыкшийся с таким
Неравенством, творю благодаренье
За отчий праздник сердцем лишь своим.[14]
85 Тебя молю я, в это украшенье
Столь дивно вправленный топаз живой,
По имени твоем уйми томленье».
88 «Листва моя, возлюбленная мной
Сквозь ожиданье, — так он, мне в угоду,
Ответ свой начал, — я был корень твой».
91 Потом сказал мне: «Тот, кто имя роду
Дал твоему[15] и кто сто с лишним лет
Идет горой по первому обводу,[16]
94 Мне сыном был, а им рожден твой дед;[17]
И надо, чтоб делами довременно
Ты снял с него томительный запрет.[18]
97 Флоренция, меж древних стен,[19] бессменно
Ей подающих время терц и нон,[20]
Жила спокойно, скромно и смиренно.
100 Не знала ни цепочек, ни корон,
Ни юбок с вышивкой, и поясочки
Не затмевали тех, кто обряжен.
103 Отцов, рождаясь, не страшили дочки,
Затем что и приданое, и срок
Не расходились дальше должной точки.
106 Пустых домов назвать никто не мог;
И не было еще Сарданапала,
Дабы явить, чем может стать чертог.
109 Еще не взнесся выше Монтемало[21]
Ваш Птичий Холм, который победил
В подъеме и обгонит в час развала.
112 На Беллинчоне Берти[22] пояс был
Ременный с костью; с зеркалом прощалась
Его жена, не наведя белил.
115 На Нерли и на Веккьо[23] красовалась
Простая кожа, без затей гола;
Рука их жен кудели не гнушалась.
118 Счастливицы! Всех верная ждала
Гробница,[24] ни единая на ложе
Для Франции[25] забыта не была.
121 Одна над люлькой вторила все то же
На языке, который молодым
Отцам и матерям всего дороже.
124 Другая, пряжу прядучи, родным
И домочадцам речь вела часами
Про славу Трои, Фьезоле и Рим.
127 Казались бы Чангелла[26] между нами
Иль Сальтерелло[27] чудом дивных стран,
Как Квинций иль Корнелия — меж вами.[28]
130 Такой прекрасный, мирный быт граждан,
В гражданственном живущих единенье,
Такой приют отрадный был мне дан
133 Марией,[29] громко призванной в мученье;
И, в древнем вашем храме восприят,
Я Каччагвидой стал в святом крещенье.
136 Моронто — брат мне, Элизео — брат;
Супругу взял я из долины Падо;
Отсюда прозвище ее внучат.[30]
139 Я следовал за кесарем Куррадо,[31]
И мне он пояс рыцарский надел,
Затем что я служил ему, как надо.
142 С ним вышел я, как мститель злобных дел,
На тех, кто вашей вотчиной законной,
В чем пастыри[32] повинны, завладел.
145 Там, племенем нечистым отрешенный,[33]
Покинул я навеки лживый мир,
Где дух столь многих гибнет, загрязненный,
148 И после мук вкушаю этот мир».
ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
Пятое небо — Марс (продолжение)
1 О скудная вельможность нашей крови!
Тому, что гордость ты внушаешь нам
Здесь, где упадок истинной любови,
4 Вовек не удивлюсь; затем что там,
Где суетою дух не озабочен,
Я мыслю — в небе, горд был этим сам.
7 Однако плащ твой быстро укорочен;
И если, день за днем, не добавлять,
Он ножницами времени подточен.
10 На «вы», как в Риме стали величать,[34]
Хоть их привычка остается зыбкой,
Повел я речь, заговорив опять;
13 Что Беатриче, в стороне, улыбкой
Отметила, как кашель у другой[35]
Был порожден Джиневриной ошибкой.
16 Я начал так: «Вы — прародитель мой;
Вы мне даете говорить вам смело;
Вы дали мне стать больше, чем собой.
19 Чрез столько устий радость овладела
Моим умом, что он едва несет
Ее в себе, счастливый до предела.
22 Скажите мне, мой корень и оплот,
Кто были ваши предки и который
В рожденье ваше помечался год;
25 Скажите, велика ль была в те поры
Овчарня Иоаннова,[36] и в ней
Какие семьи привлекали взоры».
28 Как уголь на ветру горит сильней,
Так этот светоч вспыхнул блеском ясным,
Внимая речи ласковой моей;
31 И как для глаз он стал вдвойне прекрасным»,
Так он еще нежней заговорил,
Но не наречьем нашим повсечасным:
34 «С тех пор, как „Ave“ ангел возвестил
По день, как матерью, теперь святою,
Я, плод ее, подарен свету был,
37 Вот этот пламень, должной чередою,
Пятьсот и пятьдесят и тридцать крат
Зажегся вновь под Львиною пятою.[37]
40 Дома, где род наш жил спокон, стоят
В том месте, где у вас из лета в лето
В последний округ всадники спешат.[38]
43 О прадедах моих скажу лишь это;
Откуда вышли и как звали их,
Не подобает мне давать ответа.
46 От Марса к Иоанну,[39] счет таких,
Которые могли служить в дружине,
Был пятой долей нынешних живых.
49 Но кровь, чей цвет от примеси Феггине,
И Кампи, и Чертальдо помутнел,[40]
Была чиста в любом простолюдине.
52 О, лучше бы ваш город их имел
Соседями и приходился рядом
С Галлуццо и Треспьяно ваш предел,[41]
55 Чем чтобы с вами жил пропахший смрадом
Мужик из Агульоне[42] иль иной
Синьезец,[43] взятку стерегущий взглядом!
58 Будь кесарю не мачехой дурной
Народ, забывший все, — что в мире свято,
А доброй к сыну матерью родной,
61 Из флорентийцев, что живут богато,
Иной бы в Симифонти поспешил,[44]
Где дед его ходил с сумой когда-то.
64 Досель бы графским Монтемурло[45] слыл,
Дом Черки оставался бы в Аконе,[46]
Род Буондельмонти бы на Греве жил.[47]
67 Смешение людей в едином лоне
Бывало городам всего вредней,
Как от излишней пищи плоть в уроне.
70 Ослепший бык повалится скорей
Слепого агнца; режет острой сталью
Единый меч верней, чем пять мечей.
73 Взглянув на Луни и на Урбисалью,[48]
Судьба которых также в свой черед
И Кьюзи поразит, и Синигалью,[49]
76 Ты, слыша, как иной пресекся род,
Мудреной в этом не найдешь загадки,
Раз города, и те кончина ждет.
79 Все ваше носит смертные зачатки,
Как вы, — хотя они и не видны
В ином, что длится, ибо жизни кратки.
82 Как берега, вращаясь, твердь луны
Скрывает и вскрывает неустанно,
Так судьбы над Флоренцией властны.
85 Поэтому звучать не может странно
О знатных флорентийцах речь моя,
Хоть память их во времени туманна.
88 Филиппи, Уги, Гречи видел я,
Орманни, Кателлини, Альберики —
В их славе у порога забытья.
91 И видел я, как древни и велики
Дель Арка и Саннелла рядом с ним,
Ардинги, Сольданьери и Бостики.[50]
94 Вблизи ворот, которые таким
Нагружены предательством, что дале
Корабль не может плавать невредим,[51]
97 В то время Равиньяни обитали,
Чтоб жизнь потом и графу Гвидо дать,
И тем, что имя Беллинчоне взяли.[52]
100 Умели Делла Пресса управлять;
И уж не раз из Галигаев лучший
Украсил позолотой рукоять.[53]
103 Уже высок был белий столб,[54] могучи
Фифанти, те, кто кадкой устыжен,[55]
Саккетти, Галли, Джуоки и Баруччи.
106 Ствол, давший ветвь Кальфуччи,[56] был силен;
Род Арригуччи был средь привлеченных
К правлению, род Сиции почтен.
109 В каком величье видел я сраженных
Своей гордыней![57] Как сиял для всех
Блеск золотых шаров непосрамленных![58]
112 Такими были праотцы и тех,
Что всякий раз, как церковь опустеет,
В капитуле жиреют всем на смех.[59]
115 Нахальный род,[60] который свирепеет
Вслед беглецу, а чуть ему поднесть
Кулак или кошель, — ягненком блеет,
118 Уже тогда все выше начал лезть;
И огорчался Убертин Донато,[61]
Что с ними вздумал породниться тесть.
121 Уже и Капонсакко на Меркато
Сошел из Фьезоле;[62] и процвели
И Джуда меж граждан, и Инфангато.
124 Невероятной истине внемли:
Ворота в малый круг во время оно
От Делла Пера имя повели.[63]
127 Кто носит герб великого барона,
Чью честь и память, празднуя Фому,
Народ оберегает от урона,
130 Те рыцарством обязаны ему;
Хоть ищет плотью от народной плоти
Стать тот, кто этот щит замкнул в кайму.[64]
133 Я Импортуни знал и Гвальтеротти;
И не прибавься к ним иной сосед,
То Борго жил бы не в такой заботе.[65]
136 Дом, ставший корнем ваших горьких бед,
Принесший вам погибель, в злобе правой,
И разрушенье бестревожных лет,
139 Со всеми сродными почтен был славой.
О Буондельмонте, ты в недобрый час
Брак с ним отверг, приняв совет лукавый![66]
142 Тот был бы весел, кто скорбит сейчас,
Низринь тебя в глубь Эмы[67] всемогущий,
Когда ты в город ехал в первый раз.
145 Но ущербленный камень, мост блюдущий,[68]
Кровавой жертвы от Фьоренцы ждал,
Когда кончался мир ее цветущий.
148 При них и им подобных я видал
Фьоренцу жившей столь благоуставно,
Что всякий повод к плачу отпадал;
151 При них народ господствовал так славно
И мудро, что ни разу не была
Лилея опрокинута стремглавно[69]
154 И от вражды не делалась ала».[70]
Песнь семнадцатая >>>
Источник: Данте Алигьери. Божественная комедия. Перевод М.Лозинского. — М.: "Правда", 1982.
|
|
|
|
1. Да́нте Алигье́ри (1265—1321) — итальянский поэт, мыслитель,
богослов, один из основоположников литературного итальянского языка, политический деятель. Создатель «Комедии» (позднее получившей эпитет «Божественной»).
По собственному признанию Данте, толчком к пробуждению в нем поэта явилась трепетная и благородная любовь к дочери друга его отца Фолько
Портинари — юной и прекрасной Беатриче. Поэтическим документом этой любви осталась автобиографическая исповедь "Новая Жизнь" ("Vita nuova"),
написанная у свежей могилы возлюбленной, скончавшейся в 1290 году.
«Боже́ственная коме́дия» (итал. La Commedia, позже La Divina Commedia) — поэма, написанная Данте Алигьери в период приблизительно с 1308 по 1321 год и дающая
наиболее широкий синтез средневековой культуры и онтологию мира. Это настоящая средневековая энциклопедия научных, политических, философских, моральных,
богословских знаний.
Поэма делится на три части, или кантики, — «Ад», «Чистилище» и «Рай» — каждая из которых состоит из 33 песен (34 песни в первой части «Ад», как
символ дисгармонии). Вся она написана трёхстрочными строфами с особой схемой рифмовки, так называемыми терцинами. ( вернуться)
2. «Рай», около 1315—1321, эта часть вышла в свет уже после смерти поэта.
В земном раю Данте встречает Беатриче, восседающую на колеснице, запряжённой грифом (аллегория торжествующей церкви); она убеждает Данте покаяться и
возносит его, уже просветлённого, на небеса.
В третьей кантике поэмы Данте странствует по семи сферам рая, опоясывающим землю и соотносимым с семью планетами (согласно принятой тогда Птолемеевой системе):
сферы Луны, Меркурия, Венеры и т. п., за ними расположены сферы неподвижных звёзд, хрустальная сфера и Эмпирей, — бесконечная область, предназначенная для
блаженных, созерцающих Бога, — последняя сфера, дающая жизнь всему сущему. Пролетая по сферам, ведомый Бернардом, Данте видит императора Юстиниана,
знакомящего его с историей Римской империи, учителей веры, мучеников за веру (их сияющие души образуют сверкающий крест); возносясь всё выше и выше,
Данте видит Христа и деву Марию, ангелов и, наконец, перед ним раскрывается «небесная Роза» — местопребывание блаженных. Здесь Данте приобщается
высшей благодати, достигая общения с Творцом. ( вернуться)
3. Одна из звезд — это Каччагвида, прапрадед Данте, живший в XII в. ( вернуться)
4. Так дух Анхиза приветствовал Энея, посетившего Элисий, царство мертвых (Эн., VI, 679…694). ( вернуться)
5. О sanguis meus… (лат.) — «О кровь моя, о свыше (или же: свыше меры) излитая милость божия, кому, как тебе, была когда-либо
дважды открыта дверь неба?» ( вернуться)
6. Голод — то есть «желание увидеть тебя». ( вернуться)
7. Той книгою великой — то есть книгою предвечных решений божества. ( вернуться)
8. Из Первой — то есть через посредство божества. ( вернуться)
9. Как пять или шесть... — то есть как из знания единицы проистекает ( лучится ) знание любого
числа. ( вернуться)
10. Зеркало — божество. ( вернуться)
11. Всеравенство — то есть божество, все свойства которого равно бесконечны. ( вернуться)
12. В Солнце — то есть в боге.
Оба — то есть чувство и ум. ( вернуться)
13. Воля — то есть чувство. ( вернуться)
14. Сердцем лишь своим — а не словами. ( вернуться)
15. Тот, кто имя роду дал твоему — сын Каччагвиды Альдигьеро, или Алигьеро, по имени которого
его потомки стали называться Алигьери. ( вернуться)
16. Идет горой по первому обводу — то есть идет вокруг горы Чистилища по первому кругу, где
искупают свой грех гордецы. ( вернуться)
17. Твой дед — Беллинчоне, сын Алигьеро (см. прим. 91…92), отец Алигьеро II, отца Данте.
( вернуться)
18. И надо, чтоб делами… — то есть: «Надо, чтобы ты добрыми делами сократил срок его пребывания
в Чистилище». ( вернуться)
19. Меж древних стен — внутри старой городской стены, построенной, по преданию, во времена Карла
Великого. В XII в. город был окружен второй стеной, во времена Данте — третьей. ( вернуться)
20. Ей подающих время терц и нон. — колокол церкви «Бадия», в старом городе, точнее других
отбивал время. Терца — девять часов утра; нона — полдень. ( вернуться)
21. Еще не взнесся… — с горы Монтемало (Монтемарио) открывается вид на Рим, с Птичьего
Холма (Уччеллатойо) — вид на Флоренцию. Смысл этих стихов: «Флоренция еще не превосходила Рим роскошью зданий; но настанет время, когда ее падение будет еще
большим, чем падение Рима». ( вернуться)
22. Беллинчоне Берти деи Равиньяни — знатный и влиятельный флорентиец XII в., отец Гвальдрады (А., XVI, 37 и прим.). ( вернуться)
23. Нерли и Веккьо (Веккьетти) — знатные флорентийские роды. Здесь имеются в виду их
старейшины. ( вернуться)
24. Верная гробница — в родном городе, а не в изгнании. ( вернуться)
25. Для Франции — куда мужья теперь уезжают по делам. ( вернуться)
26. Чангелла — флорентийка времен Данте, знатная вдова, отличавшаяся
своим вызывающим поведением и легкостью нрава. ( вернуться)
27. Лапо Сальтерелло — флорентиец, современник Данте, юрист и поэт,
ведший роскошный образ жизни. ( вернуться)
28. Как Квинций иль Корнелия... — Квинций Цинциннат — римский консул и диктатор V в. до н. э.,
прославившийся строгостью нрава.
Корнелия — мать Гракхов, образец добродетельной женщины (А., IV, 128). ( вернуться)
29. Марией — то есть девой Марией, которую роженица призывает в муках
(см. Ч., XX, 19-21). ( вернуться)
30. Из долины Подо — то есть из долины По.
Отсюда прозвище ее внучат... — по словам Боккаччо, Каччагвида женился на девушке из рода феррарских Альдигьери, и одному из сыновей они
дали имя Альдигьеро, отсюда и пошло фамильное имя его потомков, изменившееся потом в Алигьери (см. прим. 91-92). ( вернуться)
31. Куррадо — германский король Конрад III, предпринявший в 1147 г.
вместе с Людовиком VII Французским второй крестовый поход, к которому присоединились и некоторые флорентийцы. ( вернуться)
32. Пастыри — то есть римские папы, не заботящиеся об отвоевании
Палестины у неверных (А., XXVII, 85-90; Р., IX, 125-126, 137). ( вернуться)
33. Отрешенный — от телесных пут. ( вернуться)
34. На "вы", как в Риме стали величать — считалось, что обращение на
"вы" впервые возникло в Риме применительно к Цезарю. ( вернуться)
35. Как кашель у другой... — в романе о Ланчелоте (см.
прим. А., V, 128) придворная дама многозначительно кашлянула, присутствуя при нежной беседе королевы Джиневры с Ланчелотом. ( вернуться)
36. Овчарня Иоаннова — то есть Флоренция, патроном которой считался
Иоанн Креститель. ( вернуться)
37. С тех пор, как "Ave" ангел возвестил... — флорентийское
летосчисление велось от "воплощения Христова" (25 марта). От этой начальной даты по день рождения Каччагвиды Марс вступал в созвездие Льва 580 раз. Во
времена Данте годовое обращение Марса считалось равным 686,94 дня. Следовательно, Каччагвида родился в 1091 г. ( вернуться)
38. В том месте... — где на ежегодном состязании всадники вступают в
последний из шести округов (Porta San Piero). Домами в этой старейшей части города владели исконные флорентийские роды. ( вернуться)
39. От Марса к Иоанну — от статуи Марса (А., XIII, 143-150) до
баптистерия св. Иоанна, то есть от южного конца города до северного. ( вернуться)
40. Феггине (Фильине), Камни и Чертольдо — небольшие города
неподалеку от Флоренции. ( вернуться)
41. Голлуццо и Треспьяно — местечки под самой Флоренцией. ( вернуться)
42. Мужик из Агульоне (близ Флоренции) — Бальдо д'Агульоне, юрист,
составитель амнистии 1311 г., в которую Данте не был включен (см. также прим. Ч., XII, 105). ( вернуться)
43. Синьезец — Фацио деи Морубальдини из Синьи (местечко в окрестностях
Флоренции), судья-взяточник. ( вернуться)
44. Иной бы в Симифонти поспешил — по-видимому, Липпо Веллути, деятель
партии Черных. ( вернуться)
45. Монтемурло — замок, принадлежавший графам Гвиди. ( вернуться)
46. Черки, выходцы из Аконе — в результате стычки Белых и Черных на празднике 1 мая 1300 г.
власть достанется лесным (так названы Белые, потому что Черки были выходцы из деревни), а многих Черных постигнет изгнанье (летом 1301 г., после раскрытия их заговора
в церкви Санта-Тринита).
В 1302 г., Белые падут, а Черным поможет встать рука папы Бонифация VIII, кто ведёт себя двулично. Черные восторжествуют на долгий срок (многие Белые, в том числе
Данте, подвергнутся изгнанию: А., VI, 64-72). ( вернуться)
47. Буондельмонти — после разрушения в XII в. флорентийцами их замка
Монтебуони на реке Греве, Буондельмонти поселились во Флоренции.
Смысл 58—66: "Если бы духовенство не оспаривало императорских прав и этим не способствовало распрям, раздирающим Италию, то многие оставались бы
жить на прежних местах, и Флоренция не страдала бы от пришельцев". ( вернуться)
48. Луни (А., XX, 47) и Урбисолья — некогда цветущие города, во времена
Данте лежавшие в развалинах. ( вернуться)
49. Къюзи и Синиголья — пришли ко времени Данте в полный упадок. ( вернуться)
50. Перечисляемые в этих и в дальнейших стихах флорентийские роды ко
времени Данте либо пресеклись, либо оскудели. ( вернуться)
51. Корабль не может плавать невредим... — вблизи ворот Сан-Пьеро теперь обитают разбогатевшие
Черки (ст. 65), которые в 1280 г. скупили дома и дворцы, некогда принадлежавшие роду Равиньяни (см. прим. 97-99), а затем графам Гвиди, и которые
своим предательством приведут к гибели государственный корабль. Когда были провозглашены "Установления правосудия", они примкнули к народной партии, но
в 1301 г. малодушно предали город Карлу Валуа (см. прим. Р., XVII, 48). ( вернуться)
52. имя Беллинчоне взяли... — Беллинчоне Берти деи Равиньяни (Р., XV, 112) выдал
свою дочь Гвальдраду (А., XVI, 37) за графа Гвидо Старого, и внуком ее был граф Гвидо Гверра (А., XVI, 34-39). Имя Беллинчоне укоренилось в потомстве
трех сестер Гвальдрады. ( вернуться)
53. Украсил позолотой рукоять — золотая рукоять меча была признаком рьщарского звания.
( вернуться)
54. Белий столб. — в гербе рода Пильи была в червленом поле отвесная полоса ("столб")
бельего (беличьего) меха. ( вернуться)
55. Те, кто кадкой устыжен — Кьярамонтези, опозоренные своим
сородичем, Дуранте Кьярамонтези (см. прим. Ч., XII, 105). ( вернуться)
56. Ствол, давший ветвь Кальфуччи — род Доната. ( вернуться)
57. Сраженных своей гордыней — Уберти. ( вернуться)
58. Золотые шары были в гербе Ламберта. ( вернуться)
59. Такими были праотцы и теперешних Висдомини, и Тозинги,
которые, когда пустует епископская кафедра, становятся ее блюстителями и живут вольготно. ( вернуться)
60. Нахальный род — Адимари. Один из них, Боккаччо Адимари, завладел
после изгнания Данте его имуществом и всеми силами противился применению к нему амнистии. ( вернуться)
61. Убертин Донато — женатый на одной из дочерей Беллинчоне Берти деи Равиньяни, был
недоволен тем, что его тесть выдает другую свою дочь за одного из Адимари. ( вернуться)
62. Капонсакко ... сошел из Фьезоле... — Капонсакки, знатные фьезоланцы, поселились во
Флоренции возле Меркато Веккьо (Старого Рынка). ( вернуться)
63. От Делла Пера имя повели — одни из ворот старого города (малый круг), Porta Peruzza, были названы по имени Делла Пера, теперь забытых. ( вернуться)
62. Кто носит герб великого барона... кто этот щит замкнул в кайму... — Гугон Великий, маркиз Тосканский (умер в 1001 г.),
поминаемый в день Фомы, посвятил в рыцари некоторых флорентийцев, которые и приняли его герб с теми или другими отличиями.
Герб Делла Белла отличен был золотой каймой. Один из Делла Белла, Джано, возглавил народное движение против магнатов и был вдохновителем
"Установлений правосудия" 1293 г. ( вернуться)
65. Импортуни и Гвальтеротти жили в округе Борго Санти-Апостоли,
где было бы спокойнее без новых поселенцев (Буондельмонти). ( вернуться)
66. Дом, ставший корнем ваших горьких бед — семья Амидеи. В 1215
г. Буондельмонте де'Буондельмонти, нарушив слово, данное девушке из рода Амидеи, женился на другой. Амидеи, их родичи и друзья решили отомстить.
Наиболее решительный совет подал Моска деи Ламберта (А., XXVIII, 103-111), и Буондельмонте был убит близ Старого Моста, у статуи Марса (ст. 145).
К этому убийству легенда приурочила раскол города на гвельфов и гибеллинов. Первых возглавили Буондельмонти, вторых — Уберти. ( вернуться)
67. Эма — приток реки Греве (см. прим. 66). ( вернуться)
68. Ущербленный камень, мост блюдущий — то есть обломок статуи Марса у
въезда на Старый Мост (см. прим. 136-141; А., XIII, 143-150). ( вернуться)
69. Ни разу не была лилея опрокинута стремглавно. — то есть враг
ни разу не опрокидывал знамя Флоренции с геральдической лилией. ( вернуться)
70. И от вражды не делалась ала. — старинным гербом Флоренции была
белая лилия в алом поле. Гвельфы заменили ее алой лилией в белом поле. Гибеллины пользовались прежним гербом. ( вернуться)
|
| |
|
Мириады светящихся душ.
Так видел я — несчетность блесков мчится
Навстречу нам...
Иллюстрации Гюстава Доре к 3-й части «Божественной комедии». Paradise (Рай), 1868 год.
В 1855 году Гюстав Доре (1832-1883) начинает работу над серией иллюстраций к «Божественной комедии» Данте Алигьери, открыв тем самым грандиозный творческий проект
«Шедевры литературы».
|
| |
|
| |
|
